Про стереотипы и мифы

Перед добросовестными историками также сейчас стоит задача развеять распространенные стереотипы бытующие среди населения России.

Начнем с роли Сталина. «Он если не мешал, то был весьма посредственным руководителем, а тем более военачальником». На этой основе родился маршал победы — Г.К. Жуков. Не умаляя его полководческого мастерства, были и другие генералы, сыгравшие большую роль в победе. А кто поставил их на должности, кто выбирал грамотные решения в их спорах, кто давал добро на те или иные действия, кто руководил Государственным комитетом обороны и Ставкой, кто организовал систему способную выпускать вооружения и техники больше чем практически вся подвластная Германии Европа? Конечно, он также как любой человек совершал ошибки, но говорить, что он руководил боевыми действиями по глобусу, крайне абсурдно и вредно. Получается, что миф, созданный еще Н.С. Хрущевым, является крайне вредной исторической неправдой актуальной и на сегодняшний день. На мой взгляд, одно из наиболее объективных мнений современников Сталина о его роли в войне, принадлежит адмиралу флота Н.Г. Кузнецову:

«Его сложную натуру нельзя изображать однобоко. Неправильно утверждать, что он был неуч и управлял войной по глобусу, но нельзя не сказать и о его ошибках в военном деле, нежелании прислушаться к военачальникам при своей недостаточной компетенции. Я испытал это при решении флотских вопросов. Он мог наметить высадку десанта в Керчи, не обсудив предварительно о нужных средствах и сроках готовности.

Его ошибки полезно знать, чтобы они не повторялись. Но было бы неправильно, вспоминая военные годы, не сказать и о тех чертах в характере Сталина, которые оказались полезны в трудные дни осени 1941 года. Именно тогда требовалась железная воля руководителя, и ее Сталин проявил.

В доказательство этого приведу мнения, высказанные государственными деятелями или крупными войсковыми начальниками. «Казалось, невозможное становится возможным», — писал маршал Г.К. Жуков на страницах «Военно-исторического журнала», описывая разгром немцев под Москвой. Об этом же говорил мне и маршал А.М. Василевский, делясь, как в критические октябрьские и ноябрьские дни 1941 года северо-западное направление на подходах к столице оказывалось плохо защищенным, а все настойчивые просьбы и обращения к Сталину взять войска и артиллерию из резерва были напрасны. Сталин в те дни с удивительным упорством собирал резервы для контрнаступления и провел это в жизнь. Казалось, нереальная в тех условиях победа под Москвой стала возможной.

Нечто подобное позднее происходило и под Сталинградом, когда советские войска готовились окружить и разбить армию Ф. Паулюса. Тогда решением Ставки и лично Верховного Главнокомандующего в течение нескольких месяцев буквально со всех концов страны подтягивались людские резервы и материальная часть, чтобы окружить и «загубить» (по выражению Сталина) немецкие войска. Как известно, обстановка была весьма сложная. Немцы угрожали еще наступлением в районе Курска, и легко можно было распылить силы. Но проведенное с известным оправданным риском и удивительной настойчивостью решение об обеспечении сражения под Сталинградом не только определило исход этой великой битвы, но фактически предрешило окончание в нашу пользу всей войны. Нужно прямо сказать, что при огромном, а иногда и решающем значении роли полководцев, проводивших планы операции в жизнь, зарождение идеи в Ставке и воля Верховного Главнокомандующего определили успех сражения.

Крупные недостатки являются неоспоримым фактом в деятельности Сталина, но говорить только о них было бы неправильно и необъективно. Неверно забывать об огромном труде и работе, проведенной в те годы. Как неправильно приписывать все достижения какому-нибудь одному человеку, так ошибочно налагать на него одного и вину за все ошибки. Еще было бы неправильнее, скажем, успехи отнести к одним, а недостатки, только недостатки, приписывать другим. Ведь происходило же все одновременно. Все гораздо сложнее. Недостатки и даже преступления совершались на фоне огромной работы огромного количества людей — руководителей всех рангов и степеней, как и хорошие дела делались общими усилиями»[225].

Также нельзя не привести цитату из мемуаров Г.К. Жукова:

«Как военного деятеля И.В. Сталина я изучил досконально, так как вместе с ним прошел всю войну.

И.В. Сталин владел вопросами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими с полным знанием дела, хорошо разбираясь и в больших стратегических вопросах. Эти способности И.В. Сталина как Главнокомандующего особенно проявились, начиная со Сталинграда.

В руководстве вооруженной борьбой в целом И.В. Сталину помогали его природный ум, богатая интуиция. Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и, ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную крупную наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим.

Конечно, И. В. Сталин не вникал во всю ту сумму вопросов, над которой приходилось кропотливо работать войскам и командованию всех степеней, чтобы хорошо подготовить операцию фронта или группы фронтов. Да ему это и не обязательно было знать.

В таких случаях он, естественно, советовался с членами Ставки, Генштабом и специалистами по вопросам артиллерии, бронетанковым, военно-воздушным и военно-морским силам, по вопросам обеспечения тыла и снабжения.

Лично И.В. Сталину приписывали ряд принципиальных разработок, в том числе о методах артиллерийского наступления, о завоевании господства в воздухе, о методах окружения противника, о рассечении окруженных группировок врага и уничтожении их по частям и т. д.

Все эти важнейшие вопросы военного искусства являются плодами, добытыми на практике, в боях и сражениях с врагом, плодами глубоких размышлений и обобщения опыта большого коллектива руководящих военачальников и самих войск.

Заслуга И.В. Сталина здесь состоит в том, что он правильно воспринимал советы наших видных военных специалистов, дополнял и развивал их и в обобщенном виде — в инструкциях, директивах и наставлениях — незамедлительно давал их войскам для практического руководства.

Кроме того, в обеспечении операций, создании стратегических резервов, в организации производства боевой техники и вообще в создании всего необходимого для фронта И.В. Сталин, прямо скажу, проявил себя выдающимся организатором»[226].

«Сталин «проспал» начало войны», «Сталин не верил в нападение Гитлера, поэтому игнорировал сообщения разведки», «по вине Сталина войска не были приведены в боевую готовность, что и стало причиной поражений 1941 г».

Про то, что Сталин был уверен в неизбежности войны с Германией, свидетельствует вся предвоенная политика СССР — индустриализация, преимущественно тяжелой промышленности, рост военного производства, внешняя политика, пропагандистские материалы и т. д. Существуют не одно и не два упоминания изречений Сталина на этот счет.

Еще в 1925 г. на XIV съезде ВКП (б) в своем докладе Сталин заявлял:

«Что касается Локарно, то оно является лишь продолжением Версаля и оно может иметь своей целью лишь сохранение «статус-кво», как выражаются на дипломатическом языке, т. е. сохранение существующего порядка вещей, в силу которого Германия есть побежденная страна, а Антанта — победительница. Конференцией в Локарно этот порядок закрепляется юридически в том смысле, что новые границы Германии сохраняются в пользу Польши, сохраняются в пользу Франции, что Германия теряет колонии и что она вместе с тем, скрученная и помещенная в Прокрустово ложе, должна принять все меры, чтобы выкачать 130 миллиардов золотых марок. Думать, что с этим положением помирится Германия, растущая и идущая вперед, значит рассчитывать на чудо. Если раньше, после франко-прусской войны, вопрос об Эльзас-Лотарингии, один из узлов существовавших тогда противоречий, послужил одной из серьезнейших причин империалистической войны, то какая гарантия, что версальский мир и его продолжение — Локарно, узаконяющие и юридически освящающие потерю Германией Силезии, Данцигского коридора и Данцига, потерю Украинской Галиции и Западной Волыни, потерю Белоруссией западной ее части, потерю Литвой Вильны и проч., — какая гарантия, что этот договор, искромсавший целый ряд государств и создавший целый ряд узлов противоречий, что этот договор не разделит судьбу старого франко-прусского договора, отторгнувшего после франко-прусской войны Эльзас-Лотарингию от Франции?

Такой гарантии нет и не может быть.

Если план Дауэса чреват революцией в Германии, то Локарно чревато новой войной в Европе»[227].

В 1935 г. Сталин в письме Кагановичу и Молотову 4 октября 1935 г., в связи с хорошим урожаем зерновых также говорил о возможности скорого начала войны: «…Было бы лучше 60 мил. пудов из непфонда отложить для запада от Карелии до юга Украины, дислоцировав этот хлеб в прифронтовых районах по указанию военведа, другие 60 мил. пудов — для Дальнего Востока с дислокацией по указанию военведа, остальное же 260 мил. пудов сосредоточить в областях Московской, Калининской, Курской, Воронежской и Харьковской, откуда легче перебросить хлеб в прифронтовые районы в случае войны на Западе или снабжать хлебом промцентры Москвы, Ленинграда, Донбасса в случае большого недорода[228].

Во время московской встречи с У. Черчиллем в августе 1942 г. Сталин сказал ему: «…Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнётся, но думал, что мне удастся выиграть ещё месяцев шесть или около того»[229].

Миф о неверии Сталина прекрасно разбирает кандидат исторических наук, доктор философских наук, профессор, ректор Московского гуманитарного университета И.М. Ильинский.

В газете «Комсомольская правда» (2011 г., 21 июня) на 12-й странице опубликована беседа с А.Б. Мартиросяном, бывшим разведчиком, известным военным историком, который много лет изучал эту проблему. Он утверждает, что информация о возможном нападении Германии на СССР стала поступать Сталину ещё в 1935 г. и особенно часто в 1938–1939 гг. Там говорится, что будто бы Гитлер сам выболтал Сталину примерный срок нападения в своём майском (1941) письме, в котором прямо указал, что примерно 15–20 июня он начнёт переброску своих войск с германо-советской границы на запад. Примерно за 10 дней до начала войны разведка «аж 47 раз», как считает Мартиросян, абсолютно точно или относительно точно называла дату фашистского нападения. Именно поэтому Сталин 18 июня 1941 г. санкционировал объявление боевой тревоги в войсках. По архивным данным, говорит А. Мартиросян, начиная с января 1941 г. разведки направили минимум 22 сообщения с указанием примерной даты нападения, в том числе 45 сообщений в Первое управление НКВД — НКГБ СССР.

Сигнализировали об этом пограничники, перебежчики; называли дату 22 июня захваченные диверсанты. 15 июня польские женщины на участке 93 Лисковского погранотряда через реку кричали, что через неделю начнётся война. Обо всём этом сообщали Сталину. Если б он прислушался ко всему, что говорилось, не было бы ни «внезапности», ни таких громадных потерь, ни угрозы поражения. «Прислушиваться», да ещё «ко всему» можно, но Верховный главнокомандующий должен приводить войска в полную боевую обстановку, когда имеет абсолютно достоверную, проверенную информацию из собственных источников.

Разведка в СССР была сильной, но не всемогущей. Во многих странах под кодовыми именами работали сотни разведчиков, которые передавали в «центр» информацию о возможной дате нападения Гитлера на Советский Союз. В книге «Знать всё о противнике», изданной Союзом ветеранов госбезопасности РФ в 2010 г., содержатся сообщения (уже рассекреченные) нескольких десятков разведчиков по этому поводу. Надо думать, что добывались они с огромным трудом, с риском для жизни. Но, читая некоторые из этих сообщений сегодня, невольно удивляешься: насколько далеки, как оказалось, были они от действительной даты начала нападения Германии на СССР.

Вот одно из таких сообщений выдающегося разведчика, имя которого сегодня знают все, — Рихарда Зорге. Далеко не самое неточное из ему подобных, присланных другими агентами. 6 мая 1941 г. Зорге, работавший в качестве неофициального секретаря германского военного атташе в Токио, сообщает начальнику Развед/управления Генштаба Красной армии:

«Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией». В мае — это близко к истине, хотя говорится не о том, что война начнётся в мае, а что «решение о начале войны будет принято в мае». Когда же она начнётся? Из этих слов не ясно. Тем более странно выглядит фраза «либо после войны с Англией». Кто мог сказать, когда закончится эта война?..

21 июня 1941 г. от группы «Рамзай» (Зорге) начальнику Разведуправления Генштаба Красной армии поступило сообщение: «Германский посол в Токио Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна». «Неизбежна». И всё. Между тем до её начала оставалось несколько часов. Информации такого рода поступало много, но её анализ был поставлен плохо. Это вызывало у Сталина естественное недоверие: слишком противоречивыми были сведения «источников».

Не только Мартиросян, многие изучали вопрос о том, что знал Сталин о подготовке к нападению на СССР. Я (И.М. Ильинский — прим. авт.) тоже внимательно прочитал немало специальной литературы по этому вопросу. Вот, например, солидный сборник «Военная разведка информирует. Январь 1939 — июнь 1941 г. Документы», изданный международным фондом «Демократия».

В этой книге на страницах 701–713 приводится перечень донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР (январь — июнь 1941 г.). В перечне 59 донесений от «Макса», «Скорнякова ВАТ», «Альта», «Дожа», «Саввы», «Диксона ВАТ», «Софокла ВАТ», «Барта», «Арнольда», «Юрия», «Маро», «Марса», «X» и других «источников». В графе «Начало наступления» «Макс» сообщает: «После победы над Англией»; «Скорняков ВАТ»: «Весной 1941 г.»; «Дож»: «Март 1941 г.»; «Софокл»: «Апрель — май»; «Ещенко»: «Май»; «Дож»: «Начало марта»; «Война Германии против СССР неизбежна» и т. п.

Ещё в апреле Сталин объединил четыре разведывательных органа в один под командованием генерал-лейтенанта Голикова. Все разведданные поступали теперь к Сталину через созданную аналитическую группу, в обобщённом и осмысленном виде. Хотя с этого момента начал играть роль другой фактор — аппаратный: Голиков знал, что Сталин не хотел войны, не верил в то, что Гитлер решится напасть на СССР в силу ряда, как казалось вождю, объективных обстоятельств. Голиков стал подыгрывать Сталину.

Сложная материя — политика! Эти люди действовали в сверхчеловеческих условиях, и они должны были быть «сверхчеловеками», но они были просто «человеками». И поэтому иногда ошибались.

«Пограничники сигнализировали», «перебежчики сообщали», «польские женщины кричали», «Гитлер проболтался». Что в этом случае должен делать человек, одно слово которого может привести в движение всю армию, всю страну? Нанести превентивный удар по более сильному противнику? Глупо: силы не равны, ты тут же становишься агрессором, к тому же тебе придётся отступать. Сосредоточить войска на границе с Германией? Провокация. Гитлер только этого и ждёт. Единственно правильное решение можно было принять на основе абсолютно точной информации.

На мой взгляд, Гитлер вовсе не «проболтался» насчёт отвода своих войск от советско-германской границы на запад. Это, без сомнения, была ловушка — надо было посмотреть, как отреагирует на эту информацию Сталин. Не могли не доложить ему о том, что на немецкой стороне происходит активное передвижение войск. «С какой целью? — должен был подумать Сталин. — Готовятся к нападению на СССР? Даю команду: «Привести войска Красной Армии в полную боевую готовность для защиты границ своей страны!» «Ах, вот как? — вопит Гитлер. — Я тебе по секрету говорю об отводе войск, а ты хочешь использовать этот момент и напасть на Германию? Не выйдет!.. Повод для агрессии наконец-то имеется. Вперёд, дранг нах остен!».

Или наоборот: «Вы смотрите, — говорит Гитлер своим военным, — Сталин поверил! Да и неважно это — поверил или нет. Он не отдал никаких приказов о приготовлении к войне. Его войска стоят на месте, как и прежде. Значит, мы спокойно сосредоточиваемся для удара».

Сталин, думаю, не поверил. Но он не знал, как долго немцы будут готовиться к агрессии, когда нападут. Как уже говорилось, важно было выиграть время, дороги были каждый месяц, каждая неделя.

20 раз направлял информацию о возможной дате нападения Германии на СССР источник «X». Его первое сообщение от 5 февраля 1941 г.: «После окончания войны с Англией». Затем приближающаяся к правде информация от 5 апреля 1941 г.: «15 мая — 15 июня 1941 г.»; от 29 апреля 1941 г.: «Через 6 недель»; от 29 апреля 1941 г.: «15 мая 1941 г.»; от 7 мая 1941 г.: «Июнь 1941 г.»; от 14 июня 1941 г.: «Первая половина июня»; от 19 июня 1941 г.: «Июнь 1941 г.»; от 19 июня 1941 г.: «20 июня 1941 г.»; от 20 июня 1941 г.: «23 июня 1941 г.» и, наконец, от 21 июня 1941 г.: «В ближайшие 48 часов»; от 21 июня 1941 г., 19.00: «Немедленно». В графе перечня «Содержание донесения» в сообщении «X» говорится: «Посольство утром получило указание уничтожить все секретные бумаги. Приказано всем сотрудникам посольства до утра 22 июня запаковать свои вещи и сдать их в посольство. Живущим вне посольства — переехать в посольство. Считают, что наступающей ночью будет решение. Это решение — война».

«X» — это советский разведчик в посольстве Германии в Москве. Его последнее, абсолютно точное сообщение было получено в 19.00 21 июня. На основе этого сообщения по характеру происходящего в германском посольстве было не просто «можно», но совершенно необходимо приводить войска в полную боевую готовность. И Сталин это сделал. Увы, было поздно.

Конечно, Сталин заслуживает упрёков по поводу, быть может, чрезмерной осторожности, опасливости, подозрительности и недоверия к своим подчинённым, чрезмерной самонадеянности, убеждённости в том, что он лучше всех понимает сложившуюся в мире ситуацию (не без оснований). Но когда мы судим о его действиях сегодня, нелишне вспомнить: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», а также русскую пословицу: «Мы все сильны задним умом».

Автор книги «Знать всё о противнике. Военные разведки СССР и фашистской Германии в годы Великой Отечественной войны» Вячеслав Кондрашов считает, что сложность и противоречивость обстановки того времени в мире и Советском Союзе «привели к стратегическому просчёту И. Сталина в вопросе о сроках нападения Германии на СССР, самому существенному, а с позиции внешнеполитических интересов советского государства и, возможно, единственному за всё время нахождения на посту партийного и государственного лидера». Он также замечает, что этому обстоятельству «придаётся крайне фатальный характер, негативно повлиявший на ход всей войны». В. Кондрашов пишет: «В действительности же Красная Армия в начальный период, несмотря на весьма значительные параметры, в силу ряда причин, была слабее вермахта. Поэтому даже в случае подписания соответствующей директивы о приведении войск в боевую готовность на несколько дней или даже недель раньше, советским войскам было бы трудно избежать неудач в начале войны». Стоит заметить, что такое же суждение по этому поводу высказывал в своих мемуарах маршал Жуков.

«Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов». Там же Жуков пишет: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, т. е. характер удара во всём объёме, нами не был предусмотрен».

Это была стратегическая ошибка Генштаба Красной армии, и её никак нельзя возлагать на одного Сталина. Тут в ответе и военное начальство.

Сталин знал, что Красная армия и оборонная промышленность ещё не готовы к войне в полной мере. Перевес во всех отношениях был на стороне противника. В этом случае война будет слишком тяжёлой. Надо думать, что Сталин не исключал и её проигрыша. Что же ему оставалось делать? Тянуть, выигрывать время, которое работало на СССР. Отсюда — решение пойти с фашистской Германией на договор о ненападении. Как уже говорилось в проекте, он был рассчитан на пять лет, но в окончательном, подписанном варианте — на 10 лет. Нашей стране надо было ещё полтора года. Сталин, как человек огромной силы воли, с устойчивым представлением о своей правоте во всех делах и своих способностях разрешить любую ситуацию в свою пользу, был, вероятно, уверен, что если Гитлер и нарушит пакт о ненападении, то не так скоро. Поэтому он опасался дать ему повод разорвать этот договор. Кроме того, он считал, что фюрер не решится одновременно воевать на два фронта. Для долговременной войны с Советским Союзом экономический потенциал Германии был слаб, хотя под её сапогом уже находилась почти вся Европа.

Да, Сталин ошибался. А его противник — Гитлер не делал ошибок? Разве фюрер не ошибся, замышляя и затеяв войну с СССР? Ошибся! И ошибся стратегически, глобально, а по ходу войны ошибался много раз чаще Сталина. Сталин ошибался, но СССР войну выиграл, а Гитлер проиграл её и покончил с собой[230].

Следующий миф. «Войну выиграл народ, а не руководство страны». Ничуть не умаляя героизм советского человека, речь идет о крайне упрощенном и не умном объяснении победы. Да народы СССР проявили в Великую Отечественную войну колоссальный героизм, и он стал неотъемлемой частью победы. Но повторимся — неужели не было героизма в Крымскую войну, Русско-японскую войну, Первую мировую войну? Для победы необходим огромный комплекс факторов: мощная промышленность, современное вооружение, научная база, коммуникации, грамотные полководцы, выучка офицерского состава и многое другое, только тогда будет результат.

«Мы закидали трупами немцев». Еще раз об этом мифе. Соотношение потерь: 1,3 или 1,1 советского солдата на 1 немца.

«В бой шли с одной винтовкой на троих». Этот миф нередко повторяется в голливудском кинематографе и американской игровой индустрии. Достаточно сказать, что нет ни одного задокументированного факта подтверждающего эту фальсификацию. Здесь кстати вновь «помог» псевдоисторикам Н.С. Хрущев, заявивший на печально известном XX съезде: «К моменту войны мы не имели даже достаточного количества винтовок для вооружения людей, призываемых в действующую армию». Никита Сергеевич врал, вот что было на самом деле.

Пистолетов ТТ-30/33 с 1933 по июнь 1941 было произведено более 550 тыс. шт. Кроме того, за период с 1932 г., заводы выпустили более 620 тыс. «устаревших» Наганов. Иными словами, к 22.06.1941 на вооружении состояло (и хранилось в качестве мобилизационного запаса — это добавление будет иметь место для всех видов оружия) более 1,1 миллиона пистолетов и револьверов.

Пистолетов-пулеметов ППД-34 и ППД-40 к середине 1941 г. было изготовлено более 85 тыс. штук. Есть и иное мнение: «…Вместо автомата Дегтярева в январе 1940 г. на вооружение был принят пистолет-пулемет Шпагина (ППШ) и организован его серийный выпуск. К лету 1941 г. была произведена первая большая партия автоматов — более 100 тыс. штук.». В этом случае общее производство пистолетов-пулеметов перед началом ВОВ следует считать немногим менее 200 тысяч единиц.

По производству магазинных винтовок и карабинов есть данные, что, начиная с 1930 г. всего к началу ВОВ этого вида стрелкового оружия (вместе со снайперскими винтовками) было произведено более 6,5 млн. стволов, т. е. превышало численность Вооруженных сил почти на 20 %. С другой стороны, в предвоенные годы было произведено: более 65 тыс. винтовок АВС-36, а самозарядных СВТ-40 около 900 тыс.

Очевидно, что автоматическим индивидуальным стрелковым оружием (пистолетами-пулеметами и винтовками) могло быть вооружено около 20 % личного состава (численность РККА на июнь 1941 г. составляла 5 373 000 человек)[231]. А представьте, сколько винтовок Мосина хранилось на складах, учитывая, что приняли ее на вооружение еще в царской армии.

Может, оно было на складах и его не успевали передавать войскам? Г. Попов в статье «Гибель московского народного ополчения» пишет:

«Помимо отсутствия обучения ополчение страдало и от отсутствия оружия. При выезде на боевые рубежи части дивизии имели 245 винтовок и 13600 патронов. При численности одной дивизии народного ополчения в среднем 9-10 тысяч человек — это означало 1,5 патрона на бойца.

Но и там, где оружия было больше, — что это было за оружие! Рабочие и истребительные батальоны, насчитывающие 30 тысяч бойцов на 24 октября 1941 года, имели 5569 винтовок, из которых польских было 2312, французских — 1489, русских — 1249, английских — 42, канадских — 201, немецких — 152. На многих винтовках вообще не было мушек. Патроны одних не подходили к другим.

Возникает масса почему? Почему не обучали народное ополчение? Почему вместо оружия вручили лопаты? Почему в ополчение везли винтовки чуть ли не из музеев? Не хватало винтовок? Но перед боем их вдруг оказывалось достаточно. Значит, дело не в нехватке винтовок»[232]. Далее идут «доказательства» того, что Сталин просто боялся дать им в руки оружие, опасаясь того, что оно обернется против партии. Судя по всему, личность Сталина не может обойти ни один фальсификатор. На деле же согласно донесению штаба 33 Армии штабу Резервного (фронта о боевом и численном составе частей армии — шести дивизий народного ополчения), направленном не ранее 20 сентября 1941 г. винтовок имелось 34 721 вместо положенных 28 952, станковых пулеметов 714 вместо положенных 612. Но ощущался недостаток в следующих видах оружия: автоматических винтовок имелось 7 796, а требовалось по штату 21 495, ручных пулеметов было 869, вместо необходимых 956, пистолетов-пулеметов Дегтярева насчитывалось 784, вместо положенных 928. На шесть дивизий имелось всего 2 зенитных пулемета вместо положенных 102 и 7 крупнокалиберных пулеметов вместо 5 1 [233]. Да, оснащение дивизий народного ополчения оставляло желать лучшего. Да, было немало устаревшего иностранного, в том числе трофейного вооружения. Однако до маразма пустить в бой с одной винтовкой на троих (а число винтовок, замечу было выше положенного), никто не дошел, за такие действия был бы один итог, — расстрел отдавшего приказ, и замешанных в этом снабженцев. И речь шла об ополчении, что говорить про регулярные части. Так что «с одной винтовкой на троих» очередной миф.

В своих мемуарах К. Хохов, прошедший путь от рядового до офицера Вермахта, воевавший в Польше, Франции и на Восточном фронте с 22 июня 1941 г. до 1943 г., пока не был ранен, пишет:

«Для значительной части немецких солдат Россия навсегда останется величайшим переживанием, испытанным во время войны. Здесь мы имели дело с противником равным нам по вооружению (выделено автором), руководству и храбрости. Нам, немцам, сражаться с русскими было гораздо сложнее, чем им с нами. Они защищали свою родину, тогда как мы. Что же двигало нами?»[234]

«В 1941 г. Красная Армия панически бежала». Если бы это действительно было так немцы и их союзники реализовали план Барбаросса. В противовес этому мифу: Брестская крепость, Ленинград, многочисленные контрнаступления советских войск, отчаянная борьба в окружениях, выходы из них с боем и пр.[235] Про «паническое бегство» может говорить только дилетант либо сознательный фальсификатор. Стоит ознакомиться с архивными документами, многочисленными исследованиями, наконец, мемуарами, тех же немецких генералов, которые пестрят сведениями о многочисленных контратаках «русских» в 1941 г., которые ощутили на себе отчаянное сопротивление советских войск.

«Мы воевали с немцами». Очень часто забывают упомянуть многочисленных союзников Третьего Рейха, мало кто знает, но в Воронежской области, к примеру, находится огромное, хорошо ухоженное кладбище солдат полностью разгромленной 2-й Королевской венгерской армии. А то, что Красная Армия разгромила полуторамиллионную японскую Квантунскую армию, для некоторых российских граждан станет искренним откровением. Однако представленные ранее данные по пленным с лихвой доказывают, что этот миф, действительно является мифом.

Если бы Советский Союз сдался Германии, «мы сейчас бы пили немецкое пиво с колбаской», в общем, жилось сейчас намного лучше. Напрасны были все эти жертвы. Возможно, этот миф стоило вынести в начало главы, но на данный момент он настолько изжил себя, что навряд ли кто в него верит. Однако, чтобы ни у кого не было соблазна его воспринять, необходимо все же остановится на его ужасной абсурдности, ужасной, в том смысле, что настолько были ужасны планы Гитлера в случае завоевания России.

Одним из документов нацистского террора, является инструкция немецкого солдата «Военная подготовка в войсках», она же «Памятка германскому солдату». Хотя подлинность документа ставится под сомнение, выдержки из него прекрасно отражают отношение немцев к русским, украинцам, белорусам и т. д.: «Для твоей личной славы ты должен убить ровно 100 русских. У тебя нет ни сердца, ни нервов — на войне они не нужны. Уничтожив в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского; не останавливайся — старик перед тобой, женщина, девушка или мальчик. Убивай! Этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навеки»[236]. Убийство женщин и детей приносит славу.». И вот с этим руководством немец вступал на русскую землю. Однако, даже если документ является фальшивкой, никто не оспаривает высказывания Гитлера и партийной элиты.

«Моя борьба» Гитлера содержит идею расового превосходства германских элементов над славянскими в России:

«Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам — превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы».

«Наша задача в России — разбить вооруженные силы, уничтожить государство. Речь идет о борьбе на уничтожение…».

«Уничтожить жизненную силу России. Не должно остаться никаких политических образований, способных к возрождению»[237].

Мартин Борман:

«Славяне должны на нас работать. В той мере, в какой они нам не нужны, они могут вымирать. Поэтому обязательное проведение прививок и медицинское обслуживание со стороны немцев является излишним. Размножение славян нежелательно. Они могут пользоваться противозачаточными средствами и делать аборты, и чем больше, тем лучше. Образование опасно. Для них достаточно уметь считать до ста. В лучшем случае приемлемо образование, которое готовит для нас полезных марионеток[238].

3 апреля 1941 г. Гиммлер в своей речи перед офицерами СС лейбштандарта «Адольф Гитлер» сказал:

«Очень часто военнослужащие войск СС задумываются над угоном этих людей сюда. Эти мысли возникли у меня сегодня, когда я наблюдал эту крайне трудную работу, которую выполняет полиция безопасности при помощи ваших людей. То же самое случилось в Париже, где мы должны были отправлять десятки и сотни тысяч людей при сорокаградусном морозе.

Умрут или не умрут от изнеможения 10 тысяч русских баб при рытье противотанковых рвов — интересует меня лишь постольку, поскольку этот противотанковый ров, нужный Германии, будет закончен.»[239].

А это его речь в Познани 4 октября 1943:

«Мы должны вести себя по-товарищески по отношению к людям одной с нами крови, и более ни с кем. Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмём от других наций ту здоровую кровь нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы прибегнем к отбиранию у них детей и воспитанию их в нашей среде. Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь постольку, поскольку они нужны как рабы для нашей культуры, в ином смысле это меня не интересует»[240].

«Известно, что такое славяне. Славянин никогда не был способен сконструировать что-либо. Славяне — смешанный народ на основе низшей расы с каплями нашей крови, не способный к поддержанию порядка и к самоуправлению. Этот низкокачественный человеческий материал сегодня так же не способен поддерживать порядок, как не был способен 700 или 800 лет назад, когда эти люди призывали варягов, когда они приглашали Рюриков. Мы, немцы, единственные в мире, кто хорошо относится к животным. Мы будем прилично относиться и к этим человеческим животным. Однако было бы преступлением перед собственной кровью заботиться о них и внушать им какие бы то ни было идеалы и тем самым ещё больше затруднять нашим детям и внукам обращение с ними»[241].

Преступный приказ «О применении военной подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мерах войск» вспоминает в своих мемуарах Г. Гудериан:

«Незадолго до начала военных действий Верховное главнокомандование направило прямой приказ всем корпусам и дивизиям, в котором предписывалось, как следует обращаться с гражданским населением и военнопленными в России. В нем утверждалось, что факт неправомерных действий против пленных или гражданского населения не является основанием для передачи виновного в них немецкого солдата под трибунал, а должен рассматриваться лишь его непосредственным командиром на предмет вынесения дисциплинарного взыскания. На дисциплину в войсках этот приказ оказал однозначно разлагающее действие»[242].

В одном ряду с этим приказом находится «Директива об обращении с политическими комиссарами», предписывающая расстреливать советских политработников, сдавшихся в плен, буквально на месте, без суда и следствия.

Также необходимо вспомнить расовую теорию нацизма, где русским, как и прочим славянам отводилась роль низшей расы, обязанной прислуживать немцам и рассмотренный выше Генеральный план «Ост», согласно которому к русским, белорусам и украинцам предполагались меры по массовому выселению, всеобъемлющей деградации и, в конце концов, планомерному уничтожению на оккупированных территориях. Так что, не получилось бы «попить пиво с баварской колбаской».

Всеобъемлющие штрафные батальоны и заградительные отряды чекистов, стреляющие по отступающим бойцам.

За всю войну на всех фронтах в период с 1942-го (начиная с приказа № 227 от 28 июля 1942 г.) по 1945-й год всего было 65 штрафных батальонов и 1037 штрафных рот, причем не одновременно, весь этот период просуществовал только один 9-й штрафной батальон[243]. В приказе № 227 было прописано сформировать в пределах фронта от одного до трех штрафных батальонов по восемьсот человек. Сформировать в пределах армий от пяти до десяти штрафных рот до двухсот человек в каждой, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной[244]. И что, неужели эти силы могли быть решающими на советско-германском фронте? Определенно нет. А вот как мера дисциплинарного характера, штрафные батальоны и роты полностью себя оправдали. К тому же они давали бойцам искупить свою вину, вместо получения срока или расстрела, что также важно. В армиях союзниках такого выбора не было — или срок или расстрел, так что, в какой-то степени создание штрафных батальонов и рот — гуманный поступок. Всего же через армию прошло 34,5 миллиона человек, общее число штрафников составило 428 тысяч, т. е. 1,24 процента[245]. О каком повальном использовании штрафных батальонов и рот можно говорить? К тому же штрафные роты — это не изобретение Сталина. Подобная практика известна еще с древней Греции. А в вермахте, между прочим, штрафные батальоны появились раньше, чем в СССР.

Также мифом является, что из штрафных рот можно было «уйти живым» только по ранению. В штрафные батальоны и роты назначали на срок от 1 до 3 месяцев, после чего их распределяли в обычные воинские подразделения. Досрочно завершить службу в штрафбате полагалось за боевые заслуги либо, действительно, при ранении. Примечательно, что командирами и политработниками штрафников назначались из числа волевых и наиболее отличившихся в боях военнослужащих. И они облагались дисциплинарной власть на ранг выше занимаемой должности, т. е. командир штрафного батальона, приравнивался в этом плане к командиру дивизии. Всему постоянному составу сроки выслуги в званиях сокращались вдвое[246].

Военнослужащие штрафного батальона, находясь там, получали денежное содержание, а отбыв свой срок или освобожденные досрочно, восстанавливались в своем воинском звании, наградах и во всех правах. Если штрафник погибал, его семье выплачивалась пенсия на общих основаниях из оклада содержания по последней должности до направления в штрафной батальон[247].

«Благодаря довоенному сотрудничеству с СССР Гитлер смог сформировать свою армию». И здесь часто упоминаются летная школа в Липецке и танковая школа в Казани. Касательно липецкой школы, она действительно существовала, была создана на немецкие деньги — 2 млн. золотых рублей. С 1925 по 1933 годы под руководством немецких инструкторов, ветеранов Первой мировой войны из ее стен выпустилось 360 летчиков, из которых 140 советских летчиков. После прихода к власти А. Гитлера школа была свернута, а все оборудование и помещения остались за СССР[248]. Итого 220 летчиков, капля в море, при этом Советский Союз абсолютно бесплатно получил летную школу.

Танковая школа в Казани подготовила для рейхсвера 30 танкистов и 65 человек начсостава для РККА. И Гудериан, как пишут некоторые, там не служил и не учился, он пробыл там с инспекцией несколько дней.

Про то, что в 1931 г. в Москве проходили дополнительную подготовку Модель, Горн, Кейтель, Манштейн и др. нет ни одного задокументированного источника[249]. Да и как показали события 1941 г. не могли мы немцев многому научить, скорее мы учились у немцев. Тем более, необходимо упомянуть в контексте, что весомый вклад в развитие нашей промышленности, которая в годы войны снабжала фронт, да так, что по выпуску вооружений смогла перегнать Германию с ее сателлитами, была построена на немецкие кредиты и наполнена немецким оборудованием. Так что Германия значительно больше подготовила к войне нас, чем мы ее.

«Впервые дни войны была уничтожена практически вся советская авиация». Распространен миф, что за первые дни войны Красная Армия осталась без авиации, и вплоть до 1942–1943 гг. в воздухе летали только самолеты люфтваффе. Но это не так. Война застала Военно-воздушные силы Красной Армии в стадии организационной перестройки. Итогом модернизации стала децентрализация управления и подчинение различным инстанциям общевойскового командования. Это в значительной мере затрудняло маневр и массированное применение авиации на важнейших направлениях боевых действий. Авиационный парк западных пограничных округов располагал только 1540 современными самолетами, в то время как противник имел почти 5000 самолетов новых конструкций. Используя внезапность и численное преимущество, немецкое командование в первый же день войны, утром 22 июня 1941 г., воздушным налетам подвергло 26 аэродромов Западного, 23 — Киевского, 11 — Прибалтийского военных округов. Военно-воздушные силы Красной армии потеряли за этот день 1200 самолетов, из которых 738 было уничтожено на аэродромах Западного особого военного округа. Советским летчикам удалось совершить в это день только 6 тыс. самолето-вылетов и сбить свыше 200 самолетов противника.

Отражая превосходящие воздушнее силы противника, советская авиация несла большие потери. Только в Белорусской оборонительной операции, в период с 22.06 по 9.07.1941 г., среднесуточные потери боевых самолетов составили 99 машин. Всего же за 18 дней боев было потеряно 1777 самолетов. Советские летчики не дрогнули в боях. Уже 22 июня 1941 г. они шестнадцать раз таранили фашистские самолеты. Решительность и самоотверженность личного состава Красной Армии, в том числе и Военно-воздушных сил, были вынуждены признать даже бывшие фашистские генералы и офицеры — авторы книги «Мировая война 1939–1945 гг.». Они писали: «…потери немецкой авиации не были такими незначительными, как думали некоторые. За период с 22 июня по 15 июля 1941 г. немецкие ВВС потеряли 807 самолетов всех типов, а за период с 6 по 19 июля — 477».

Командованию Красной Армии в первые 18 дней войны удалось привлечь к боевым действиям всю советскую авиацию, которая совершила более 47 тыс. самолето-вылетов. За три месяца оборонительных боев советскими летчиками было уничтожено около 1600 самолетов противника. Готовясь к захвату Москвы, вермахт в начале октября 1941 г. сосредоточил на московском направлении мощную группировку войск. На этот раз противник превосходил в силах три советских фронта (Западный, Резервный и Брянский), державших здесь оборону: у него было в 1,4 раза больше людей, в 1,7 раза — танков, в 1,8 раза — орудий и минометов, в 2 раза — самолетов. Оценив сложившуюся обстановку на подступах к Москве, Ставка ВГК приказала командующему ВВС Красной армии организовать 11–12 октября массированные удары по вражеским аэродромам. Выполняя эту задачу, авиация Северо-Западного, Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов уничтожила большое количество немецких самолетов.

С 5 по 8 ноября операция по уничтожению немецких самолетов на аэродромах повторилась. На этот раз советское командование, сосредоточив под Москвой около 1000 самолетов, создало количественное превосходство над противником в воздухе. К участию в операции были привлечены военно-воздушные силы Калининского, Западного, Брянского фронтов, 81-я дивизия дальней бомбардировочной авиации и авиация Московской зоны обороны. Мощным ударам были подвержены 28 вражеских аэродромов, а 12 и 15 ноября — еще 19 аэродромов немецко-фашистской группировки, на которых было уничтожено 88 самолетов.

Начатое в ноябре наступление немецко-фашистских войск закончилось провалом. Военно-воздушные силы фронтов за два месяца совершили более 51 тыс. самолето-вылетов, из них 14 % — на воздушное прикрытие столицы. К началу декабря впервые завоевали оперативное господство на московском направлении, потеряв в период с 30.09 по 5.12.1941 г. 293 боевых самолета, имея в наличии после этого 860, а противник — немного более 600 самолетов. Летом и осенью 1942 г. центр борьбы за господство в воздухе переместился на южное крыло советско-германского фронта. Между Волгой и Доном развернулись ожесточенные воздушные бои. В отдельные дни проходило по 60–70 воздушных схваток, в которых участвовало до 100–120 самолетов. Фашистская авиация имела на 1 мая численное превосходство над советской в 1,5 раза[250].

Из дневника унтер-офицера 2-й роты 36-го танкового полка Шмидта Альберта:

«25 июня 1941 г. Один взвод танков полностью уничтожен. Все потери еще не выяснены. Никто еще из нас не участвовал в таких боях, как здесь в России. Поле сражения имеет ужасный вид. Такое мы еще не переживали. Теперь нас также бомбит авиация. До сих пор еще здесь не было видно наших пикирующих бомбардировщиков, все мы должны сами сделать.

16 июля 1941 г. 0.30 Продвигаемся. В I.30 отступаем на прежние позиции назад. Бомбардировщики и истребители противника нас атакуют. Становится очень тяжело»[251].

Не просто наличие советской авиации, а даже ее превосходство на некоторых участков фронта подтверждает Г. Гудериан:

«18 сентября обстановка в Ромнах стала критической. С утра с левого фланга доносились звуки сражения, становившиеся все сильнее. На Ромны тремя колоннами двигались свежие силы неприятеля — 9-я кавалерийская дивизия русских и еще одна дивизия, имевшая в своем составе танки. Они уже на пол мили углубились в город. С одной из высоких тюремных вышек на окраине города мне было хорошо видно, как наступает противник. Ответственность за оборону была возложена на 24-й танковый корпус. В нашем распоряжении были два батальона 10-й мотопехотной дивизии и несколько зенитных батарей. Наша воздушная разведка очень страдала от превосходства противника в воздухе. Подполковник фон Барсвиш вылетел на разведку лично — и чудом уцелел, встретившись с истребителями русских»[252].

Как видим советская авиация «работала» и активно, всеми силами пытаясь остановить врага, превосходившего и по качеству самолетов, и по выучке пилотов. Ситуация как на земле, так и в воздухе стала коренным образом меняться со Сталинградской битвы, а Курская битва утвердила перелом, после нее превосходство и инициатива были на стороне Красной Армии. Что же касается действительно огромного количества воздушных побед немецких асов, хотя и в некоторой степени завышенных, здесь огромную роль сыграла стратегия и тактика применения авиации. Если истребители люфтваффе стремились уничтожить как можно больше самолетов противника вне зависимости от боевой задачи, чаще всего это были советские истребители, то советская авиация выполняла, как показало 9 мая 1945 г. верную задачу, в поддержке сухопутных войск, являющихся главной силой Второй мировой войны. Поэтому, наши в первую очередь прикрывали свои и уничтожали вражеские бомбардировщики и штурмовики, а не гонялись за личным счетом побед. В немецком воздушном флоте, наоборот, истребители зачастую могли бросить свои бомбардировщики, поддавшись на провокацию вражеских истребителей.

Голодников Николай Герасимович (летчик-истребитель):

«Могли немцы в бой ввязаться, когда это совсем не нужно было. Например, при прикрытии своих бомбардировщиков. Мы этим всю войну пользовались, у нас одна группа в бой с истребителями прикрытия ввязывалась, «на себя» их отвлекала, а другая атаковала бомбардировщики. Немцы и рады, шанс сбить появился. «Бомберы» им сразу побоку и плевать, что другая наша группа эти бомбардировщики бьет, насколько сил хватает. Формально немцы свои ударные самолеты прикрывали очень сильно, но только в бой ввяжутся, и все — прикрытие побоку, довольно легко отвлекались, причем на протяжении всей войны»[253].

«У нас правило такое было, что «лучше никого не сбить, и ни одного своего «бомбера» не потерять, чем сбить троих и потерять один бомбардировщик»[254].

«Гитлер в Аргентине, в Антарктиде, на Луне». Немало мифов строится вокруг смерти фюрера Третьего Рейха. Фигура Гитлера, хоть и ужасна, но чрезвычайно знаменита и по-своему притягательна. А вокруг известных, а тем более культовых личностей, особенно касаясь их гибели, строится множество фантастических теорий. Взять Элвиса Пресли или Виктора Цоя «улетевшего в Японию». Касательно Гитлера, то самая распространенная версия, что фюрер вместе с женой Евой Браун в одной из трех подлодок высадился у берегов Аргентины, где дожил до глубокой старости и умер своей смертью. Снова и снова и еще будут выдвигаться различные версии бегства Гитлера и ложности советских данных о его самоубийстве. Тем не менее, советскими специалистами было собрано множество свидетельств и вещественных доказательств, личный дантист Гитлера, медсестра и рентгеновские снимки подтвердили, что одно из двух сожженных тел, обнаруженных в воронке присыпанных землей возле бункера у Рейхсканцелярии принадлежит Адольфу Гитлеру. Другое принадлежало Еве Браун, там же лежала любимая овчарка фюрера Блонди.

В июле 2017 года, с разрешения ФСБ России, команде французских ученых удалось получить доступ к фрагментам зубов Адольфа Гитлера, провести исследование и узнать причину смерти фюрера. Руководитель команды профессор Филипп Шарлье сообщил, что зубы подлинные и принадлежат Гитлеру. Статья, опубликованная в научном журнале «European Journal of Internal Medicine», подтверждает общепринятую теорию о смерти Гитлера 30 апреля 1945 года вместе с женой Евой Браун в своём берлинском бункере. Гитлер принял цианид и для подстраховки выстрелил себе в голову. При исследовании на зубах не было обнаружено следов пороха, значит, он стрелял не в рот, а в лоб или шею, пришли к выводу учёные. На протезах были обнаружены синеватые пятна, к этому привела химическая реакция между цианидом и металлом. Это в очередной раз разрушает миф о том, что Гитлер остался жив после войны[255].