На полях Холокоста[4] Заметки читателя.
На полях Холокоста[4]
Заметки читателя.
Уолтер Лакер, издатель энциклопедии «Холокост», во вступительной статье пишет, что эта книга «освещает главным образом проблемы, а не персоналию или географию массовых убийств».
Проблемы? Да, освещает. Факторы и факты. Кто, как и почему. Остается последний проклятый вопрос: а почему все это вообще оказалось возможно? Чем освещенней верхи, тем гуще тьма на дне проблемы.
Что до «персоналии», то стоит, не прочтя еще ни одной статьи, всмотреться в фотографии. Там такая «персоналия», что не вдруг выдержишь. Глаза убийц. Глаза обреченных. Глаза случайных зевак.
Подпись под фотоснимком:
«Литовские националисты поливают из шланга евреев, избитых во время погромов в Каунасе, чтобы привести их в чувство. Фото принадлежало германскому офицеру 290-й дивизии, убитому под Пустобродовом. 27 июня 1941».
«География» налицо: немцы избивают до бесчувствия, литовцы приводят в чувство.
Интересно, что за человек был тот немец, который сделал этот снимок и хранил его? Для кого хранил? Для историков рейха? Для своей фройляйн? Продемонстрировать непреклонность вермахта в «окончательном решении еврейского вопроса»? А может, хотел милосердием похвастаться: вот, мол, литовцы покалеченных евреев отливают водой, и мы, немцы, разрешаем. Может, он еще и гуманистом был, тот немец?
Убили гуманиста на пятый день войны. Получил персональное окончательное решение.
* * *
Еще из статьи Лакера:
«Нельзя безоговорочно полагаться на отчеты нацистских органов, проводивших истребление евреев. Некоторые документы они уничтожили, а другие с самого начала не были точными. В конце концов, им поручалось истребить максимальное число людей в минимально короткие сроки, а не представлять точную отчетность».
Какие-то бумаги предусмотрительно уничтожили, в каких-то предусмотрительно наврали.
На «самом верху» — вообще никаких бумаг. Ни словечка, ни зацепки!
Хотел или не хотел Сталин в 1953 году депортировать евреев? Геннадий Костырченко архивы перепахал — ни приказа, ни указа. Так было или не было? Вроде было. но что? Не уличишь. Полунамеки, обиняки, выразительные взгляды, неуловимые интонации?
Когда-то в Угличе убили царевича Дмитрия. Историки стали доискиваться, не приказал ли Годунов. Ничего не нашли. Костомаров объяснил: никакого приказа и не нужно было царевым сатрапам: звериным нюхом чуяли, что царю выгодно, а что нет. Понимали все по взгляду, по вздоху.
«Окончательное решение» учинили не потому, что фюрер дал приказ, а потому, что огромное число потенциальных убийц почуяло: пробил их час.
«Решения не фиксировались. Важные приказы отдавались устно».
* * *
«При внутренней структуре нацистского режима и при постоянном соперничестве в среде его руководства любой акт радикального антисемитизма горячо поддерживался, поскольку служил личным и учрежденческим амбициям. Этот радикальный антисемитизм вылился в непрерывное соревнование в служении злу».
Это наблюдение помогает решить вопрос, столь часто задаваемый сегодня: были ли творцы и проводники антисемитской политики биологическими юдофобами лично?
Ответ: необязательно. Были и те и эти. И у нас те и эти делали «общее дело».
Моралисты пусть выбирают, кто хуже: Абакумов или Рюмин? Первый — цепной пес, выполнявший приказы, второй же пропах личной ненавистью к евреям настолько, что даже мешал такому прагматику, как Сталин, и тот в конце концов, не выдержав, сделал выбор: «Уберите от меня этого шибздика!»
* * *
Термин «антисемитизм» придумал немец. Энциклопедия «Холокост» имени не приводит, но оно известно из других источников: журналист Вильгельм Марр, пустивший это словечко в мир в конце 1870-х годов — незадолго до того, как в России убили либерального царя, «попустительствовавшего» евреям.
Интересная параллель. В Германии термин есть, но погромов нет, и, кроме «пустых угроз» в памфлетах (во Франции этого добра еще больше), евреям ничего не навешивают. В России же термина нет, про «антисемитизм» слыхом не слыхивали, но громят с размахом и удовольствием, и именно после убийства царя-либерала. Это длится вплоть до 1917 года, когда Временное правительство (в котором нет ни одного еврея!) впервые в России принимает государственный закон, «запрещающий антисемитизм в любом его проявлении».
Кажется, это единственный пункт, в котором Ленин следует своему земляку Керенскому. Советская власть в 20-е годы антисемитизм преследует и евреев эмансипирует — реально. С маленькой оговоркой: все пути открыты только евреям-коммунистам, открестившимся от иудаизма и вообще от всякой религии. На евреев, хранящих традиции и обычаи предков, эмансипация не распространяется. В ту пору эта тема граничит с анекдотом (сарказм поэта Багрицкого и юмор поэта Уткина тому иллюстрации).
Лишь при Сталине этот сюжет возвращает себе зловещий смысл и — как убеждены авторы энциклопедии «Холокост» — из-за Гитлера. Тот в 30-е годы развернул антисемитскую программу, а этот, стремясь обезопасить себя от агрессии, подавал тому знаки к сближению. все на том же универсальном языке — антисемитском.
Не обезопасил.
Вопрос о том, какое зло меньше: Гитлер или Сталин — энциклопедия «Холокост» окончательно решает с помощью русской шутки 40-х годов:
«Сталин за всю жизнь поверил только одному человеку — Гитлеру».
* * *
Антисемитизм — дно бездны. Кромешная темень. Проклятый вопрос мировой истории.
Были попытки решить? Были. Вот три свидетельства, оставленные просветителями:
«В обмен на гражданские свободы евреи должны ассимилироваться в обществе и прекратить создавать «государство в государстве».
«Все для евреев как личностей, ничего для евреев как нации!»
«Еврейские общины, сами того не желая, укрепляли традиционный отрицательный образ еврея».
То есть: к евреям оказался неприменим нормальный этно-юридический подход, когда нация имеет свое компактное место и равные права среди других. Евреи такое место имеют: это община. Вопрос в правах. Надо жить либо в общине (в гетто), либо в обществе (уйдя из гетто).
Квадратура круга! Стать членом общества — значит перестать быть евреем. Остаться евреем — значит чувствовать, как сквозь добровольную ассимиляцию прорастает «что-то», и ты все равно выпадаешь из круга, из ряда, из равенства. «Государство в государстве»! А забудешь — так тебе напомнят.
Конечно, государство Израиль очерчивает магический круг, ставит себя в ряд с соседями. Но и тут история кровавым колесом напирает: мечта соседей — спихнуть это государство в море!
Что уж говорить про диаспору, про галут: как ни ассимилируйся — разглядят: череп измерят, кровь высосут на анализ, в пятом поколении обнаружат нос, уши, губы. Да ведь потому в XX веке и взяли в расчет «гены», что «конфессии» перестали работать! Дух прикрывал — плоть выдала.
ЧТО выдала? То, что звериным нюхом чуют антисемиты: что еврей ни при каких обстоятельствах не согласится забыть, что он еврей! Память рода неистребима.
Она, генная память, у всех людей неистребима. И Никон помнил, что он мордвин, и Некрасов — что поляк, и Аракчеев — что армянин, и Борис Годунов — что татарин, и Николай Романов — что датчанин.
На евреев История просто нахлобучила этот искус памяти. Выйдешь из темницы кагала на свет цивилизации — и начнут тебя испытывать на «равенство», обратно в кагал заталкивать — да ведь ты вправду и хотел выйти из общины, и не хотел.
* * *
«Изнутри общины еврей может говорить все, что угодно. Как только он покинет общину, в этом праве ему будет отказано». Эли Визель. Повесть «Горящие души», 1972 год.
И что же, на протяжении истории не было попыток решить эту проблему?
Были. Чемпионы толерантности, британцы, за 114 лет до Визеля предложили вариант: как сохранить овец в волчьем обществе, не превращая их в волков:
«Евреям было гарантировано гражданское равенство, право на национальное вероисповедание, культуру и обычаи, отмена ограничений по этническому принципу и предъявления к евреям особых требований».
Все это хорошо, во-первых, на бумаге и, во-вторых, в относительно мирное время. В кровавое время истина обнажается.
* * *
«В апреле 1944 года Хаим Вейцман обратился с письмом к Черчиллю. Он также был среди членов депутации, отправившейся 30.06.44 к Идену с требованием разбомбить комплекс Освенцим-Бжезинка или хотя бы железнодорожные пути к лагерю».
Оставим в стороне вопрос о личном отношении Черчилля и Идена к данной просьбе — он не вполне ясен. Но позиция Великобритании как Державы ясна вполне. Первое. Лучший способ помочь евреям, погибающим в лагере смерти, — выиграть войну поскорее, не отвлекая силы на попутные малозначащие операции. Второе. Сугубое внимание к погибающим евреям может вызвать у погибающих представителей других народов (например, у поляков) чувство, будто англичане жалеют их меньше. Третье. Если спасенные от гибели евреи наводнят Британию, это усилит у англичан антисемитизм. А Правительство Ее Величества, как известно, с антисемитизмом борется.
Замечательная логика. Чтобы окончательно покончить с антисемитизмом, надо дать евреям погибнуть.
Ержи Эйхгорн, описавший отправку эшелонов в лагерь смерти в 1945 году, заметил, что даже одна бомба, разворотившая пути, помешала бы немцам вывезти какую-то часть смертников. Сколько-то жизней было бы спасено.
Британцы же полагали, что надо победить зло стратегически, не оттягивая победу из-за тактических задач.
Попробуй опровергни.
* * *
«Валленберг отбросил всякую осторожность, когда банды нилашистов, прочесывая город в поисках евреев, стали врываться в дома, находившиеся под шведской защитой. Обнаружив евреев, нилашисты либо расстреливали их на месте, либо загоняли в товарные вагоны и отправляли в лагеря смерти. Обычно В. подъезжал на своем автомобиле к железнодорожным станциям, кирпичным заводам, гетто и др. сборным пунктам, откуда начинались депортации, и приказывал ответственному офицеру освободить арестованных, поименованных в зачитываемых им списках как имеющих шведские документы. Списки обычно к находившимся на сборных пунктах никакого отношения не имели, что сообразительные люди среди задержанных понимали сразу, немедленно отзываясь на выкликаемые фамилии. Ухищрение, как это ни удивительно, срабатывало не раз».
Интересно: а что чувствовали менее сообразительные, которые не успевали откликнуться на выкликаемые фамилии?
Найдется ли новый Шекспир на этот сюжет?
* * *
«Как только депортированные сходили с поезда, им, как всем их товарищам по несчастью, говорили, что они прибыли в пересыльный лагерь по пути в трудовые лагеря, должны принять душ и продезинфицировать одежду, перед тем как двинуться дальше.
Чтобы усилить иллюзию, им выдавали расписки на сданные деньги и ценные вещи. Место выгрузки было замаскировано под обычную железнодорожную станцию. Газовые камеры выглядели как душевые кабины, по периметру здания, где они располагались, были разбиты цветочные клумбы. Даже вход в камеры был замаскирован: на занавеске перед дверью красовалась цитата из 117-го Псалма Библии: «Вот врата Господа, праведные войдут в них».
Палачи тоже люди: выяснилось, что солдатам вермахта психологически тяжело расстреливать в упор безоружных, особенно детей и женщин. Сжигать их заживо в запертых церквях и школах тоже было излишним зверством. Поэтому нашли менее болезненный способ уничтожения: газовые камеры.
Справедливости ради надо признать, что камеры эти первоначально изобрели вовсе не для евреев. Хотя впоследствии статистики подсчитали, что, например, в Освенциме из каждых десяти удушенных девять были евреи, один же удушенный — поляк, цыган или русский — свидетельствовал об объективности судей. Но первоначально камеры были спроектированы немцами для немцев же: убивали больных, неполноценных и вообще всех, кто не дотягивал до сверхчеловека. Этот метод очистки нации был признан гуманным и назывался эвтаназией.
В войну продвинули газовые камеры на оккупированные территории. Построили стационары. Придумали душегубки на колесах: кузов автомашины, набитый людьми, запирается наглухо, туда пускают выхлопные газы от мотора; несколько минут — и можно вываливать трупы.
Вываливать трупы тоже было немецким воинам психологически тяжело. Поэтому для этой и подобной работы приспособили еще не удушенных евреев: составленные из них зондеркоманды опорожняли место, отмывали кровь и рвоту, чтобы следующие партии, загоняемые во врата Господни, не сразу догадывались, что их ждет, и не очень сопротивлялись перед вратами.
В Терезине евреям-инженерам даже доверили спроектировать и построить газовую камеру. Опыт не оправдался: выяснилось, что евреи втихую саботируют работу.
Пришлось отказаться от их услуг.
Газовые камеры совершенствовались. Подсчитали, например, что окись углерода убивает медленнее, чем цианид, поэтому первый вариант человеколюбиво признали более жестоким. Однако приходилось учитывать и то, что концентрация газа с каждым вдохом жертв уменьшается, а надо, чтобы жертвы успели умереть. Да и проветривать камеры приходилось. Кроме того, газ был тяжелее воздуха, он оседал на пол, обреченные люди, борясь за жизнь, затаптывали друг друга в надежде глотнуть под потолком свежего воздуха. Это был непорядок.
Разумеется, технические решения были бы найдены. Разгром помешал. Пришлось заметать следы: уничтожать всю эту технику. Не все успели: Красная Армия наступала слишком быстро.
* * *
«Профессор Клауберг разработал метод массовой стерилизации посредством одноразовой инъекции в матку химических препаратов. Тысячи узниц Равенсбрюка и Освенцима были подвергнуты этому испытанию. В результате погибло множество еврейских и цыганских узниц. Клауберг доложил Гиммлеру о готовности стерилизовать за один день тысячу заключенных. Для этого нужен один врач и десять ассистентов».
Когда читаешь отчеты о нацистских медицинских экспериментах, ужас постепенно притупляется, атрофируется, переходит в какой-то тупой читательский ступор.
От этой математики (тысяча подопытных — десять ассистентов — один врач) в моей памяти встал числовой фантом.
Сколько дочек было у доктора Геббельса и его жены фрау Магды? Всех угробили родители перед тем, как покончить с собой в апреле 1945 года! Когда я впервые узнал об этом, пожалел девочек — они-то чем виноваты?
Что-то вывернул во мне доктор Клауберг своими подсчетами. Один — десять. Один — шесть. Шесть миллионов евреев угробили в Холокосте. Шесть девочек угробили доктор Геббельс и его фрау. Кто из них убивал, кто ассистировал?
Господи, прости меня за это бешенство подсчетов. Немцы великие математики. Заражает.
* * *
«Христианин, обратившийся в иудаизм, считался евреем».
Это — из гитлеровской юридической практики относительно полукровок и прочих замаскировавшихся неарийцев.
Интересно: кричали о голосе крови, о расе, о генах, измеряли черепа, плевать хотели на конфессиональную приписку, которую, как известно, можно поменять. А дошло дело до обратного случая, когда ариец перешел в иудеи, — и его тоже к стенке.
Наперсточники — пальцы в крови.
* * *
Лет сорок назад врезалась мне в память фраза, которой Стэнли Крамер «повернул» свой фильм «Нюрнбергский процесс» с лукавой казуистики на честную правду: какой-то неунывающий военнопленный немец, из нижних чинов, услышав в столовке спор экспертов, обернулся к ним и весело уточнил:
— Убить не проблема, проблема — убрать трупы!
Энциклопедия «Холокост» подводит базис под эту проблему:
«Переработка тел была главной проблемой для многих центров уничтожения. В Майданеке, как и во многих других лагерях, поначалу трупы хоронили в общих могилах. В июне 1942 построили два небольших крематория, но они не справлялись с такой массой тел. В итоге пришлось сжигать тела на открытом воздухе на специально сложенных кострах. При этом использовали метод, усовершенствованный в Треблинке: над глубокой ямой укладывали решеткой железные рамы от грузовиков, а сверху чередующиеся слои тел и дров. Затем костры поливали бензином или метанолом и поджигали. В конце концов, построили большие крематории с пропускной способностью 1000 тел в сутки. К 1943 единственными ограничениями для процесса уничтожения в Майданеке служили поломки механизмов и нарушения железнодорожного графика».
Еще за четверть века до этого подобным же образом решили проблему большевики, угробившие в Екатеринбурге царя Николая с семьей и челядью. Свежие трупы горели плохо, тогда сообразили положить их слоями вперемежку с дровами и полить бензином. Дело пошло веселее.
* * *
«Всем известно, что Святой престол не в состоянии усмирить Гитлера».
Примиренческое отношение Ватикана к нацизму «всем известно» настолько, что любой из нас выдвинет список грехов Святого престола, начиная с Конкордата, подписанного
кардиналом Пачелли, и кончая отказом защищать евреев, когда кардинал стал папой Пием XII.
Можно, однако, составить и параллельный список. Туда войдут: попытки папы предотвратить войну в 1939 году, в частности, отговорить итальянское правительство вступать в нее. Попытки уговорить американское правительство увеличить квоту на прием еврейских беженцев из Европы. Попытки спасти венгерских евреев в 1944 году, когда в Будапеште стали хозяйничать немцы. Все безуспешно.
Можно разделить: частные усилия католиков, которые на свой страх и риск прятали евреев, не дожидаясь папских инициатив, и надежды тех же католиков, что проблему может решить только папа, не ниже.
Можно учесть и то, что защищать папе надо было не только иудеев, но и самих католиков, на которых еще раньше, чем на иудеев, обрушилась секира эвтаназии, — защищать иудеев, не защищая католиков, было немыслимо. Защитить же не удавалось ни тех, ни этих.
На такие попытки гитлеровская власть либо вообще не обращала внимания, либо демонстративно усиливала репрессии — как в Голландии в 1942 году, когда в ответ на пастырское увещевание гитлеровская администрация выловила евреев, прятавшихся в монастырях, и отправила в Освенцим.
Гитлеровская власть то ли свирепость демонстрировала, боясь выказать слабость, то ли силу, уверенная в том, что немцы и прочие обыватели в оккупированной Европе поддерживают гитлеризм как реальность, а католицизм игнорируют как призрачность. Возможна другая пара: неминуемое зло и миновавшее добро.
Пока идет война, ситуацию не переменить, папа это знает. И за евреев не вступается.
* * *
«Гестапо было слишком малочисленным, чтобы следить за всем населением, оно получало большую часть информации от простых немцев, которые доносили на своих сограждан в спецслужбы. Однако большинство доносов возникало не из политических соображений, а от кипения мирских страстей, таких как стремление избавиться от нежелательного супруга или соседа, имущественная зависть или сведение старых личных счетов».
No comments.
Разве что два слова заменить: во-первых, «гестапо» и во-вторых, «немцы».
* * *
«Величайшая загадка состоит не в том, как «окончательное решение» еврейского вопроса могло сохраняться в тайне так долго. (какая там тайна — то, что евреи «исчезали», было очевидно, и о том, куда они «исчезали», было достаточно свидетельств. — Л.А.). а в том, почему было такое сильное НЕЖЕЛАНИЕ — со стороны как евреев, так и неевреев — признать, что происходит систематическое массовое убийство».
Многим из «неевреев» было просто не до евреев — сами выживали под бомбежками, сводили концы с концами, не рассчитывали дожить до утра.
Не до евреев было и западным политикам, которые рассчитывали дожить не только до утра, но и конца войны: им принять факт геноцида — значило принять к обсуждению тезис Гитлера, будто мировую войну развязало мировое еврейство, и тогда пришлось бы это обсуждать с Гитлером как с партнером. Проще было добить Fитлера, чтобы «еврейский вопрос» не обсуждать с ним вообще. Пусть Германия капитулирует, а не качает права на еврейском вопросе.
Но главная причина, почему в геноцид не поверили, — другая.
Немыслимо было поверить.
Поверить могли в гигантский погром, в неуправляемую ярость масс, — но не в то, что разработан и выполняется последовательный план физического уничтожения целой нации. И план этот разработан в недрах одного из талантливейших и культурнейших народов в мировой истории. В середине двадцатого столетия мировой истории. После Христа.
Нужно было впасть в полное отчаяние, чтобы в такое поверить. А поверив — повеситься.
* * *
Энциклопедия ответила на тысячу вопросов. Кроме одного проклятого.
Я все о том же: как все это вообще оказалось возможно? Нет ответа. Значит, ждать повторения?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.