Глава 22
Глава 22
Рузаев позже рассказывал, что «ученые» и офицеры «Альфы», появившиеся в подвалах после трех часов ночи, принесли с собой пластиковые канистры емкостью 5-10литров. На них были какие-то приспособления, назначения которых Рузаев не мог определить. Наверное, это были генераторы газа, о которых упоминал Федоров. Их надо было подключить к электросети, химики расспрашивали Рузаева о напряжении в 220 и 380 вольт. Электрик, гордо бормоча, что без него они бы никак не справились, помог им подсоединить кабели к сети. Все канистры разместили таким образом, чтобы выходящий из них газ попадал в систему вентиляции и закачивался в зрительный зал, на сцену и в коридоры.
Когда все было готово, «Альфа» вывела людей, которым не нужно было оставаться в театре. Опасность взрыва была очень высока.
- Мы выходили тоже через «паялку», - рассказывает Рузаев. - По дороге услышали выстрелы внутри театра, - значит, вентиляция начала действовать. Командир выкрикнул «Газы!», и мы все надели противогазы, хоть, по правде, ничего там не было. «Выходить по одному и зигзагом в сторону госпиталя», - прозвучал очередной приказ «альфовца». Я побежал в сторону госпиталя ветеранов, а там нас уже ждал Ялович. Обнял меня и поблагодарил. Меня охватила какая-то безумная радость…
Журналисты позже утверждали, что слухи в толпе вокруг Дома культуры определяли время штурма сначала на три часа ночи, а потом на шесть утра. Корреспондент «Новых известий» Валерий Яков говорит, что о штурме, назначенном на шесть утра, он услышал от военного, старого знакомого, стоявшего в оцеплении. Ни у кого, однако, не было сомнений в том, что это вот-вот произойдет: примерно в 22.00 заместитель шефа МВД Владимир Васильев попросил журналистов, чтобы перестали показывать здание театра в прямом эфире. В тот же момент по просьбе ФСБ дирекции всех российских каналов приостановили прямые трансляции от здания театра. Наконец, после полуночи сотрудники штаба прогнали даже дружественных ФСБ журналистов, которые вели съемки с точки, откуда прекрасно виден был весь Дом культуры. Важно было не допустить, чтоб были свидетели того, как проникают десантники и химики.
По моей информации, точное время штурма вообще не было определено. Он мог начаться тогда, когда все будет готово в подвалах здания.
Операция началась в начале шестого. В это время в здании включилась вентиляция, но до атаки десантников прошло, вероятно, еще 15-20 минут.
Заложники, с которыми я беседовал, не обратили внимания на включившуюся вентиляцию, зато почувствовали и увидели газ в зале.
- Я почувствовала сладковатый запах, меня охватило ощущение абсолютного покоя и радости, - рассказывает Кругликова. - Мы и до этого были спокойны, так как Бараев пообещал нам свободу. Но когда пошел газ, кроме спокойствия появилась какая-то потрясающая эйфория. Мы до сих пор не спали, боялись пропустить какую-нибудь важную информацию. А тут вдруг охватила такая сонливость - ой, как нам хорошо, как чудесно, какой сладкий аромат нам сюда впустили. Я сидела так спокойно и смотрела, как Бараев соскочил со сцены и бегал по залу с криками «Где электрик? Немедленно выключить вентиляцию!» Электрик Федякин сидел рядом с нами - мужчина с бородкой, слегка хромавший. Бараев бросился прямо к нам. И тогда, если бы он только захотел, он бы нас всех взорвал. Но когда я посмотрела на женщин-смертниц - они прямо-таки сползали по стенам и засыпали. И тут я совершенно успокоилась и радостно подумала: сейчас они уснут, и Бараев уснет, и мы все будем спасены. Потом увидела, что Бараев где-то там бегает и еще кто-то пробегает, но никто не стреляет, я подумала, какой странный запах. Сделала два глубоких вдоха носом, хотелось хорошенько понюхать. Это была моя ошибка. Второй раз вдохнула и больше ничего не могу вам рассказать.
После выступления Бараева многие заложники решили поспать. Они не проснулись, когда заработала вентиляция, и, продолжая спать, вдыхали газ. Не просыпаясь, они оказались под глубоким наркозом. Некоторые не спали, но после стрельбы впали в еще большую апатию, люди так устали, что им уже было все равно, что будет дальше.
- Я уже не испытывала сильного страха, находилась в каком-то отупении, - вспоминает Ирина Филиппова. - Сидела и думала - они нас убьют, как дикие звери. И надеялась, что если дело дойдет до штурма, то, может, нам хоть немного посчастливится, что, может, хоть случайно штурм удастся. Я не спала, была в каком-то забытьи, вне реальности. А под утро услышала крики «Аллах акбар!» Чеченцы крикнули так дружно, что я поняла - сейчас произойдет что-то ужасное. Думала, мы все взлетим на воздух. Террористы побежали к выходу, а в зале кто-то крикнул «Газ!» Стало ясно, что происходит. Мы сползли под кресла. У меня была косынка, я намочила ее водой и мы стали с Веселином дышать через косынку. И все. Больше я ничего не помню.
Еще одна заложница рассказала, что сидевшая рядом с ней чеченка, сообразив, что происходит, крикнула ей: «Дыши через тряпку!» И добавила: «Бегите отсюда!» Как минимум две женщины бросились к выходу и таким образом сами спаслись.
Марк Подлесный сидел в партере, с левой стороны, напротив дверей. Он не почувствовал газа, но вдруг увидел, что люди вокруг закрывают платками и руками лица и носы.
- Стало понятно, что это газ, - говорит Марк. - Я не сразу его унюхал, но я не особенно чувствителен к таким вещам. Даже паралитический газ в аэрозоле на меня слабо действует. Я поднял голову и увидел, что облако газа опускается с потолка, хотя должно было появиться по бокам, из вентиляционных отверстий. Васильев, который сидел в последнем ряду под вентиляционными решетками, сказал мне потом, что газ пошел прямо на него и он уснул моментально. Я увидел над собой эту дымку и понял, что это не шутки, что это настоящий штурм. До этого чеченцы несколько раз думали, что началась атака, начинали бегать, стрелять, кричать.
Марк уже через несколько секунд лег в проход между рядами, наклонил голову и заткнул уши, чтобы от возможного взрыва не лопнули барабанные перепонки. Актеру они еще могут пригодиться, подумал он, и не пришло ему в голову, что взрыв фугасов все равно убьет всех, кто там находился. Несмотря на то, что он зажал уши, все великолепно слышал.
- Террористы стали стрелять сразу же, как только появился газ, - говорит Марк. - У «альфовцев» оружие было с глушителями, их выстрелов не было слышно. А террористы стреляли нервно. Это была не одна серия, а буквально шквал огня. Стреляли и что-то кричали друг другу.
Сохранилась запись, которая подтверждает слова Марка. Как раз в тот момент, когда на зал опустилось облако газа, журналисты «Эха Москвы» дозвонились двум женщинам, с которыми уже несколько раз разговаривали. Это были сидевшие в партере Анна Андрианова и машинистка, работавшая как раз на этой радиостанции Наталия Скопцова. Разговор шел в прямом эфире на волнах «Эха» и начался он в 5.30. Именно благодаря этому весь мир смог услышать в прямом эфире начало штурма.
Скопцова: «Не знаю, пустили газ, все люди сидят в зале, мы очень просим не делать этого… Мы все-таки надеемся, что мы не на "Курске", не там…»
(Скопцова имеет в виду катастрофу атомной подлодки «Курск», произошедшую 12 августа 2001 года в Баренцевом Море. После взрыва в торпедном отсеке часть экипажа лежащей на дне, на глубине 108метров, лодки еще какое-то время оставалась в живых, но российские власти не приняли иностранной помощи, хотя сами были не в состоянии провести спасательную операцию. В данном случае заложница высказывает опасения, что власти пошли на штурм, не считаясь с количеством возможных жертв).
Адрианова взяла у Скопцовой трубку: «Похоже, наши "силовики" начали действовать. Люди, не бросайте нас, есть шанс, если что-то можно сделать, мы просим.»
Журналистка из студии: Мы попытаемся! Вы можете объяснить, что вы чувствуете? Это слезоточивый газ?
Адрианова (с отчаянием в голосе): «Я не знаю, что это за газ, но вижу реакцию. Эти люди здесь не хотят нашей смерти, по-моему, это наши спецслужбы начали что-то делать, они хотят, чтобы мы не вышли отсюда живыми, и таким образом разрешить ситуацию.»
Журналистка: Вы можете выяснить, это слезоточивый газ? Что происходит с людьми? Вы его видите? Ощущаете?
Адрианова: Люди, умоляю, прошу вас, не знаю, видим, чувствуем, дышим через тряпки, это наши что-то творят.
Несколько секунд стрельбы из автоматов.
Адрианова: О Боже, теперь мы все к черту взлетим на воздух! Это наши все начали, это точно.
Журналистка: Что это за стрельба была?
Адрианова: Не знаю, сижу с мордой под спинкой кресла и ничего не знаю. Боже! Мы только что сидели, смотрели передачу по НТВ и радовались. Это все началось снаружи. Видно, наше правительство приняло решение, что отсюда никто не выйдет живым.
В этот момент снова раздается беспорядочная стрельба, которая слышна на пленке еще несколько минут.
И за сценой в комнате реквизиторов, где скрывалась Лариса Абрамова, стало страшно. Как вспоминает Абрамова, чеченский охранник, который следил за дверью проходной комнаты, испугался, что за дверью затаились десантники, и выпустил по двери длинную очередь из автомата. Абрамова прекрасно видела, как светящиеся пули пролетают рядом с ней и пробивают дверь, ведущую в коридор с гримуборными. Через минуту именно эта вторая дверь сорвалась с петель и Абрамова услышала рык «Руки за голову!» Ей удалось сказать, что она заложница, впрочем, об этом свидетельствовал и закрытый выход на сцену. Она услышала, как один из бойцов крикнул: «Сережа, прикрой!», и потеряла сознание.
На балконе последние минуты перед штурмом протекали в полной идиллии. Вот как описывает это Александр Сталь: «Было довольно спокойно. Чеченцы или спали, или чистили оружие. Террорист в голубом свитере снял глушитель с пистолета Стечкина, потом разобрал его, но не смог собрать. Позвал на помощь другого бандита, но и тот не смог справиться. Тогда они до конца разобрали пистолет и положили в таком виде в пакет».
Лобанков положил детей спать в проходах между рядами кресел, а сам решил не смыкать глаз. Размышлял над словами Бараева, пообещавшего, что скоро все будут на свободе.
- Я был очень доволен, что все именно так развивается, - рассказывает Лобанков. - На меня накатила волна радости, но внутренний голос говорил мне, Сережа, что-то тут не так. Я человек театра, где правят железные принципы драматургии - перед потрясением, угрозой, трагедией всегда наступает момент расслабленности. Все работает на контрасте - все прекрасно, и тут удар! Контраст - это сильнейший момент драматургии. Но, подумав об этом, стал сам себя успокаивать - ведь жизнь вносит свои коррективы. Это ведь драматургия самой жизни. Может, не будет никаких потрясений. И все-таки я ощущал какую-то неприятную нервозность.
Лобанков уселся на ступеньках, которые спускались вниз балкона, и, повернувшись спиной к сцене, заговорил с одним из террористов, дежуривших у двери с левой стороны. Как рассказывает Лобанков, парню в красном свитере было лет восемнадцать, но он представлялся эдаким воякой - изображал героя, все время поигрывал оружием, видно было, что ему все это ужасно нравится. Обвешан оружием, как новогодняя елка украшениями, - кроме автомата на нем был пояс со связкой гранат, на плече рюкзак с запасными магазинами. И еще такой странный, коротенький гранатомет.
- Я его спросил про гранатомет, так он сразу начал хвастать, - рассказывает Лобанков. - «Его называют женским, из-за того, что он такой небольшой. Но очень мощный. Бронетранспортер остановит одним выстрелом, а если выстрелить в толпу людей, так двадцать человек за раз положит», - хвалился парень.
И стал показывать хореографу снаряды для этого гранатомета - у него их было множество. Неожиданно замолчал, внимательно посмотрел в сторону сцены, достал из-за пазухи платок, схватил стоящую рядом бутылку и стал мочить платок.
- «Газ!» - подумал я, - говорит Лобанков, которому навсегда запомнились подобные сцены из многих военных фильмов. - Огляделся и понял, что вижу зрительный зал не так четко. Это был не дым, не туман, а какой-то почти прозрачный препарат, который размыл четкость образа, не сильно, правда, но достаточно заметно. В тот же момент я решил понюхать, пахнет ли чем-нибудь. И сделал такой довольно солидный вдох. Запаха не было, ну, может, почти не было. Покосил глазом чуть дальше, на сцену. Из прохода с правой стороны, из-за не до конца сдвинутого занавеса, вышел один из террористов и достал маску. Все увиденное слилось в одну мысль: газ! Я повернул голову, и - такое у меня впечатление - это чеченец дал мне бутылку с водой. Я намочил свитер и прижал его к носу.
В тот же момент Лобанков увидел, что вокруг него спят его воспитанники, а значит, не видят и не чувствуют, что происходит. Он опустился на колени, достал из кармана платки, реквизит из номера, который он готовил с детьми; он машинально забрал их с собой, когда вышел в зал из репетиционной комнаты.
- Я стал рвать платки, мочить их водой и, до кого мог достать, тому клал на нос мокрые тряпки, - рассказывает Лобанков. - Потом Александр Шальнов, отец Алексея, утверждал, что его я тоже разбудил и дал ему платок со словами: «Газ! Делай, как я!» Может, и так, но я был уже в таком состоянии, что ничего не помню. Не знаю, скольким детям я успел накрыть лица мокрыми платками. Внезапно почувствовал, что плыву, теряю ориентацию, что мне все сильнее хочется спать. Успел только схватить свитер и поднести к лицу смоченный кусок. И свалился головой вперед на ступеньках лестницы.
На балконе, недалеко от Лобанкова, лежала Галя Делятицкая. Несколько часов назад Галя почувствовала себя очень плохо, Сергей накрыл ее каким-то пальто, и ей даже удалось задремать. Но когда Лобанков крикнул: «Газ!», Галя проснулась и увидела, как ее коллега мочит платки и кладет их на лица детей. Она сделала то же - намочила платок, снова накрылась пальто, а платок прижала к лицу. Ее охватила сонливость. И тут она услышала вокруг какие-то нечеловеческие хрипы, бульканье, совершенно не похожие на храп спящего человека. Это было именно страшное бульканье, исходящее откуда-то из глубины гортани. Делятицкая подумала, что сидящие в креслах люди откинули назад головы во сне и теперь просто начинают задыхаться. Она не знала, что использованный спецслужбами газ может вызывать судорогу горла и верхних дыхательных путей.
- Все вокруг нее издавали эти звуки, и она подумала, что, если заснет, умрет, - рассказывает Лобанков. Какая-то невероятная сила воли, неизвестно откуда взявшаяся, помогла побороть сон. Она сбросила с себя пальто, стала будить детей, подбежала ко мне. А я уже лежал на боку, тело само, видно, сползло вниз. К счастью, не на спине, а то бы я, наверное, тоже умер.
Галя начала бить Сергея по лицу, трясти и даже бить головой об пол. Она боялась, что, если не разбудит его, он умрет. Но газ был сильнее. Делятицкая тормошила и детей, но ей удалось разбудить только одного мальчика, Никиту.
- На разных людей газ подействовал очень по-разному, - говорит Лобанков. - Ей удалось разбудить Никиту, сама все время держала мокрый платок у носа. На плече у нее висела сумка с важными документами, которые она боялась потерять. И она приказала Никите: «За мной!» В первый момент Никита бросился в сторону выхода, но она помнила, что там могут быть мины, там могут начать стрелять. А перед ней был канат, который свешивался с балкона в партер. «Никита, пойдем!» - сказала Галя. Перелезла через барьер, одной рукой держала платок и сумку, второй схватилась за веревку и съехала вниз. Ободрала до крови ладонь, но не обратила на это внимания. Внизу свалилась на спящих людей. Переступая через них, становясь на поручни кресел, как-то добралась до стены и только тут сползла по стене на пол. Дальше идти не могла, но осталась в сознании.
И тут она увидела бегущих солдат в мундирах, в круглых касках (у чеченцев таких не было), с белыми повязками на обоих рукавах, которые в пылу битвы помогали отличить своих от чужих. Делятицкая ничего не знала о повязках, зато слышала страшную, отборную, вульгарнейшую ругань, которую только знает русский язык. И подумала - наши!
Десантники бежали по спинкам кресел, прыгали по подлокотникам. Разглядывая сверху спящих заложников, выискивали в толпе одетых в черное террористок. Подбегали, наклонялись над ними и стреляли в голову. Так же убили и тех, кто спал под стенами зала.
Никита съехал по веревке следом за Делятицкой. Не ободрал ладони, потому что натянул на них рукава свитера. Пробежал по подлокотникам до двери, ведущей в фойе второго этажа, сбежал по лестнице на первый этаж и просто вышел через главный вход театра. Остановился на ступеньках, а там толпа людей в мундирах, спецназ, милиция, спасатели. И кто-то крикнул ему: «Садись в автобус!» В нескольких метрах от крыльца театра стояли приготовленные для заложников автобусы. Но Никита не понял, о каком автобусе идет речь. Прямо перед ним, возле самых ступенек стояли микроавтобусы, на которых приехали террористы. Никита сел в один из них. Тут подбежал вооруженный десантник и чуть не застрелил его. Когда выяснилось, откуда появился мальчик, десантник показал, куда ему надо идти. Но Никита опять не сел в автобус. В страшной неразберихе вокруг Дома культуры, мальчик спокойно прошел через оцепление и смешался с толпой родственников и зевак, стоявших поблизости от театра. Только через несколько минут его кто-то задержал и мальчика наконец отвезли в больницу.
- Потом он медленнее остальных приходил в себя, - говорит Лобанков. - Никак психически не мог справиться со всем этим. Он видел, как десантники убивают спящих террористов, видел кровь на паркете. Это был для него шок. Мать говорит, что ее сына как будто подменили. Он всегда был веселый, улыбчивый, а после того, что увидел в театре, замкнулся в себе. К счастью, хоть медленно, но все-таки со временем забыл обо всем.
Есть один вопрос, до сих пор не нашедший ответа, - почему террористы, видя начинающийся штурм, не подорвали себя? Ответы есть разные, но никто не говорит, что заложников спас план, разработанный спецслужбами.
- Если бы террористы захотели, они бы нас взорвали, - не сомневается Виктория Кругликова, видевшая мечущегося Бараева.
- Я думаю, это было чудо, - рассказывает Сергей Лобанков. - Достаточно одному из них было нажать кнопку и конец, дальше пошла бы цепная реакция. Одна детонация за другой. Я сам в армии был сапером, специалистом по боям с подводными лодками. Я прекрасно понимал, что достаточно было взрыва одного заряда на поясе, и конец. Может быть, террористы действительно были в таком состоянии, как некоторые мои коллеги из театра, - сидит, видит, слышит, понимает, а пошевелиться не может, как парализованный. Может, и так. Но ведь были и такие, на которых газ не подействовал, кто-то же стрелял, кто-то бросал гранаты. Конечно, большинство могло быть под влиянием газа, но несколько человек - нет. У них же был приказ, они же могли подумать, умру, но заберу с собой еще много неверных. Не знаю, почему так вышло.
Подобного мнения придерживается и Георгий Васильев.
- Это было счастливое стечение обстоятельств, - утверждает Васильев. - Я сам знаю нескольких человек, на которых наркоз не подействовал. Они вышли из театра без посторонней помощи. Таких в зале было несколько десятков. Думаю, что могли быть такие случаи и среди террористов. А ведь достаточно было одного взрыва, чтобы взорвался весь зал. Это просто счастье, везение. Иначе того, что произошло, не объяснишь.
Через несколько дней после штурма на пресс-конференции, где руководители ФСБ показывали журналистам арсенал террористов - взрывные заряды, десятки килограммов пластида, прозвучал вопрос: «Так почему же они не подорвались?» Сотрудники ФСБ беспомощно развели руками. И как позднее написал один из комментаторов, в голову приходит однозначный и единственный ответ: сами так решили!