1

Я нарконезависимый. Но опыт есть.

Рыбы рядом

Однажды, лет двадцать назад, отведав необдуманную дозу …[1] я вышел из сумеречной арки на бульвар и остановился под деревом, чувствуя, что всё как-то изменилось. Какая-то мелкая пыль клубится вокруг в полуденных лучах. Вглядевшись, я убедился, что это мельчайшие рыбки, сонмы мальков. Тысячи крошечных созданий научились жить в воздухе этой улицы так же вольно, как жили они раньше в пруду или реке. Я следил за их рыбным и детским роением заворожено, замечая, что и не только мальки, но и рыбки покрупнее проплывают между нижних ветвей бульварной липы и некоторые почти касаются моего лица. Я воспринял это как заигрывание и пытался поймать хоть одну мелочь рукой, но, как известно, это невероятно трудно, ведь реакция рыбы гораздо проворнее нашей. Мы для них как неповоротливые слоны. Я был восхищен такой эволюцией рыб и их новой способностью жить прямо в воздухе, но я не был уверен, что это чудо возможно ещё где-то. Я опасался, что больше нигде этого не увижу, если уйду отсюда. Раз уж они эволюционировали так сильно, вполне возможно, с ними можно разговаривать – допустил я. Отсутствие речевого аппарата вряд ли позволит им отвечать, но понимать меня и отвечать действиями они смогут наверняка. Между тем вокруг, над лавками и клумбами, их цветное движение напоминало жизнь целого кораллового рифа. Главное, не сойти с ума от счастья – уговаривал я себя – контролировать радость, установить контакт с ними важнее всего сейчас. Но тут кто-то медленный и большой закрыл над нами солнце. Подняв лицо, я увидел пятнистого кита, плывущего над крышами. За ним, на почтительном расстоянии, следовали ещё несколько. Кажется, среди них были касатки и другие виды. Но ведь кит не рыба – недоумевал я – не рыба, это все знают, значит это происходит со всеми, кто ещё вчера жил в воде. Солнце то и дело скрывалось за дирижаблями их тел. Эти грациозные гиганты легко и без слов объясняли то, что случилось с платоновской Атлантидой и куда делся капитан Немо. Я сел на лавку и вспомнил о других людях, какова же их реакция на случившееся? На бульваре было всего несколько человек и их поведение оставалось поразительно обыденным. Да и окружавшие меня мальки куда-то подевались. Стало ясно, что закрывая солнце, киты должны бы взамен показывать на своей поверхности живую карту всего космоса и только так и можно увидеть извне, как в целом он устроен. Я снова обратился к ним. В небе ветер быстро тащил большие свинцовые облака. С тех пор у меня чувство, что я просто отказался от предложенного знания, сдал назад, вновь присоединился к людям, вспомнил об обществе, сделал усилие, чтобы не видеть их и остаться тем, кем и был раньше. Полностью поверить, что этого не было, я вряд ли когда-нибудь смогу.

Иногда и сейчас. Внимательно стоять под музыку и боковым зрением стараться не замечать, как пугливо и игриво проскальзывают рядом с тобой маленькие быстрые яркие рыбки. Нечто вроде телевизионных помех или отдельных пикселей пейзажа, вырвавшихся на свободу, отлепивших себя от картины мира.

Звездный фарш

Недавно нашел у себя линованную тетрадку из 1990-ых. Я вносил туда название вещества, количество и условное имя возникшего состояния:

Среди таких имён есть, например, «сулугуни джаз» и «кроты конармии». «Сулугуни джаз» это когда является понимание того, что люди это только расстояния между буквами. А следующее за ним, при увеличении дозы, «кроты конармии» это когда слышишь, как кроты жадно грызут землю, проедая себе дорогу прямо у тебя под ногами. И от этого огонь входит в твою ладонь, ты – огневладелец. Тот огонь, что прежде был заперт в вещах, тот огонь, пеплом которого являются любые знаки.

Огневладелец знает, что лучше всего питаться собственным языком и тогда окажешься в ослепительной толпе лучистого человечества Циолковского, вмешаешься в светящийся от счастья звездный фарш, космический планктон материи, взорвавшейся в бесконечном океане голодной пустоты.

Но по дороге туда, в лучистое человечество, придется побыть пассивным, безвольным телом, разрываемым изнутри истерикой, после которой приходит полное спокойствие. Карточным домиком, в разномастных комнатах которого родился смерч и потом, когда карты улеглись беспорядочно друг на друга, из них сложилась улыбка Будды.

Психоделический материализм

Как ни странно, я считал этот опыт упражнением в материализме. Ты отчетливо свидетельствуешь, что твой мозг становится частью тела. Противоречие между ними снято. Жизнь индивидуального тела вместо групповых подразумеваний, на которых держится господствующий язык. «Материализм» как неповторимое переживание момента и себя в нём, не сводимое к общедоступному языку. Грозовой восторг персонального опыта, свободного от любых коллективных описаний реальности, понятных пресловутым «всем». То, что нельзя повторить и увидеть дважды, делает тебя психоделическим материалистом.

Парадокс этого строго индивидуального переживания в том, что ошеломляющее чувство возвышенного, свободного от имён, отменяет тебя.

Знакомый писатель-растаман рассуждал иначе:

– Как мы живем? – риторически спрашивал он сам у себя – Вавилон снаружи и Вавилон внутри, а если ты под … , Вавилон остается только снаружи.

Он же сказал мне: «То, что принято называть наркотиком это лекарство. Не наркотик виноват в том, что в нашем обществе столько больных».

Мы смотрели с ним «451 градус» Трюффо и он обращал моё внимание: «Смотри как ищут, смотри как прячут, потом сжигают, это же явный намёк!».

– Наркотик как метафора – пробовал я понять что-то

– Но для большинства из нас – парировал растафарищ – метафора это наркотик.

Последняя запись

Финальный опыт, который меня остановил. Под … я отправился в церковь.

Распятие, едва различимое в темноте, но вместо распятого в центре креста отнятая голова, с угрюмой непокорностью глядящая куда-то вниз. Одинокая и вечная. Вот движение коснулось её черно-золотого лица, и через миг можно видеть, что это больше не лицо, но змея, заботливо обнявшая крест. Она течёт вниз по кресту, навсегда оставаясь на нём.

После этого в моей тетрадке нет ничего. Так религия спасла меня от … С химическими исследованиями внутреннего космоса я попрощался. Марксизм со временем стал моим любимым наркотиком.