4

Была, однако, страна, где формула не очень-то работала. В России уже не одно поколение авторов писало рассказы совсем иного рода.

Когда у нас и читатели, и беллетристы заметили, что жанр, столь долго пользовавшийся спросом, стал нудно-механистическим, тогда и обратили внимание на писателей далекой страны, которые сделали из рассказа нечто совершенно новое.

Удивительно, как так долго этот вид новеллистики не мог достичь Запада.

Разумеется, уже переводились на французский рассказы Тургенева. Он был принят у Гонкуров, у Флобера и вообще в интеллектуальных кругах: как же – русский аристократ, богатый и такой представительный. Однако рассказы его принимали с восторгом довольно умеренным, как обычно французы встречают труды иностранных авторов. Их отношение напоминает высказывание доктора Джонсона о проповедях, сочиненных некой женщиной: «Сделано так себе, но удивительно, что вообще сделано».

Лишь в 1886 году, когда вышла книга Эжена Мелькиора де Вогюэ «Русский роман», русская словесность стала оказывать влияние на литературный мир Парижа. Позднее, где-то около 1905 года, на французский перевели несколько рассказов Чехова, и они имели успех. В Англии Чехова знали мало. Когда в 1904 году Чехов умер, в России он считался лучшим писателем своего поколения; в одиннадцатом издании «Британской энциклопедии», вышедшем в 1911 году, о Чехове сказано лишь, что он «показал себя неплохим мастером рассказа». Такая вот скупая похвала. Только когда миссис Гарнетт выпустила тринадцать небольших томиков избранных произведений из громадного наследия Чехова, английские читатели им заинтересовались. С того времени репутация русских писателей вообще и Чехова в особенности невероятно возросла. Русская литература в немалой степени изменила и нашу манеру сочинения, и само отношение к жанру. Разборчивый читатель безразлично отвернется от рассказа, который, что называется, сделан технично, а писатели, творящие такие рассказы широкой публике на потребу, не очень-то в чести.

Биографию Чехова написал Дэвид Магаршак. Это история восхождения к успеху вопреки страшным трудностям – бедности, долгам, отвратительному окружению и испорченному здоровью. Именно из интересной и основанной на авторитетных источниках книги Магаршака я узнал следующее.

Чехов родился в 1860 году. Дед его, крепостной крестьянин, накопил денег и купил «вольную» себе и трем сыновьям. Один из них, Павел, позже открыл бакалейную лавку в Таганроге – городке на Азовском море, женился и произвел на свет пятерых сыновей и дочь. Антон был третьим сыном. Павел Чехов не имел образования, был неумным, тщеславным, грубым и очень верующим. Много лет спустя Чехов о нем писал: «Я помню, отец начал учить меня, или, попросту говоря, бить, когда мне не было еще пяти лет. Он сек меня розгами, драл за уши, бил по голове, и я, просыпаясь, каждое утро думал прежде всего: будут ли сегодня драть меня? Играть и шалить мне воспрещалось. Мы должны были ходить к утрене и ранней обедне, целовать попам и монахам руки, читать дома акафист…»

С восьми лет Антона заставили служить в отцовской лавке, быть на побегушках; здоровье его страдало, били мальчика почти каждый день. Потом его отправили в гимназию; учился он до обеда, а после сидел в лавке.

Когда Антону исполнилось шестнадцать, его отец, спасаясь от долговой тюрьмы, бежал в Москву; там учились в университете его старшие сыновья – Александр и Николай. Антона оставили в Таганроге – доучиваться. На жизнь он зарабатывал тем, что давал уроки отстающим ученикам.

Три года спустя он окончил гимназию, выхлопотал стипендию – двадцать пять рублей – и отправился в Москву к родителям. Антон решил стать врачом и поступил на медицинский факультет. Был он высокий – под два метра – юноша, темноволосый, кареглазый, с полными, хорошо очерченными губами.

Жили Чеховы в полуподвальном помещении, в квартале публичных домов. Антон привел в качестве жильцов двух бывших товарищей по гимназии. Они платили семье сорок рублей в месяц, еще двадцать платил третий жилец; вместе со стипендией Антона это составляло восемьдесят пять рублей, на которые приходилось содержать девять человек и оплачивать жилье. Позднее семья переехала в большую квартиру – в той же трущобе. В одной комнате жили двое столовников, во второй – другой квартирант, в третьей – Антон вместе с двумя младшими братьями, еще в одной комнате ютились мать и сестра, а последняя, пятая, служила общей столовой, гостиной, а также спальней для старших братьев – Александра и Николая. Отец, Павел Чехов, наконец-то нашел работу за тридцать рублей в месяц на каком-то складе, там же ему приходилось и ночевать, так что семья на время избавилась от этого деспотичного глупца, с которым жилось очень нелегко.

Антон славился талантом выдумывать разные забавные истории, от которых его друзья катались со смеху. Поскольку семья пребывала в стесненных обстоятельствах, он решил попробовать эти истории записывать. Одну из них он отослал в петербургский журнал «Стрекоза». Как-то январским вечером, возвращаясь из университета, Антон купил номер «Стрекозы» и увидел там свой рассказ. Ему причиталось получить по пять копеек за строчку. Напомню, что в рубле сто копеек, и тогда он равнялся двум шиллингам; получается, плата составляла примерно пенни за строку.

После этого Чехов почти каждую неделю посылал в «Стрекозу» рассказы; правда, печатались лишь некоторые.

Он отправлял их и в московские газеты, но там платили мало: газеты едва удерживались на плаву, и порой авторам, чтобы получить свои гроши, приходилось дожидаться, пока мальчишки-газетчики принесут жалкую выручку. Первый серьезный шанс Чехову дал издатель петербургского журнала «Осколки» Лейкин. Он еженедельно печатал чеховские рассказы на сто строк по восемь копеек за строку. Журнал был юмористический, и когда Чехов присылал серьезный рассказ, Лейкин ворчал, что его читателям это не нужно.

Чеховские рассказы многим нравились и вскоре принесли ему известность, но его раздражали рамки, в которых приходилось работать, – определенная длина и содержание произведения. Лейкин, человек, по-видимому, умный и добрый, устроил Чехову договор с «Петербургской газетой», и там стали еженедельно печатать его рассказы – большего объема и в ином жанре, за те же восемь копеек строка. С 1880 по 1885 год Чехов написал триста рассказов!

Все это была так называемая халтура, то есть работа, выполняемая исключительно ради заработка. Из лексикона литераторов этот термин следовало бы исключить. Молодой автор, испытывающий тягу к сочинительству (а откуда она берется – вопрос столь же сложный, как, скажем, загадка полов), вероятно, мечтает о славе, но наверняка мало думает о деньгах – и правильно делает, потому что сразу богатства не обретет. А вот когда он принимает решение стать писателем профессиональным, зарабатывать писательством на жизнь, он вынужден думать о плате, которую получает за свое искусство. Что именно движет автором, читателя не касается.

Пока Чехов строчил бесчисленные рассказы, он продолжал учиться на медицинском факультете, чтобы получить диплом врача. Писать он мог только ночью, после тяжелого дня в больнице. Жильцов Чеховы уже не держали, переехали в меньшую квартиру, но условий для работы не было. «В соседней комнате, – писал Чехов Лейкину, – кричит детеныш приехавшего погостить родича (его брата Александра), в другой комнате отец читает матери вслух «Запечатленного ангела»… Кто-то завел шкатулку, и я слышу «Елену Прекрасную»… Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и дело подходит ко мне и заводит речь о медицине… Ревет детеныш! Даю себе честное слово не иметь никогда детей… Французы имеют мало детей, вероятно, потому, что они кабинетные люди и в «Amusant» рассказы пишут».

Чуть позднее в письме младшему брату Ивану: «Зарабатываю больше любого из ваших поручиков, а нет ни денег, ни порядочных харчей, ни угла, где бы я мог сесть за работу… В настоящее время денег у меня ни гроша. С замиранием сердца жду 1-го числа, когда получу из Питера. Получу рублей 60 и тотчас же их ухну».

В 1884 году у Чехова открылось кровохарканье. Он, конечно, догадывался, в чем дело – в семье болели туберкулезом, – но, боясь подтверждения, к врачам обратиться не пожелал. Чтобы успокоить перепуганную мать, он сказал ей, что у него в горле лопнул сосуд и ни о какой чахотке нет и речи. В конце года Чехов сдал экзамены и стал дипломированным врачом. Несколько месяцев спустя он скопил денег для первой поездки в Петербург.

К своим рассказам Чехов никогда не относился серьезно: писались они ради денег, и, по его словам, на рассказ уходило не больше дня. В Петербурге же он вдруг с удивлением обнаружил, что знаменит. В его рассказах, таких, казалось бы, пустяковых, читатели Петербурга, тогдашнего культурного центра России, увидели и свежесть, и живость, и оригинальность. Чехов стал важной персоной. Его воспринимали как одного из самых одаренных писателей современности. Издатели журналов наперебой предлагали более высокие, чем раньше, гонорары. Один известный русский литератор уговаривал его бросить легкие рассказы и взяться за серьезную беллетристику.

Чехова все это впечатлило, но он никогда не намеревался стать профессиональным сочинителем. «Медицина, – говорил он, – моя законная жена, а литература – только любовница». Возвращаясь в Москву, Чехов намеревался зарабатывать на жизнь медициной. Правда, нужно признать, что он не старался обзавестись хорошей практикой. Многочисленные друзья присылали к нему в качестве пациентов своих знакомых, но те редко платили за визиты. Веселый, обаятельный, со звонким заразительным смехом, Чехов был желанным и частым гостем в богемных кругах. Он любил ходить на вечеринки и любил сам их устраивать. Любил и выпить, но лишнего себе не позволял, разве что на свадьбах, именинах или церковных праздниках. Женщинам он нравился, у него нередко случались романы.

Со временем Чехов стал чаще выбираться в Петербург и путешествовать по России. Каждую весну, предоставив немногочисленных пациентов самим себе, Чехов отвозил всю семью в деревню, где и оставался до конца лета. Стоило местным жителям узнать, что он доктор, к нему начинали толпами валить пациенты, с которых он ничего не брал. Ради заработка приходилось сочинять рассказы. Они были все лучше и лучше, и платили за них хорошо, вот только не умел Чехов жить по средствам. В одном из писем Лейкину он писал: «Вы спрашиваете, куда я деньги деваю… Не кучу, не франчу, долгов нет, я не трачусь даже на содержание любовницы (любовь достается мне gratis[102]), и при всем при том у меня из трехсот рублей, полученных от Вас и от Суворина перед Пасхой, осталось только сорок, из коих ровно сорок я должен отдать завтра. Черт знает, куда они деваются!»

Чехов переехал с семьей на другую квартиру, где у него была своя комната, но чтобы платить за новое жилье, приходилось выпрашивать у Лейкина авансы.

В 1886 году у Чехова опять открылось кровохарканье. Ему следовало отправиться в теплый Крым; туда ездили лечиться больные туберкулезом, как европейцы ездили на французскую Ривьеру и в Португалию – и благополучно умирали. Однако на поездку у него не было ни гроша. В 1889 году умер от туберкулеза брат Николай, довольно способный художник. Для Чехова это был сильный удар и одновременно предупреждение. К 1892 году здоровье его настолько ухудшилось, что он побоялся остаться на зиму в Москве. Он занял денег и купил небольшую усадьбу недалеко от Москвы в деревне Мелихово и, по обыкновению, взял туда всю семью: грубияна отца, мать, сестру и брата Михаила. Он накупил уйму лекарств; как всегда, к нему толпой пошли пациенты. Он лечил их, как мог, и, тоже как всегда, не брал ни копейки.

В Мелихове Чехов провел с перерывами пять лет, и то были счастливые годы. Там он написал свои лучшие рассказы, за которые платили очень щедро – сорок копеек за строку. Он занимался земскими делами, добился прокладки новой дороги, строил за свой счет школы для крестьянских детей. Приезжал к нему в гости вместе с женой и детьми брат Александр – законченный пьяница. Приезжали, порой на несколько дней, друзья, и Чехов, хоть и жаловался, что ему не дают работать, жить без этой кутерьмы не мог. Даже больной он оставался веселым, сердечным, любил смеяться и смешить. Иногда он ездил в Москву – развеяться. В 1897 году во время такой поездки у Чехова открылось горловое кровотечение. Он попал в больницу и несколько дней был на волосок от смерти. Раньше он не желал верить, что у него туберкулез, теперь доктора сказали, что у него поражены верхушки легких, и если он не хочет умереть, следует переменить образ жизни. Чехов вернулся в Мелихово, но жить там зимой уже не мог. Пришлось отказаться и от медицинской практики. Чехов отправился в Биарриц, потом в Ниццу, а потом в Крым, в Ялту. Доктора советовали ему там поселиться, и он, взяв у своего друга, издателя Суворина, аванс, построил себе дом. С деньгами у него, как всегда, было туго.

Необходимость бросить практику стала для Чехова тяжелым ударом. Не знаю, какой он был врач. Получив диплом, он лишь месяца три проработал в больнице, и, думаю, лечил без всяких затей. Однако он обладал здравым смыслом и умел жалеть людей, и если даже просто давал природе взять свое, то тем самым помогал пациентам не меньше иного весьма сведущего в медицине доктора. Из общения с больными Чехов извлекал полезный опыт. У меня есть причины полагать, что медицинская практика вообще очень полезна писателю. Благодаря ей он приобретает бесценное знание человеческой натуры. Он видит как худшие ее проявления, так и лучшие. Когда человек болен и боится, он, как правило, сбрасывает привычную маску. Доктор видит его как есть, видит его эгоизм, жадность, трусость, но видит и отвагу, благородство и доброту. И добродетели человека помогают мириться с его пороками.

В Ялте Чехову жилось скучно; правда, здоровье ненадолго поправилось. Я еще не упоминал, что, помимо огромного количества рассказов, Чехов написал – без особого успеха – две или три пьесы. Благодаря этому он познакомился с молодой актрисой Ольгой Книппер. Он влюбился и в 1901 году, несмотря на сильное недовольство родных, которым, впрочем, никогда не отказывал в поддержке, женился. Было решено, что Ольга не оставит театра, и потому виделись они, только когда Чехов приезжал в Москву или же она, не будучи занята в спектаклях, приезжала к нему в Ялту. Сохранились его к ней письма, нежные и трогательные.

Болезнь отступила лишь на время, и вскоре Чехов стал очень плох. Он сильно кашлял и почти не спал. Потом, к его большому горю, у жены случился выкидыш.

Ольга долго упрашивала Чехова сочинить легкую комедию, из тех, что нравятся публике, и он, думаю, исключительно ей в угоду, взялся за работу. Комедию он назвал «Вишневый сад» и обещал Ольге хорошую роль. «Пишу только по четыре строки в день, – жаловался он, – но и от этого страдаю невыносимо». Пьеса была закончена и поставлена в 1904 году. В июне того же года Чехов по совету врача отправился на немецкий курорт Баденвейлер. Перед самым отъездом его навестил один молодой русский писатель. Он так описывает встречу:

«На диване, обложенный подушками, не то в пальто, не то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным лицом – до того был худ, изнурен и неузнаваем Чехов. Никогда не поверил бы, что можно так измениться. А он протягивает слабую восковую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит:

– Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать.

Он сказал другое, не это слово, более жесткое, чем «умирать», которое не хотелось бы сейчас повторить.

– Умирать еду, – настоятельно говорил он. – Поклонитесь от меня товарищам вашим… Скажите им, что я их помню и некоторых очень люблю… Пожелайте им от меня счастья и успехов. Больше мы уже не встретимся».

В Баденвейлере Чехову поначалу стало гораздо лучше, и он даже собрался ехать в Италию. Как-то вечером, ложась в постель, он настоял, чтобы Ольга, просидевшая с ним целый день, вышла прогуляться в парке. Потом она вернулась; гонга к ужину еще не было, и Чехов, коротая время, взялся сочинять смешную историю про некий курорт, кишащий модной публикой – толстые банкиры-американцы, спортсмены-англичане. Вот они возвращаются в гостиницу в предвкушении вкусного обеда, а обеда нет – повар сбежал. Чехов описывал жестокий удар, постигший избалованную публику, так смешно, что Ольга громко хохотала. После ужина она вернулась в номер. Антон Павлович спокойно отдыхал. Вдруг ему неожиданно сделалось плохо и пришлось послать за доктором. Доктор сделал все возможное, но спасти больного не смог. Чехов умер. Последние слова он произнес по-немецки: «Ich Sterbe»[103]. Ему было сорок четыре.

Александр Куприн в воспоминаниях о Чехове пишет так:

«Думается, что он никому не раскрывал и не отдавал своего сердца вполне… но ко всем относился благодушно, безразлично в смысле дружбы и в то же время с большим, может быть бессознательным, интересом».

Эти неожиданные слова больше говорят о характере Чехова, чем любые факты из его биографии, которую я здесь коротко изложил.