Круг чтения Из дневников 1896—1928
1896
Среда, 13 мая.
Вчитался в «Адама Бида» {590}; впечатление, что Джордж Элиот никогда не войдет в классический пантеон, полностью подтвердилось. Она наблюдательна, но пишет излишне витиевато, а потому — нежизнеспособно. Ее прозу называют «мужской». Неправда! Ее проза прямая, честная, агрессивная, порой грубая, но мужская — никогда! Наоборот, она очевидно женская — женская своей несдержанностью, многословием и полным отсутствием чувства формы. <…> В этом отношении Эмили и Шарлотта Бронте тоже небезупречны, но у них есть то, чего нет, и никогда не было, у Джордж Элиот, — чувство слова. Джейн Остен — совсем другая. Она свободна от литературной тенденциозности, желания художника во что бы то ни стало настоять на своем. Ее красивая, сильная проза — мужская и женская одновременно, в ней полностью отсутствуют недостатки, присущие и Элиот, и сестрам Бронте.
Четверг, 21 мая.
Вчера вышла книга Стивенсона «Уэйр из Хермистона. Неоконченный роман». {591} Сорок страниц шестой главы «Страница из Книги псалмов Кристины» — тончайший, убедительнейший, изысканнейший психологический анализ — ничего похожего не припомню. Убежден: ни у кого не встретишь более прекрасного и глубокого описания чувства мужчины и женщины, которое принято называть «любовь с первого взгляда».
Понедельник, 12 октября.
Читаю «Новь», и вдруг до меня дошло, что до сих пор я ничего не знал о развитии характера. Изображая своих героев, Тургенев обычно набрасывает историю их жизни почти с самого рождения, останавливаясь на всякого рода забавных, малозначащих подробностях. Читатель, таким образом, получает возможность познакомиться с героем «лично». Прием, в сущности, прост, однако с каким искусством сочиняет Тургенев эти маленькие жизнеописания! Он, вне всяких сомнений, величайший мастер современного романа. Догадываюсь, несмотря на слабый перевод, что пишет он простым, естественным, изящным и органичным языком. Допускаю, что, в отличие от Флобера, Гонкуров, Стивенсона и Пейтера {592}, он не получал никакого удовольствия — я имею в виду, «формального» удовольствия — от подбора слов, построения сюжета.
Вторник, 13 октября.
Если б только люди отличались способностью знать, когда они начинают испытывать скуку, и смелостью в этом признаваться, — сколько прозаиков, поэтов, драматургов, музыкантов остались бы без работы!.. Даже самые умные и чистосердечные из нас испытывают скуку, нисколько о том не подозревая и не смея себе в этом признаться.
Четверг, 15 октября.
<…> Интересно, найдется ли на свете хоть один человек, кто сумел прочесть все или почти все, что должен прочесть за жизнь мало-мальски культурный человек. <…> Не могу припомнить ни одного писателя, у которого я прочел все — даже Джейн Остен прочитана не полностью. <…> Список непрочитанных мною переводов растянулся бы на целый том. По-настоящему знаком я, пожалуй, лишь с одним автором — с Джейн Остен. Еще, хотя и похуже, — с Китсом и Стивенсоном. Что же до писателей неанглийских, то это — Мопассан и Гонкуры. Даже «Дон Кихота» я не прочел до конца! <…> Мне себя винить не в чем. До двадцати лет я читал все подряд, после же двадцати я практически читаю лишь то, что «нужно» прочесть или же читаю профессионально, в качестве литературного критика. <…>
Главное свойство по-настоящему великого писателя — христианское, всеобъемлющее сострадание.
1898
Вторник, 11 января.
<…> Что до литературы, то, мне кажется, за последние несколько лет мы переняли у Франции ту страсть к художественно законченной передаче истины, то ощущение слова как слова, которые вдохновляли Флобера, Гонкуров и Мопассана. <…> Ни один из (так называемых) великих мастеров английской литературы XIX века не отличатся (если я прав) глубоким, чисто художественным интересом к форме, к ремеслу; их, как и представителей «сюжетной» живописи в Королевской академии художеств, интересовал «предмет описания», они были погружены в него с головой. <…> Конечно же, у них почти полностью отсутствовало чувство слова; иногда это дает себя знать у сестер Бронте, а у Джордж Элиот или у Диккенса, или даже у Теккерея и Скотта — постоянно. <…> Этих писателей мало занимала литературная форма, наука сочинительства, построение книги. Художественный вкус у них отсутствовал. <…> Все они, очень может быть, и были великими писателями, но ни один из них не был великим писателем в том смысле, какой я в это слово вкладываю. Художника первым делом должно занимать как, а не что. Он должен испытывать живой интерес к технике письма, глубокую любовь к форме…
1899
Понедельник, 2 января.
Отчужденность Берн-Джонса {593}, его постоянный интерес к духовному и пренебрежительное отношение к фактам жизни, завершили во мне то изменение взглядов, которое началось уже пару лет назад. Иссяк, остался в прошлом мой интерес к «реализму», к «натурализму». Теперь я понимаю, что литературное произведение, описывающее современную жизнь, может игнорировать реализм и при этом оставаться великим. Задача /писателя. — А.Л./ — отыскать красоту, которая всегда скрыта от глаз. Если красота найдена, то фактическая сторона большого значения не имеет. Впрочем, некоторую роль факты жизни все же играют. И хотя я должен признаться, что в прошлом слишком высоко ценил реализм, я не вполне понимаю, почему следует без него обходиться. Свою задачу я вижу в том, чтобы изобразить скрытую красоту и при этом оставаться верным правде жизни. Пренебрегать ею в любом случае не следует. Ради того, чтобы раскрыть красоту глубоко и всесторонне, правда жизни может подвергнуться определенному искажению — лучшего слова подыскать не могу. Однако и в будущем пренебрегать фактами жизни нельзя. Достижения лучших французских писателей, а также Тургенева и Толстого, могут послужить образцом для всех вступающих в литературу писателей.
Пятница, 6 января.
Сегодня за завтраком обдумывал книгу о современной литературе, которую собираюсь со временем написать. Назову ее «Наши прозаики». В ней будут главы о «продуманном интересе к технике письма», о которой старшее поколение, по всей вероятности, понятия не имело; о безграмотности наших ведущих писателей, о том месте, какое в действительности занимают в литературе Диккенс, Теккерей, Джордж Элиот, все те, кто (смешно сказать) всегда считался выше критики; о Тургеневе и о том, как соотносятся между собой литература английская и континентальная, о роли в литературе личности автора на примере Джорджа Мура. <…>
Четверг, 14 декабря.
«Утраченные иллюзии» Бальзака меня, скорее разочаровали (я, правда, еще не дошел до приезда Люсьена де Рюбампре в Париж). Сему высоко превозносимому и прославленному шедевру не хватает, на мой взгляд, творческой мощи; читать порой довольно скучно.
Из всей известной мне поэзии я чаще всего и с особым, непреходящим удовольствием вспоминаю сонет Бодлера «Гигантша».
1903
Суббота, 26 декабря.
Вчера, на Рождество, читал «Тайфун» Конрада, потом — несколько рассказов Уэллса. А также — знаменитого «Матео Фальконе» Мериме: если что и запомнилось, так только крайняя жестокость корсиканской истории. <…>
1904
Пятница, 8 января.
<…> Монолог Мармеладова о своей загубленной жизни в одной из первых глав «Преступления и наказания» — один из самых блестящих примеров смеси трагедии и юмора, какой только приходит в голову.
Вторник, 19 января.
До завтрака кончил «Джекила и Хайда». Недурно. Все, что писалось /Стивенсоном. — А.Л./ раньше, — лучше, но и эта повесть вполне пристойного уровня. Что же до научной стороны дела, то после Уэллса «Джекил и Хайд» слабоват. Теперь уже ни один писатель не вправе писать о науке «спустя рукава». История со снадобьем в последнем письме Джекила несерьезна и неубедительна, она портит самую сильную часть книги. А вот психологический рисунок последней главы в самом деле очень убедителен.
Среда, 3 февраля.
<…> Сцена поминок, которые устраивает Катерина Ивановна в «Преступлении и наказании», сделана великолепно. Точность в деталях, наблюдательность в сочетании с грубым юмором. <…>
Воскресенье, 21 февраля.
Вчера в «Амбигю» — «Нана», драма в пяти актах по роману Золя в постановке Уильяма Баснека… Пошлейшая мелодрама с дурацкими комическими интермедиями. Зато вспомнилась книга — и восхищение, с каким я когда-то ее читал, утроилось. К великим романам «Нана» не принадлежит — но «сделана» книга превосходно, труд в нее вложен колоссальный. Интересно, какие чувства испытывал Золя, когда писал последние строки?!
Воскресенье, 31 июля.
Вернувшись в Англию после семимесячного отсутствия, я испытал странное чувство… Я стряхнул с себя Францию… и вдруг увидел, как же Англия хороша… Я так устал, разленился, да и Уэллс так меня заговорил, что я даже вещи не разобрал. Уэллс такой замечательный собеседник, что все время думаешь: как бы не забыть то, что он сказал. Он переполнен идеями, от него за версту веет интеллектуальным радикализмом. Жаль, что невозможно собрать и сохранить все, им сказанное. А впрочем, этот источник никогда не иссякнет. С тем же успехом можно бояться, что кончится вода в ручье. Эти два дня я читал гранки «Пищи богов» {594} и поделился с ним своим мнением. Когда я говорил, он напрягся и очень нервничал.
1905
Среда, 11 января.
По рекомендации Уэллса читаю «Послов» Генри Джеймса. Из 450 страниц прочел 150 — и бросил. Уэллс прав: парижские зарисовки, а также жизнь англо-американской колонии в Париже, на удивление хороши, да и написан роман хоть и сложно, но на редкость точно, почти безупречно. Сюжет же, как мне показалось, скроен неловко, не хватает искренности, идущего от души чувства. Пришел к выводу, что книга, пожалуй, не стоит того, чтобы сквозь нее продираться.
1907
Среда, 25 сентября.
Читаю последнее время довольно много. Прочел «Секретного агента» Конрада. Сенсационный роман, написанный в манере психологического реализма. Новелла, растянувшаяся в роман. Ни одного завершенного эпизода. Сцены в посольстве — искренняя попытка изобразить события, о которых автор имеет лишь самое общее представление. Зато домашняя жизнь иностранного агента, характер его жены, то, как «схвачены» их отношения, получились превосходно; хорош и слабоумный мальчик, брат жены, который становится жертвой преступления. С другой стороны <…> последние сцены между женой и анархистом после смерти ее мужа слишком нелепы и вздорны, задуманы-то они хорошо, а вот выполнены неважно. В целом же, особенно после «Ностромо», книга производит впечатление довольно поверхностной.
«Путешествие по Франции и Италии» Смоллетта. Отличная, желчная книга, читал не отрываясь. Такие книги не входят в число шедевров, ибо рассчитаны на избранных. Автор умен, искренен, не слишком разбирается в искусстве, зато хорошо образован и обладает поистине несокрушимым здравым смыслом. Психология врача, но в еще большей степени — судьи, председательствующего в городском полицейском суде. Немного менее doux [225] и более прям, чем Филдинг. Закрываешь эту книгу и благодаришь судьбу, что тебе не пришлось путешествовать в XVIII веке.
1908
Пятница, 14 февраля.
Посмотрели две пьесы Дж. Б. Шоу «Оружие и человек» и «Обращение капитана Брассбаунда». Меня потрясла нравственная мощь обеих. Вторая пьеса местами скучновата, но недурна, если не считать нелепейших мелодраматических эффектов. В целом же, я о Шоу теперь лучшего мнения. Самое в его пьесах поразительное — это то, что они собирают полные залы. Для воспитания зрителей Шоу сделал необычайно много.
Понедельник, 23 марта.
Перечитываю «Жизнь» /Мопассана. — А.Л./ спустя десять-двенадцать лет. Скорее, разочарован, хотя читал не отрываясь. Мне не кажется, что тетя Лизон очень уж хороша, да и скупость Жульена — общее место. Да и вся атмосфера terne [226], книге не хватает живости, ярких красок, впечатление такое, будто автор мнется, чего-то не договаривает. Впрочем, я прочел лишь половину. И мне не нравится L'humble verit?e [227] на титуле. Что-то очень надуманное. Раньше мне это в голову не приходило.
1909
Среда 27 января.
<…> Довольно много пишу, времени ни на что больше нет. Никак не дочитаю второй том «Истоков». Больше ничего за последние два месяца не читал — только газеты и — изредка — По. У него, оказывается, первоклассные стихи — взять хотя бы «Призрачный замок».
Четверг, 11 февраля.
Приобрел: «Чудодейственный бальзам Тоно-Бенге» Г. Дж. У. /Уэллса. — А.Л./, «Поцелуй» Антона Чехова. «Черного монаха» Антона Чехова.
Пятница, 26 января.
<…> Чехов поражает меня все больше и больше, и я все больше и больше склоняюсь к тому, чтобы писать в том же духе. Впрочем, «Смерть Саймона Фьюджа», рассказ, который я сочинил задолго до того, как впервые прочел Чехова, написан в той же манере и столь же хорош. Хотя надо обладать немалым самообладанием, чтобы применить к «Палате номер шесть» или к «Черному монаху» слово «хороший».
Среда, 7 апреля.
Обедал у Форда Мэдокса Форда. {595} Были Джон Голсуорси с женой. Поначалу я держался с Г. немного gen? [228] — последнее время писал о нем мало хорошего. Впрочем, мы оба держались неплохо, и он даже пригласил меня на обед. Форд рассказывал, что Генри Джеймс диктует своей секретарше так медленно, что настаивает, чтобы та держала на коленях раскрытый роман и читала его в перерывах между диктовкой. Сказал, что Конрад, как всегда, опаздывает с рукописью.
1910
Понедельник, 30 мая.
<…> Читаю «Собственника». В романе проскальзывает иногда что-то задиристое, ребячливое, есть какая-то упрямая несговорчивость, которая мне по душе. <…>
Суббота, 11 июня.
Начал «Преступление и наказание», хочу перечитать роман уже вторую неделю. Сцена в трактире и исповедь Мармеладова кажутся мне теперь еще лучше, чем когда я читал роман впервые, в Хоклиффе. Это, безусловно, одно из величайших мест в мировой литературе. Подробности — одна лучше и точнее другой. После «Преступления» мои собственные опусы видятся мне искусственными и натужными. В большинстве моих книг все слишком нарочито, напоказ, я не способен вовремя поставить точку, что-то написать и больше к этому не возвращаться. Вчера и в четверг написал почти 4000 слов «Клейхенгера». {596}
Воскресенье, 10 июля.
Читаю «Губернатора» Андреева. Неплохо, но затянуто; к тому же местами сентиментально, чувствуется, по-моему, влияние «Смерти Ивана Ильича». Очень недурной, третьестепенный, серьезный художник.
1912
Четверг, 3 октября.
«Зимняя сказка» в постановке Гренвилл-Баркера {597} в «Савойе». Половина слов непонятна. <…> Музыка отсутствует. Из первого ряда бельэтажа, если не облокотиться на балюстраду, видна лишь часть сцены. Отличить белый стих от прозы невозможно. Почти все играют посредственно. <…> Общее впечатление: бесхитростный, надуманный сюжет с возвышенными чувствами. <…> Прекрасные шекспировские мелочи куда-то подевались. По такому спектаклю никто бы не догадался, что это поздняя пьеса Барда.
1913
6 января
Генри Джеймс у Пинкера. Еле цедит слова. Французский язык безупречен. Изумился, когда я сказал, что ничего не знаю про средний класс, заметил, что, когда мы увидимся вновь, он со своим изумлением справится и готов будет к этой теме вернуться. Сказал, что неинтересных тем не бывает и что он, «человек э-э-э-э… восприимчивый», понимает это как никто. Когда я пожаловался, что часто лежу без сна, думая о том, что упустил из виду в своих книгах, он ответил, что мои книги и без того переполнены действующими лицами и событиями, поэтому я могу не беспокоиться. С чувством говорил о своей недавней болезни: «Я очень, очень серьезно болел». <…> Старик слаб, при этом — упрямая моложавость, какой отличаются все холостяки.
Понедельник, 7 апреля.
На прошлой неделе в поисках вдохновения бросил «Войну и мир» и прочел «Турского священника» и «Пьеретту» Бальзака. Последняя вещь лучше, чем находит Сейнтсбери. Бальзак был невежественным и грубым человеком, его философские рассуждения часто отдают ребячеством. Но, получи он хорошее образование, и из него вышел бы великий социальный философ. Его apercus [229] часто поразительны. И жизнестойкость у него невероятная. «Война и мир» после Бальзака кажется совершенно беззубой. У Бальзака полно изящных и симпатичных безделушек. У Толстого — ничего подобного. Сплошной монолог. Если не погрузиться в него с головой, бывает скучно. Зато если вникнешь, скуку как рукой снимет. Некоторые длинные толстовские описания, вроде сцены охоты в поместье графа Ильи Ростова, несказанно хороши. И Наташа совершенно обворожительна — во всяком случае, до семисотой страницы, на которой я сейчас нахожусь.
Среда, 16 апреля.
Вчера написал 1400 слов. И дочитал «Войну и мир» до 1100-й страницы. Описание Бородина великолепно. Что же касается вступления французов в Москву, надо бы сравнить то, что пишет Толстой, с рассказом французского сержанта (забыл его имя), опубликованном в прошлом году, а может, в позапрошлом.
Вторник, 22 апреля.
Болею уже третий день. <…> На днях начал читать переписку Флобера. Какие-то письма очень уж мрачны, какие-то повеселее. Самые ужасные адресованы мадам X — ужасно получать такие письма. О maladif [230] Флобера свидетельствует следующая фраза (из первого тома): «Un amour normal, r?gulier, nourri et solide, me sortirait trops hors de moi, me troublerait, je rentrerais dans la vie active, dans la verit? physique, dans le sens commun enfin, et c'est ce que m'a ?t? nuisible toutes les fois que j'ai voulu le tenter» [231]. И еще — его обычай (о котором он не раз заявлял) отгораживаться от мира ради собственного покоя. Что за безумная идея для писателя! Из-за этого-то Флобер и не попал в первый ряд.
1914
Четверг, 3 сентября.
<…> Конференция в Веллингтон-Хаус с участием «ведущих» писателей. <…> Уэллс и Честертон говорили очень здравые вещи. А вот Гилберт Мюррей разочаровал <…> Томас Гарди был неплох. Барри подошел ко мне познакомиться: шотландский акцент, язвительная осмотрительность. После конференции я отправился к Уэллсу. <…>
1916
Четверг, 8 июня.
Приехал в Лондон во вторник утром на книжную распродажу в пользу «раненых союзников», проходившую на Каледонском рынке. Проливной дождь. Торговал собственными книгами — огромный успех. После половины шестого рынок заполнился толпой молодых женщин: одни покупали книги, другие их только разглядывали. Один хорошо одетый мужчина никогда не слышал про Бальзака. Самый большой спрос на Киплинга, Честертона, Конрада и на меня. А вот автографы расходились плохо. <…>
1917
Среда, 28 ноября, Лондон, яхт-клуб.
В воскресенье дочитал «Путешествие Гулливера». Последняя часть — самая лучшая, она и в самом деле необыкновенно хороша — вот только все подробности лошадиной жизни отсутствуют. Опиши ее Свифт более подробно — и история получилась бы куда убедительнее. С другой стороны, наблюдения лошадей о характере и обычае человека превосходны.
1920
9 марта, Лондон
<…> За последнее время побывал на трех спектаклях. Новая постановка «Оружия и человека» лучше, чем та, что игралась четверть века назад. Первый класс. Сегодня готов, пожалуй, согласиться с теми, кто считает Шоу «современным Мольером», — раньше это сравнение мне казалось натянутым. А вот «Пигмалион» неудачен. Характеры никуда не годятся, Шоу жертвует ими ради искусства и красноречия. Последний акт и вовсе провальный. Зато миссис Кемпбелл — выше всякий похвал, ей по-прежнему нет равных. Вчера был на «Великолепном Крайтоне». {598} Блеск! Эта постановка лучше старой, много лучше.
Понедельник, 20 августа, Комарк.
Вчера вечером закончил «Пармскую обитель» и сразу же взялся за «Красное и черное», к 8 утра прочел уже 50 страниц. «Обитель» великолепна. Вместе с тем, когда читаешь такие сцены, как бегство из тюрьмы, то видишь, как техника романа продвинулась за это время вперед. Все очень хорошо продумано и придумано — что-то придумано, а что-то взято из жизни, а вот само по себе бегство описано не так хорошо, как, вероятно, задумал его Стендаль. В то же время, остроумие, мощь, разнообразие, изящество, естественность и неувядаемая оригинальность этой книги не подлежат сомнению. Последнее время, когда я читаю Конрада, приходится иной раз делать над собой усилие. А вот «Пармскую обитель» читаю уже в третий раз, и каждый раз с удовольствием. Начало «Красного и черного» кажется tres ing?nue [232], но уже через двадцать страниц понимаешь, avec qui vous avez ? faire [233].
1924
Суббота, 16 февраля.
<…> Не составляет труда показать, в чем проявляется формальное несовершенство великих романов («Анна Каренина» и др.) и как можно было бы их усовершенствовать, если бы автор владел техникой письма, как Флобер, или Мопассан, или даже Чехов. Эти романы велики, несмотря на свою небрежность — небрежность же их часто видна невооруженным глазом. Я благодарен судьбе, что всегда отдавал должное форме, технике письма. И «Хорошенькая женщина» и «Райсимен-Степс», по-моему, «скроены» вполне неплохо.
Среда, 10 сентября.
Вчера вечером ко мне в «Реформ-Клаб» зашел Т.С. Элиот. Принес свой «Крайтерион» {599} с ответом Вирджинии Вулф на мои замечания о том, что такое характер в художественной литературе, напечатанные около года назад в «Касслз Уикли». Хотел, чтобы я вступил с ней в полемику. Я сказал, что выскажу свое мнение, возможно, в форме отдельных замечаний, но к определенному сроку писать не буду и отвечу непосредственно ей. Он — бледный, спокойный, уверенный в себе. Работает в банке Ллойда, в собственном отделе, «обрабатывает» иностранные финансовые и экономические журналы. Сказал, что работа интересная, но предпочел бы заниматься чем-нибудь другим. Издает «Крайтерион», вечерами пишет. «Хочу задать вам вопрос, — говорю. — Только не обижайтесь. Примечания к „Бесплодной земле“ написаны в шутку? Я решил, что это пародия». Он ответил, что примечания вполне серьезны и не более пародия, чем многое в самой поэме. Я сказал, что поэмы не понял, на что он ответил, что его это нисколько не задевает: эта манера письма уже свое отжила, теперь его интересует драма в стихах. Сказал, что хочет написать драму из современной жизни (о людях из меблированных комнат) в ритмической прозе, «возможно, отдельные реплики будут произноситься под барабанную дробь». И хочет моего совета. <…>
Четверг, 11 сентября.
Вспоминал, что мы с Т.С. Элиотом говорили о характерах в художественной литературе. Характер — это условность, это некая общность, он должен составлять часть — или основу — всего замысла книги. Весь характер целиком в книгу вместить невозможно — в противном случае она разрастется до непомерной длины, а читатель должен будет запастись непомерным терпением. Отбираются и описываются лишь отдельные черты характера, остальные угадываются, автор приводит их, подчеркивая их условность. Если бы автор хотел изобразить истину целиком, во всем объеме, ничего, кроме путаницы, он бы не добился. Вопрос: прозаик хочет, чтобы его герои остались в памяти читателя? Некоторые не хотят. А вот я, например, хочу. Герои Диккенса в памяти остаются. Возможно, они даже слишком типичны, слишком упрощены. То же и Теккерей — возьмите Доббина и Амелию. Но при всей своей простоте они остаются в нашем воображении. Не бывает прозаика, который бы постоянно создавал абсолютно новые или «свежие» характеры. Бальзак по многу раз использовал один и тот же принцип типизации. Многие из его знатных влюбчивых дам — на одно лицо. И Шекспир тоже. И Скотт. Типизация в том или ином виде присутствует обязательно. А потом псевдокритики, анализируя персонажей, типичных по необходимости, говорят, что они — типы, а не характеры. Главное, произвести впечатление на читателя, оно может быть сильным, может быть верным, но впечатление должно остаться обязательно. Современные писатели — противники типизации, не производят никакого впечатления.
1925
Вторник, 27 января.
Сегодня в пять утра закончил «Путь в Индию» Форстера. Центральный эпизод романа — суд над невинным Азизом за нападение в Марабарских пещерах на Аделу Квестед — получился выше всяких похвал. Безупречно и описание стадного чувства английской общины в Чандрапуре. Есть в книге и немало других достоинств. Язык порой слишком сложен или же, наоборот, излишне боек, но в целом — выше всяких похвал.
И тем не менее, я испытал чувство разочарования. Думаю, дело в том, что я так и не понял, о чем эта книга. Главный герой, врач мусульманин Азиз, — фигура очень жизненная. Точно так же, как и все индийцы в романе. Как и многие англичане. Сначала из-за истерики Аделы Квестед у Азиза возникают неприятности с английскими властями, потом, однако, благодаря ее честности, он выпутывается из беды. Автор словно уговаривает читателя, что в индийском вопросе, если разобраться, не так все просто, как на первый взгляд кажется. Но как только Азиза оправдывают, у него возникают новые, уже свои собственные проблемы, никак с английским владычеством в Индии не связанные. Некоторые главы слабоваты оттого, что психология Азиза, как и психология других индийцев, голословна, не подтверждается примерами из жизни. В дальнейшем же сюжет делает резкий поворот: Азиз отправляется в Индустан лечить людей. Тамошняя жизнь, особенно религиозная, описана превосходно, однако эта часть книги никак не связана с предыдущей. Подробности хороши, но вот общая картина расплывчата, размыта. Хотя я дочитал книгу всего три часа назад, уж и не помню, чем она кончается и почему. <…>
Понедельник, 9 февраля.
«Генрих IV, часть вторая» в постановке Актерской гильдии в Риджент-Тиэтр. В целом, — очень хорошо. Хей Петри в крошечной роли Силены превзошла себя. Ничего лучше видеть не приходилось. Не перевелись еще, стало быть, хорошие актеры. Да и Шекспир не подкачал.
1926
Суббота, 24 апреля.
Читаю «Вечера на хуторе» (Гоголь), книгу прислали из «Чатто». Отличная штука. Классика сейчас, правда, немного d?mod? [234]. За день написал 1100 слов «Авангарда».
Среда, 28 апреля.
Герберты взяли меня с собой в Барнс-Тиэтр на премьеру «Ревизора» в постановке Комиссаржевского. Коми /Комиссаржевский. — А.Л./ поставил пьесу в фарсовом ключе — и правильно сделал. Кто-то заметил, что некоторые гоголевские приемы слишком уж абсурдны, и русский крестьянин их не поймет. А, по-моему, приемы эти вполне традиционны.
Суббота, 8 мая.
Читаю «Лилию в долине» /Бальзака. — А.Л./, осилил 140 страниц и застрял — дальше читать не буду. Отдельные страницы просто превосходны, да и сюжет неплохо задуман и крепко сбит. Но книгу губит сентиментализм и sensiblerie [235]. И еще красноречие.
<…> Боюсь, время Бальзака прошло. Даже «Турский священник», когда я читал этот роман последний раз, показался мне местами вялым и скучноватым. То же и «Отец Горио». Надо бы перечитать «Блеск и нищету». Попробую «Кузину Бетту» — лучший, по-моему, его роман; если не осилю, запишу Бальзака во второй ряд — как это ни печально.
Воскресенье, 23 мая.
<…> «Американская трагедия» Драйзера. Уже прочел 150 страниц. Язык сам по себе отвратителен: неряшлив, нескладен, неотесан. Но в романе есть мощь, он вас не отпускает — в основном из-за хорошо продуманной композиции. Вчера никак не мог из-за него заснуть.
Среда, 2 июня.
<…> После обеда дочитал «Американскую трагедию». <…> Нахожусь под большим впечатлением. Отличная книга. Юмора — ни на грош, зато психологические портреты — хоть куда. Один из лучших, надо полагать, американских романов.
Среда, 7 июля.
В целом, я думаю, «Будденброки» — книга отличная. Вот только финал хромает — искусственный, привязанный за уши. Случайная смерть Ханне, последнего из героев книги, неудачна. Его мать, Герда, на всем протяжении романа находится в тени. Она считается загадочной, таинственной женщиной, но в чем ее загадка, так и остается неизвестным. Все же остальные персонажи вышли превосходно. Семейные сцены великолепны. Удалось автору передать и чувство времени. Вместе с тем, здесь отсутствует, по-моему, какая-то исконная эмоциональная сила. Есть, впрочем, и многое другое, достойное похвалы. Эту книгу стоило прочесть, и она, безусловно, пришлась мне по вкусу.
Понедельник, 16 августа.
Прочел несколько страниц из сборника «Преступники и сыщики». Лучше всех — По. На втором месте Фримен. Конан Дойл слабоват. Брамах — с претензией, но невыразителен. У этих авторов есть идеи, но, боюсь, нет фантазии и мастерства эти идеи реализовать.
Понедельник, 23 августа.
<…> Читаю «Под сенью девушек в цвету» — роман, конечно, хорош, но, пожалуй, несколько суховат. У меня он сердцебиения не вызывает. В любом месте мог бы остановиться и бросить. В книге нет живительных соков. Если чем Пруст и интересуется, то лишь анализом взглядов и чувств… Нет ни описаний природы или обстановки, ни жизни общества. Вообще, нет «чувства» происходящего. <…>
Вторник, 26 октября.
Ходил в Барнс-Тиэтр на «Три сестры» Чехова. Если честно, иногда скучал. Получил ли удовольствие? В целом нет. Испытал ли духовный подъем, как на «Росмерхольме» {600}, пьесе еще более мрачной? Нет. Мне показалось, что автор часто играет в пессимизм. Он определенно очень однообразен, все его пьесы, которые мне приходилось видеть, однотонны. Какой-то филистер, сидевший за нами, в конце второго акта стал жаловаться, что испытывает разочарование и скуку, а потом вдруг заявил, что третий акт ему понравился больше первых двух, а акт четвертый еще больше. В целом же, Чехов ему, мне кажется, угодил.
Среда, 15 декабря.
Обедал с Суиннертоном {601} и Шервудом Андерсоном. Последний вызывающе неряшлив, длинные, спадающие на глаза седые волосы, голубая рубашка и синий шелковый галстук с розовой каменной брошкой, броско повязанный в стиле 90-х годов. Выглядит, впрочем, довольно мило, хотя и с гнусной эстетской претензией. Говорил с умом и мне понравился.
1927
Среда, 15 января.
Купил «Остров сокровищ» — что-то последнее время все мне его хвалят. Читал в детстве — тогда понравилось. Сегодня днем прочитал почти всю книгу и могу повторить: нравится, и очень.
Понедельник, 14 февраля.
Олдос Хаксли все чаще употребляет такие слова, как «непостижимо» и «немыслимо». Это — его любимые словечки, и ни одной фразы без них не обходится. Его знания и в самом деле обширны. А точнее — непостижимы и немыслимы.
Суббота, 19 февраля, отель «Руль», Ницца.
<…> Прочел среди прочего первые три акта «Троила и Крессиды». Характеры, язык, динамика — первый класс! И вместе с тем, смысл пьесы начинаешь постигать только в третьем акте.
Воскресенье, 12 июня.
<…> Обедал в одиночестве, дочитал последний номер «Нейчер». После дневного сна прочел лекцию Уэллса «Демократия и пересмотр ценностей», прочитанную им в Сорбонне. Потом опять сел за свою статью и в 4.35 поставил точку. Много читал Грейвза, стихи Эдит Ситуэлл {602}, два высокоумных ежемесячника, и еще — новый роман Вирджинии Вулф «На маяк» — прочел его почти до конца. В общем, целый день читал и писал. В 8.30 встретились с Моэмами. <…> Перед сном прочел несколько страниц «Карамазовых». Прекрасно! Вот что значит раскрыть шедевр после современной дребедени, которую читаешь и пишешь с утра до вечера!
Суббота, 20 августа.
Прочел пьесу Островского «Таланты и поклонники», с нее Комиссаржевский хочет начать свои спектакли в театре «Корт». Это хорошая, спокойная, старомодная и очень русская комедия нравов с так надоевшим всем нам подкупом и проклятой русской расслабленностью. На лондонской сцене у такой комедии шансов нет никаких. Зрители просто не поймут что к чему. <…>
1928
Среда, 18 июля.
Перечитал «Мэнсфилд-Парк». Отличный роман. Кое-какие страницы в духе реализма Золя, а точнее — Гюисманса.
Вторник, 24 июля.
После обеда сел перечитывать Бодлера. Поразительно, как часто повторяется слово ennui [236]. В одном месте он говорит, что ennui — это дитя безразличия. В этом что-то есть — но далеко не все. Между прочим, я здесь тоже, бывает, испытываю ennui. <…>
Четверг, 16 августа.
Читаю «Любовника леди Чаттерлей». Если не считать Джойса, Лоуренс сегодня романист самый самобытный.
Среда, 26 сентября.
Наконец, дочитал «Любовника леди Чаттерлей». Роман foncierement [237] неприличен, но это не порнография. Кое-что очень хорошо, а что-то ужасно сухо. В целом же, похабные сцены — самые лучшие.
Вторник, 30 октября.
Ходил один на «Власть тьмы», спектакль организован Толстовским обществом. Постановка никуда не годная, но актеры очень стараются. Печальное, третьесортное зрелище. Актеры из Уэст-Энда с их уэст-эндскими голосами пытаются сыграть русских крестьян. Напыщенно. Смешно. Пьеса же проникновенна и значительна. Не зря ее играют по всей Европе. Она так вдумчиво и хорошо написана, что найти в ней недостатки — дело нелегкое.
Суббота, 24 ноября.
Начал читать «Дело сержанта Гриши» Цвейга. Неплохо, и даже очень неплохо, а порой и просто хорошо. Портят две вещи: слишком много аллюзий и путаный перегруженный стиль. Потом пошли в Гейт-Тиэтр на О'Нила — «Крылья даны всем детям человеческим». В зале ни одного свободного места. Первый акт сентиментален, неровен, много темных мест. Второй (в трех сценах) много, много лучше, последняя же сцена очень хороша и, пожалуй даже, трогательна. Лучшего О'Нила я прежде не видал — он вырос в моих глазах. В тот день я безумно, чудовищно устал, не припомню, чтобы раньше так уставал. Прочел еще несколько страниц «Гриши».
Пятница, 30 ноября.
За обедом беседовал с Максом Бирбомом и Маккарти. {603} Бирбом настроен против русских, называет их «низшей расой», сказал, что не в силах читать их романы (Толстой — исключение). Думаю, больше всего ему претит их безалаберность.
Понедельник, 3 декабря.
<…> Прочел сто страниц «Алисы в стране чудес». Читается неплохо, хотя фантазии и выдумки довольно однообразны. <…>