4

4

Над полем облака, как дирижабли во время второй мировой. На поле я, Владимир и два латыша. Ажолас и Гедриас. Мы складываем кубики нарезанного торфа в пирамидки. Зачем? Чтобы просыхал. Как это возможно, если дождь через каждые 15 минут? Можно часы проверять.

Обычные часы показывают насколько мы опаздываем, солнечные указывают время сиесты, песочные часы говорят о том, что время убегает — оно скоротечно. В Ирландии стоит изобрести дождевые часы. Это будут самые лучшие часы — по мере их наполнения дождевой водой, можно будет судить о росте нашего благосостояния.

Ажолас очень гордится своей нацией.

— Мы латыши очень мужественные. У нас сильная армия. Если будет война с Россией, мы победим!

Есть ли смысл подвергать его слова сомнению? Ведь для победы главное вера. Ну, а у Ажоласа с этим всё в порядке. У него есть вера. Точнее — безумная вера.

— Вчера пролетал спортивный самолёт, фанерный, знаете такой? — с издевательской ухмылкой на лице, продолжал Ажолас. — Так вот один ирландец посмотрел в небо и с гордостью сказал: «Это военный!» Представляете? Я вам вот что скажу, если ирландцы нападут на Латвию, то мы Ирландию, точно победим, если тут такие военные самолёты!

Гедриас решил поддержать разговор:

— Вы знаете, парни, мы тут уже три месяца и я понял, что ирландцы тупые!

— Извини, — возражаю я решительно, — по–моему, ты совершенно не прав. Ты, только, посмотри вокруг. Погляди на постройки, на образ жизни ирландцев. Во всём заметна продуманность решений, во всём присутствует здравый смысл.

— Да, какой к чёрту, смысл, они, даже по–английски ни говорить толком не могут и понимают ничего. Я в баре говорю: «Подайте Виски», а бармен не понимает, пожимает печами и ни черта не понимает. «Виски», говорю ему: «Виски!» — «Ах, Уиски!!!» — Я говорю: «Дайте пшеничного хлеба», А продавец в магазине, ну придурок, говорит: «Хлеб из марихуаны?» В другом магазине ищу тапочки, а они мне: «Вам нужны шпалы??? Это не у нас, мы торгуем только одеждой».[2]

— Они, вообще, не понимают по–английски! — восклицает Гедриас.

— Может быть, ты говоришь не правильно, видимо у тебя неверное произношение, ты не допускаешь этого? — осторожно интересуюсь я.

— У тебя произношение хорошее, — со злостью отражает мои сомнения, Гедриас, — ты только приехал, а уже учить меня вздумал. Ты посмотри на их раковины! Зачем на них два крана и ни одного смесителя?

— Это, просто дань традиции, — объясняю я, — я это ещё в школе проходил, такая старинная традиция.

— Какая, в жопу, традиция, — смеётся Ажолас, — сначала руки обжигать горячей водой, потом их охлаждать в холодной? Это самоистязание, и происходит оно от недостатка ума!

— Если ты, Ажолас, такой умный, то почему тогда ты на ирландцев работаешь, а не они на тебя?

— Будут, скоро будут! — радостно рассмеялся Ажолас. — Скоро тут будет управлять латышская мафия. Скоро Ирландию вообще переименуют в «Ирландскую Область Республики Латвия».

— Ты, Ажолас, гонишь, ты сам прекрасно понимаешь, что всё это бредни. И вот, что, я скажу тебе правду. Тот, кто даёт тебе работу, тот делится с тобой своим куском хлеба. И ты должен уважать это. Ирландцы дают тебе работу. Ты живешь в их доме, так что, уж постарайся стать достойным соотечественником для своего соседа. Ты не должен различать ни англичан, ни эстонцев никого, мы все здесь гости, и мы должны быть гостями достойными уважения.

От такого нервного разговора я меня начала зудеть экзема. Я чешу свои болячки. Кожа на тыльной стороне кистей растрескалась до крови. Гедриас интересуется:

— Что это?

— Так, — говорю, — не обращай внимания, аллергия.

— О, знакомая тема, у меня тоже аллергия. На ирландцев!!! Каждый день кроме пятницы. По пятницам я получаю свой чек. В пятницу аллергии нет!

Кощунство! Высокомерие и пренебрежительная надменность. От слов Гедриаса мне стало дурно. В его юморе не было ни добра, ни зла. Это юмор больного воображения.

— Я вот, что тебе скажу, — добавляет Ажолас, — у меня тоже на них аллергия. Раньше у меня была аллергия на русский язык, когда нам его преподавали в школе. Теперь у меня аллергия на ирландцев.

— Так, что ты отсюда не уедешь в таком случае? Уезжай домой, там у тебя не будет никакой аллергии. Вали отсюда! — в сердцах кричит, Володя.

— А зачем? Я же говорю, что ирландцы тупые, значит, их можно доить! Ха–ха–ха! — Ажолас и Гедриас валялись по траве и хохотали до слёз. — Смотри сам, у меня есть брат, — продолжал Ажолас. — Он кладёт кафельную плитку, зарабатывает, во! — показывает Ажолас жестом подняв большой палец правой руки. — По вечерам он развозит пиццу, и кроме того, получает пособие по безработице!

— Точно, сумасшедшие деньги, — добавляет Гедриас.

— Кроме того, он приехал в феврале, подал документы на детское пособие, а в документах показал, что приехал в июле, и он получил на халяву больше двух кусков задним числом! Просто так! А ты говоришь, езжай домой!

— Я вот работаю на пекарне. А сюда на поле прихожу выспаться. Никто нас тут не контролирует!!! Посплю вволю, потом сделаю вид, что что?то сделал, и вечером нас увезут домой. Мы спим, а денежки идут! — И Гедриас снова растянулся в довольной улыбке.

— Гениально! Не работа, а мечта просто, — переглядываюсь я с Володей с пониманием темы. — Раз тебя взяли работать на пекарню, то, ты, видимо, пироги умеешь печь?

— Я ноги хорошо умею ломать! — смеётся Гедриас. — Только за это мне не платят.

Я не мог продолжать этот разговор. Совершенно очевидно, что мои собеседники, готовы совершать любой поступок ради денег. Видно было, что они готовы очернить кого угодно ради смеха, и они недвусмысленно давали понять, что намерены унижать любого ради собственного удовольствия, ради выпячивания собственного «Я».

Жалкие и мерзкие парни, даже не понимали, что унижая других, они не смогут возвысить себя, а они хотели именно этого. Они хотели возвыситься в моих глазах и глазах Володи. Этот отвратительный трёп нужно было заканчивать, и я сказал им:

— Ваше хамское мнение, мне не интересно. Если вы такие умные и смелые, так скажите это всё самим ирландцам.

Такой у меня характер. Я вижу нечестность и говорю правду в глаза. Мне всегда советуют: «Попридержи язык. Будь осторожен, думай, о чём говоришь». Но я не боюсь сказать подлецу, о том, что он подлец, лентяю, что он лентяй.

Я такой в отца. Пожалуй, это наследственное по мужской линии. Во мне такое намешано!

Прадед был судьёй. Рыцарь без страха и упрёка. Он отправлял преступников на смертную казнь.

Дед был священник, он прощал грехи от имени Бога.

Отец офицер военных сил специального назначения. Он всегда лезет в драку. Лезет в драку ради справедливости. Помогать слабым, разнимать, наказывать бузотёров. Мой отец боец от Бога. Он хватает двух хулиганов за загривки, сшибает их лбами, и они валятся с ног, как от удара электрошока. Все милиционеры здороваются с ним за руку. Они знают, если мой отец на их участке, то за общественный порядок можно не беспокоиться! Мой отец, само воплощение справедливости.

Я весь в отца.

Я весь в мать.

Моя мама очень добра. Я впитал доброту с молоком матери.

Я, само сочувствие. Поэтому я, никогда не смог бы быть, скажем, футболистом. Потому что, если бы моя команда выигрывала, то я бы стал подыгрывать слабой команде, так как мне было бы их жалко. С другой стороны, я остро переживаю неудачи. Если бы из?за меня моя команда проиграла, я бы сгорел от стыда.

Я не люблю соревнования. В соревнованиях каждый доказывает, что он лучший. Он готов доказывать своё совершенство до конца, до крови. Спортивные соревнования, придуманы, как альтернатива войне. Их цель победить соперников гуманным способом. Это азарт, весёлый дух состязаний, радость победы. Но для проигравшего, это горечь проигрыша, а порой и обида и унижение. Как избежать этого?

Война лучше, чем спорт. Война лучше, потому что она честнее. Или ты вернулся с победой, или погиб на фронте. В войне у тебя есть шанс избежать позора. Война честнее, потому что там не проверяют на допинг, в войне не бывает фальстарта, в войне не бывает равного счёта и глупых пенальти в конце матча, которые не имеют со спортом ничего общего, а больше напоминают рулетку.

На войне у тебя есть шанс погибнуть героически, а в спорте, ты оправдываешься в «Твиттере», как ребёнок, который разбил чашку, и вся нация скорбит о том, что твоя неудача, это её неудача. В боксе ценны бойцы, которые умеют держать удар, а в спорте вообще, важно уметь держать удар поражения, удар позора, потому что выигрывает?то, в любом случае ТОЛЬКО ОДИН, а остальные остаются проигравшими. Только один будет первой ракеткой, а остальные числятся под номерами в списке десятков неудачников.

По дороге в отель завезли латышей домой. Я не хотел побеждать их в том споре, более того, моё поражение было бы оскорбительным. Просто, само соревнование с ними, было бы для меня позором, и потому, я предпочёл сдерживать свои эмоции чистыми руками.

Вечер был испорчен. Аппетита не было.