Черная родная сторона

Мы ехали откуда-то куда-то, нам встретился «Хаммер» канареечного цвета, и мой товарищ Витковский выругался: «Что за имбецил мог купить машину такого цвета?!»

Далее он довольно лениво исполнил лекцию о том, что выбор цвета – категория многоговорящая, версия документа о состоятельности, в первую голову, человеческой. То есть, если восседаешь в машине цвета яичного желтка, ты… какой-то не такой, с тобой не так что-то. Такая претензия на эксцентричность выглядит нелепо, как попытка людей после концерта Гребенщикова, на котором он сам-то не понял, о чем пел, изобразить просветление.

Витковский и «тьмы, и тьмы, и тьмы» убеждены, что машина должна быть черного цвета, это самый мировой цвет, обязательный для любого уважающего себя человека, как обязательно для любого просвещенного чтение книги Альбера Камю «Посторонний».

Обойдемся без натужливых экзерсисов, какой колор какого лучше, обратимся сразу к популярной психологии. Когда ты в черном и в черной машине, ты можешь, как изображать экзистенциальный кризис, так и пасть жертвой насмешек на тему «бесится с жиру».

Выражаясь по-умному, выбирающий черное пребывает в поиске экзистенциальных перспектив. Хотя многим кажется, что такой выбор обусловлен переходом на темную сторону силы. Но, если черный считается знаком автономии и самодостаточности, почему кругом черным-черно, как в романах Керуака?

Каждый хочет похвастать небожительским статусом, или все напрочь лишены вкуса? Черное, иными словами, предполагает брутальность, или такие мы пленники эсхатологического мировоззрения? Даже черные унитазы многими рассматриваются как жанр исчерпывающей самоаттестации. Но вот культурологи считают, что черный цвет – «густая пустота, тяжелое ничто». Как говорят в американских фильмах, «не знаю, что значат эти слова, но звучат они довольно неприятно»; я бы даже сказал, угрожающе эти слова звучат, стирают улыбку. Она ведь, популярная психология, четко объясняет мотивацию, природу вещей, бинарность человеческого поведения.

Вот те раз: черный-то, оказывается, драпирует фрустрированность, маскирует неуверенного в себе человека. Но товарища Витковского не пронять: он интерпретирует черный как цвет значительности, глубины и, это важно, власти, «на черных ездят тузы, а на остальных, не исключая белые авто, – пластмассовые никто». То есть черный цвет – это не только проверенный коммерческий шаблон, но и канон психологический. Фанаберия здесь ни при чем, это все оговоры. Черный, сверх всего, это цвет защищенности, мужественности, он транслирует надменность и готовность к выпадам. Поэтому черное – это наше все, мы все в черном, мы все черные.