Либералы. Веселый стоицизм Быкова

Первейший признак либерального поэта это его декларируемая «аполитичность». Он индивидуалист, одинаково сторонящийся и «толпы» и «государства», не любит выводить себя из общего опыта и при всяком удобном случае подчеркивает максимальную автономию личности от породивших её социальных связей. Себя он часто подает эксцентриком, который умудряется летать снаружи любых идеологий и через которого свои возможности нам демонстрирует «язык как таковой». Либерализм же такого поэта легко выясняется из его ответов на косвенные вопросы. Он уверен, что совершенно “естественным», «нормальным», «человеческим» и принятым в «цивилизованных странах» образом голосование должно быть тайным, ответственность (как и переживание) строго индивидуальной, а собственность – неприкосновенной. При этом либерал принципиально игнорирует разницу между собственностью частной и личной и соглашается с тем, что так же как для одного человека естественно иметь в кармане купленную зажигалку, для другого не менее «естественно» иметь завод, на котором работает сто человек или дом, в котором проживает сто семей. В либеральном сознании «экономика» давно и счастливо отделилась от «политики» и после этого отделения «политика» перестала быть нужна «нормальным людям», занятым творчеством. Общество для либерала состоит не из классов или других конкурирующих групп, но из отдельных личностей, стоящих на разных ступенях развития, венцом которого и является буржуазный либерализм с его священным культом «прайвеси». Главная социальная драма, фрустрирующая либерального поэта, обычно состоит в том, что окружающая политическая действительность т.е. всё то же «государство» и всё та же «толпа», постоянно ведут себя не правильно и страшно грешат против вышеописанной и «само собой разумеющейся» естественности и нормальности. Дополнительный шок он нередко переживает побывав к западу от наших варварских границ и убедившись, что, во-первых и там жизнь гораздо дальше от его идеала, чем он ожидал, а во-вторых, большинство тамошних интеллектуалов и представителей богемы либеральное представление о «естественном устройстве общества» отнюдь не поддерживают, обидно называя такую систему ценностей идеологической маскировкой диктатуры капитала.

В прошлом он сам или его старшие предшественники много спорили о том, кто круче – Пастернак или Мандельштам? Потом они почитали Бродского как «архетип» идеального поэта. Другим идеальным для них поэтом, если считать тех, что поют, был Окуджава. Окуджава публично прошел показательный для либерала путь от романтического ленинизма до полного отрицания всех форм «тоталитарности». А у «аполитичного» Бродского в «Набережной неисцелимых» есть интересное описание визита к вдове Эзры Паунда, после которого поэт в очередной раз убеждается – особой разницы между фашизмом и коммунизмом не было и нет. Нужно ли говорить, что нет такой разницы только с либеральной (и этим уникальной) точки зрения? Либеральный пафос как раз и состоит в уклонении от всех форм «тоталитаризма», кроме, пожалуй, «тоталитаризма денег», который выбирается как меньшее из зол. Либеральный поэт спасается от «тоталитаризма» государства и невежественной толпы в объятиях просвещенного буржуа. Да и само слово «тоталитаризм», хоть и запущено когда-то Муссолини как самоназвание, сейчас термин сугубо либеральный и равно не приемлемый как для левых, так и для правых. В нулевых годах, когда фантомная боль советской травмы ослабела и представление о поэтических практиках расширилось, ставки Бродского в этой среде несколько снизились, а разнообразие выросло и либеральные поэты начали себя отсчитывать от Айги, Сосноры, Холина и других «неподцензурных авторитетов». Иногда, впрочем, они ненадолго порывали с удобной «аполитичностью» и позволяли себе прямое гражданское высказывание. В конце 1990-ых издавали сборники против войны в Чечне или проводили литературные фестивали в поддержку Григория Явлинского. В 1990-ых, правда, до поэзии не было никакого дела никому, кроме самих поэтов и их девушек. А вот уже в нулевых, один из самых последовательных и глубоких литературных идеологов этого направления, поэт и филолог Дмитрий Кузьмин, поддержав американскую военную операцию в Ираке, даже публично поссорился с талантливым верлибристом Кириллом Медведевым, перешедшим с тех пор в марксисты.

Станислав Львовский, Елена Фанайлова, Татьяна Щербина, Григорий Дашевский, Мария Степанова, Линор Горлик… Местному либерализму исторически повезло с поэтами. Либерализм стал для них идеологическим мейнстримом, само собой разумеющимся воздухом, которым дышит богема. Не думаю, что сильно ошибусь, если скажу, что большинство авторов журнала и издательства «Воздух» исповедуют разные оттенки политического либерализма т.е. верховного культа прав абстрактного человека. В этом можно убедиться, например, побывав на ежегодном фестивале гражданской лирики, уже трижды организованном журналом. Бывают и непростые ситуации. Вот, например, Дмитрий Воденников, обладая всеми вышеназванными признаками либерального поэта и даже утрируя (для прессы) их манеру, в последние годы постоянно признается, что он не равнодушен ко всему «имперскому» и с кокетливым ужасом обнаруживает в своем политическом бессознательном «патриотическое чудовище». Причина таких внутренних открытий вероятно расположена как раз таки снаружи, в общественном контексте нулевых годов, когда политический либерализм утратил львиную долю своей прежней популярности среди «широкого круга читателей» и стал предосудительным в глазах «масс», уступив место державности и имперству разной степени резкости. Если чуткий поэт нацелен далеко за пределы своего «цеха», он не может игнорировать таких идеологических перемен и вполне может переживать внешние перемены как «внутренние открытия».

И всё же для массовости нужен литературный популизм. Его смог обеспечить либералам Дмитрий Быков. Он здорово умеет быть понятным всем, недаром двадцать лет назад состоял в сверхмодных тогда «куртуазных маньеристах». Его «Гражданин поэт» это голос либеральной фронды с лицом актёра Ефремова. Сквозь прозрачную пленку литературной стилизации под самых разных поэтов, от Некрасова и Твардовского до Цоя и Высоцкого, всегда отчетливо проступает и политическое лицо самого Быкова. По его теории социальная история в нашей стране ездит вот уже который век по некоему замкнутому кругу и потому она подобна именно природе, а вовсе не Истории, которая движется по прямой линии в более западных и «нормальных» странах. Иногда наше общество ненадолго накапливает слой свободолюбивых и образованных людей и пытается под их влиянием вырваться из этого русского круга отрицательной селекции, но и сам этот рывок и все его заранее известные последствия фатально запрограмированны в бессмысленном круговом движении. Этим ощущением фатальности и горя от собственного ума пропитан «Гражданин поэт». Вот, например, под «Буревестника», про зимние митинги:

Рядом мечется сорока – и кричит на той же фене ж:

«Все простудитесь – и тока, ни фига же не изменишь!

Лишь отстой – судьба России. Дайте ж ей скатиться плавно».

И всего невыносимей то, что это, в общем, правда.

Путинская эпоха «мягкого авторитаризма» дала Быкову уникальный шанс – побыть «высмеивателем» без особенных для себя проблем, максимум которых – скандал с «Дождем», снявшим их с эфира из-за излишней остроты. «Гражданин Поэт» позволил автору сбросить четверть века и почувствовать себя в конце 1980-ых, публично исполняющим на перестроечном Арбате смешную и разоблачительную «правду» в духе модных тогда уличных стихов: «Уж лучше пьяный Ельцин, чем трезвый Горбачев!».

Литературный популизм, конечно, обязывает к обратной связи с большой аудиторией, к учету коллективного опыта. Наверное, поэтому Быков, в отличие от многих других либералов, в своей публицистической ипостаси, вспоминает о 1990-ых прежде всего как о социальной трагедии и распаде прежних культурных связей, а вовсе не как о веселом времени максимальных возможностей стихийного капитализма. Последнее поколение ещё советской интеллигенции находилось на острие перестроечного отрицания «совка», но в результате крушения этого самого «совка» в 1990-ых, именно эта группа потеряла свой прежний статус в обществе, не приобретя ничего взамен, и Быков, при всем его успехе, воспринимает это разочарование как своё.

Самый частый набор, покупаемый вместе с «Гражданином поэтом» в одном известном столичном книжном – Б.Акунин «Любовь к истории» + «Намедни» Парфенова + биография Стива Джобса.