К ПАМЯТНИКУ ДАНТЕ, ВОЗДВИГНУТОМУ ВО ФЛОРЕНЦИИ[10]

К ПАМЯТНИКУ ДАНТЕ, ВОЗДВИГНУТОМУ ВО ФЛОРЕНЦИИ[10]

Зря белокрылой сенью

Согласье накрывает племена:[11]

Наш итальянский ум

Бой древнему не даст оцепененью,

Коль обратиться к прежней отчей славе

Не сможет обреченная страна.

Италия, почтить

Сумей ушедших, ведь в твоем составе

Все области — их двойников вдовицы,

Нет тех, кто б честью дорожил твоей.

Вспять обратись, отчизна, и увидь:

Бессмертных бесконечны вереницы —

И плачь, и гнев свой на себя излей,

Ибо смешно не гневаться, скорбя;

И устыдись, и пробудись в потемках,

И жалит пусть тебя О предках мысль, забота о потомках.

Разноязыки, странны, чуженравны,

Хозяев на земле тосканской гости

Пытали с нетерпеньем[12]:

Где упокоен тот, чьи столь же славны

Стихи, как меонийского певца[13].

Его нагие кости

И хладный прах — в ответ, о стыд! звучало

Покоя не нашли[14]:

Нет места у чужих для пришлеца,

Нет и в тебе, Флоренция, нагробной

Плиты, хоть славы он твоей начало

Во всех концах земли.

О, благочестных сонм, страну от злобной

Ты низости отмыл! Ты повернуть

К себе сумел исполненную пыла

Любовь всех тех, чью грудь Любовь к Италии воспламенила.

К Италии любовь,

Любовь к несчастной сей вас, други, гложет,

Хоть в душах и мертва

К ней жалость ныне: горестные вновь

Дни после ясных небо нам послало.

Пусть состраданье свой венок возложит

На памятник, о дети,

И боль, и гнев, и то глухое чувство,

Что слезы льет на лик и покрывало.

Но вас[15], какой восславит вас хорал,

Усердье ваше, ум в любом совете,

И гений, и чудесное искусство,

Всех мыслимых достойные похвал,

Творение, вознесшее творца?

Иль песни не такой ваш подвиг просит,

Что в пылкие сердца

Восторга искру новую забросит?

Сюжет высокий подчинит вас власти

Своей и в грудь шипы свои вонзит.

Кто бурю передаст

Стремлений ваших и безмерной страсти,

Изобразит в очах сиянье грез,

Весь вдохновенный вид

Какой земной подняться голос сможет

В заоблачную высь?

Назад, назад, невежды! Сколько слез

В Италии хранится на надгробье!

Как вашу славу время уничтожит?

Как пасть ей, как ей в нети унестись?

Вы, в нашей нас смягчающие злобе,

О дивные искусства, средь руин

Италии, средь мертвого безличья

Вы — живы; средь кручин

Народ надежд в вас ищет и величья.

И ныне я пою,

Чтоб нашей скорбной матери отраду

Посильную принесть,

С твореньем вашим слив хвалу мою

Пред мрамором, что под ваялом ожил.

Ты, кто отцом этрусскому стал ладу,

Коль тенью отголоска

Из края, вознесенного тобой,

Шум новостей ваш берег потревожил,

Не за себя, я знаю, был ты рад,

Ибо песчинок мельче, мягче воска

В сравненье с дивно прожитой судьбой

Вся медь и мрамор; худшей из утрат,

Коль еще можно мериться утратой,

Мог стать бы твой из наших дум уход:

Тоской навек объятый,

Рыдал бы твой, от мира скрытый, род.

Не за себя ты рад, но за страну

Родную, вдохновленную попыткой

Пример отцов и дедов

Напомнить детям, чтоб, избыв вину,

Дерзнул главу поднять твой бедный край.

Увы, сколь долгой пыткой

Перед тобой та жалкая казнится.

Что славила тогда

Тебя, когда ты вновь поднялся в рай!

Ты видишь, столь малы ее размеры,

Что та была пред нынешней царица.

Так велика беда,

Что, хоть глядишь в упор, глазам нет веры.

Смолчать о всех ее врагах я б мог,

Но не о близком том, что всех зловредней,

Ибо на свой порог

Ступившим зрит отчизна день последний.

Блажен ты, ибо сжата

Тьмой ужасов жизнь не была твоя;

Не видел итальянки

В объятиях ты варвара-солдата;

Ни сел и нив, познавших злобный норов

Грабителей и вражьего копья;

Ни див, в которых гений

Италии явил себя[16], влачимых

За Альпы в рабство злое; ни заторов

Повозок на путях в тот скорбный час;

Ни строгих и спесивых повелений;

Не слышал ты кощунств невыносимых

Свободы, зло осмеивавшей нас

Под лязг цепей и свист бичей. Томим

Кто не был мукой? Кто вел счет страданьям?

Пред алтарем каким

Остановился враг — иль злодеяньем?

Зачем забрались в век мы столь срамной?

Зачем родиться дал, зачем могилам

Не отдал прежде наc,

Жестокий рок? Служанкой и рабой

Безбожников мы родину узрели

И яростным зубилом

Изглоданную доблесть, но отчизне,

Страдающей от жал,

Помочь иль стать ей в гибельном уделе

Хоть утешеньем — запрещалось сыну.

Увы, ни нашей крови ты, ни жизни

Не приняла, любимая: не пал

Я за твою жестокую судьбину.

С тех пор нас гнев и сожаленья жгли:

Мы в битвах погибали, в бездну канув,—

За гибнущую ли

Италию? Нет, за своих тиранов.

Вознегодуй, отец,

А нет — твой дух земной понес потери.

Средь мрачных росских всхолмий

Ждал итальянцев доблестных конец

Бесславный; небеса, и человек,

И воздух шли войной на них, и звери;

За ратью гибла рать

Измученных, в крови, в одеждах рваных,

И бедным их телам был ложем снег.

И, вспомнив среди мук, за миг до шага

Последнего возлюбленную мать,

Шептали: «Пусть не от стихий, но в ранах

От копий пали б мы тебе на благо,

Наш край. Но гибнем от тебя вдали

В дни юные, что нас улыбкой манят,

Мы на краю земли

За племя, что тебя смертельно ранит».

Полночная пустыня этим пеням

Внимала да в чащобах бурелом.

Свершился переход их,

Не упокоенные погребеньем,

Их трупы мерзли в море снежной вьюги,

Разодраны зверьем;

И будут имена борцов-героев

Подобно именам

Презренных трусов впредь звучать. О други,

Пусть бесконечна скорбь, мы мир обрящем,

Тем утешеньем душу успокоив,

Что утешенья нам

В грядущем так же нет, как в настоящем.

Усните ж на груди безмерных бед

Вы, истинные дети той, для коей

Жесточе горя нет,

Чем ваше, жить с которым суждено ей.

Не вас корит, но тех,

Кто вас толкнул на гнусные дела,

На битву с ней, отчизна

И дни влачит в рыданьях, без утех,

И с вашими мешает слез потоки.

О, ту, что славу мира превзошла,

Пусть одному хоть сыну станет жаль

В душе и, изнуренную скорбями,

Из тьмы, чьи бездны грозны и глубоки,

Ее он вытащит! О, славный дух,

Скажи: любовь к Италии мертва ль?

Скажи: погасло ль греющее пламя?

Вновь оживет ли тот, что ныне сух,

Мирт, в горестях спасавший нас без счета?

Венки покрыты грязью все ли сплошь?

И не придет ли кто-то

Когда-нибудь, с тобой хоть чем-то схож?

Навек ли мы погибли? Не бескрайне

Удел ли наш печален?

Крича, войду в людское я собранье:

«Направься к предкам, развращенный род,

Глянь в глубину развалин,

На мрамор, холст, на рукопись, на храм;

Пойми, что топчешь; если не разбудит

Блеск этих образцов тебя — что там

Тебя остаться нудит?

Уйди. Паденье нравов не к лицу

Ей, храбрецов кормилице и школе;

Чем кровом подлецу

Служить — отдаться лучше вдовьей доле».

Перевод А. Наймана

Данный текст является ознакомительным фрагментом.