Жизнь на сцене

Главная опасность в любом воспитании – навязать свои взгляды и модели вселенной. Поэтому я всегда предлагал ей все мне известные модели на выбор. В раннем детстве ей больше всего нравилось православие и буддизм, но ближе к десяти годам заинтересовала саентология. Уж больно красиво закручена у Хаббарда «космическая опера» с огненной стеной и разнопланетными душами, спрятанными внутрь земных обезьян. И вот дочь выросла т.е. завела страницу в соцсети и презирает певицу «Нюшу» просто за то, что её слушают все девочки в её классе. Теперь её впечатляет идея из «Саус парка» – реальность это реалити-шоу т.е. вся наша история это один сплошной «Дом-2». После моей скептической улыбки, она просит привести доказательства против такого взгляда. Слабость подобных идей в том, что на них нечего возразить, а их прилипчивость в том, что они разрешают нам делать всё, а точнее, разрешают как раз ничего не делать.

Если некто создал нас в качестве «реалити-шоу» для собственного развлечения, тогда всё понятно. Мы отчасти похожи на своих создателей, иначе им не было бы интересно наблюдать за нами и предоставлять нам условную, в рамках шоу, свободу. Но похожи мы только отчасти, не полны, утрированы, спектакулярны и ни к чему не способны до конца. Так и должно быть на сцене. Человек есть условное изображение кого-то серьезного, когда этот серьезный хочет посмеяться. Или даже: человек это смех кого-то серьезного над самим собой. Кому не нравится сравнение с шоу, может использовать метафору испытательного полигона, лаборатории, в которой создатели моделируют ситуации со своими условными подобиями, чтобы сделать полезные для себя выводы. Но что если сама эта метафора – мы чьи-то актеры, неполноценные клоны, театральные маски, лабораторные эффекты – что если само это сравнение есть всего лишь попытка скинуть с себя ответственность, попытка иносказательно проговорить свою зависимость, не самостоятельность, подчиненность другим, но другим ЛЮДЯМ, а вовсе не сверхчеловеческим существам. Что, если мы никем не созданы и существуем вовсе не для кого-то. Если это так, нам всем придется однажды стать коммунистами.

Человека принципиально отличают от животных две способности. Мы можем пользоваться языком, достраивая его и можем действовать совместно с себе подобными ради добровольно выбранной, полезной всем, цели. Наш доступ к языку – всеобщий и бесплатный. Эта способность – прообраз правильного отношения ко всему, что человек создает, к любым продуктам общего труда. Вся собственность однажды станет общей, как язык. Слова и мысли, в чьей бы конкретной голове они не родились, это то, что невозможно приватизировать, та первичная общность, которая сохраняется как «призрак коммунизма» в любом нашем высказывании и даже в самой интимно-личной мысли. А вторая способность – прообраз будущих производственных отношений, когда каждый будет делать нечто, нужное всем. В разговоре с ребенком я сжимаю это максимально:

«Мы перестали быть обезьянами, став долговременно сотрудничать ради оговоренной цели и говорить на общем языке, который от этого не тратится, а растёт. Поэтому наша эволюция приведет к тому, что все мы будем работать на общество и иметь не ограниченный доступ ко всему, что обществом создано. Если ты согласна со мной, значит, ты тоже – коммунист».

Ребёнок смотрит лукаво и не спешит объявлять себя коммунистом. Его не отпускает чарующая, щекочущая кожу идея о тотальном «реалити-шоу», о том, что всю жизнь ты танцуешь для тех, кого тебе нельзя видеть и только они и могут тебя верно оценить и наградить. Ребенок помнит, из каких странных иероглифов состоит китайское обещание: «Все металлы станут золотом, а все люди – коммунистами». Если каждый элемент иероглифа разбирать отдельно, от первоначального смысла там не останется и следа. И это вызывает у него смех. Возможно, наш общий язык пока вырос не достаточно, чтобы сформулировать ту же задачу более серьезно и адекватно. Труднее всего подготовить себя к самому простому. К тому, что из твоих слов ребенок сделает свои выводы.