ИЗРАИЛЬТЯНЕ

Несколько месяцев спустя…

Д.Д. Здравствуй, Юра! Не ожидал…

Ю.Л. Я позвонил бы, но, откровенно говоря, хотел встретиться с вами. Есть новости: я решил съездить в Израиль.

Д.Д. Ну что ж…

Ю.Л. Да. План моей диссертации утвердили, и я могу продолжать писать ее там так же, как и здесь, — в конце концов, материалы можно посылать мейлом. Признаюсь, мне не терпится скорее поехать. Конечно, это будет полезно для моего иврита, но больше всего, разумеется, я хочу побывать в Иерусалиме, повидать Израиль и израильтян. Да и вообще съездить туда. Надеюсь, мне удастся поучиться там в ешиве — хотя бы некоторое время, пока я пишу диссертацию.

Д.Д. М-да…

Ю.Л. Чем больше думаю об этом, тем сильнее ощущение, что я должен ехать. Это все во благо. Это необходимо мне, все прочее меня не устраивает. Мое сердце на юге, а я здесь, на далеком севере.

Д.Д. Кажется, я где-то уже слышал что-то подобное…

Ю.Л. Что именно?

Д.Д. Не важно. Что ж, я счастлив, Йеуда, и надеюсь, все будет к лучшему.

Ю.Л. Как-то вы не очень воодушевились.

Д.Д. Да нет, я уверен, что все будет прекрасно. Полагаю, у нас еще есть какое-то время? Я хотел бы немного подготовить тебя к этому шагу.

Ю.Л. О чем вы?

Д.Д. Ну, я знаю многих людей в Иерусалиме, в ешивах…

Ю.Л. Так напишите мне их телефоны.

Д.Д. Нет, откровенно говоря, я хотел бы подготовить тебя… чтобы ты не попал в трудную ситуацию.

Ю.Л. Как это?!

Д.Д. Дело в том, что многие русские, твоего возраста или постарше, уезжали в Израиль с таким же энтузиазмом, а через год-два вернулись разочарованные. Вот от этого я и хотел бы уберечь тебя.

Ю.Л. Разочарованные?

Д.Д. Да. Что-то не сработало: Израиль не такой, люди слишком…

Ю.Л. Слишком — что?

Д.Д. Не важно. Суть в том, что ты собираешься ехать в другую страну, с другой культурой — пусть даже евреев связывает много общего. И тебе придется кое к чему привыкать: могу поделиться собственным опытом.

Ю.Л. Но из ваших слов я понял, что вы чувствовали себя там как дома. Или вы уехали, потому что Израиль не оправдал ваших надежд?

Д.Д. Нет, дело в другом. Во-первых, мой семейный бизнес нельзя было перевести в Израиль. Что-то сразу найти взамен него тоже не удавалось. И с инвестициями там возникли серьезные проблемы, мне пришлось все больше времени проводить за границей. И главное, в стране уже с 50-60-х годов было очень много ашкеназов, и в основном светских. Это я и имел в виду, сказав, что тебе придется к чему-то приспосабливаться.

Ю.Л. Да?

Д.Д. Это не касается тебя прямо, поэтому вряд ли стоит продолжать… но есть еще предмет для беспокойства. Государство Израиль основали главным образом евреи из России и Польши, евреи из Германии, Румынии и других стран. Им не был знаком дух других еврейских общин — и не только марокканских или иракских; даже грузинские и кавказские евреи казались им довольно странными. И когда эти евреи стали прибывать в Израиль в начале 50-х годов, к ним относились как к темной и отсталой массе. Конечно, в категориях «вестернизации» отчасти так и было: ведь сефарды представляли собой очень устойчивые, структурированные общины с богатейшей традицией. Европейским евреям имена сефардов ничего не говорили, или в лучшем случае в них видели восточный аналог Розенблатов и Гринбергов — ничего не значащих фамилий, придуманных неевреями, чтобы повысить собираемость налогов. Самим же сефардам эти имена — Харари, Зилха, Кадури, Абу-Хацейра — говорят очень много: не только о том, откуда они, но и кто они такие. Они ведь были чем-то значимым на протяжении многих веков; европейцы же видели в сефардах людей, которым нужно стать похожими на них.

Была еще и проблема языка. Они хотели говорить на иврите, но всегда при этом удивлялись, что есть евреи, которые хотя бы немного не говорят на идише, — и кое-кто удивляется по сей день. Но иврит, на котором они говорили, — разве это иврит? Это не был язык Библии или Мишны. Слова как будто взяты оттуда, но вся структура предложения, ритм языка и даже привычные для нас значения слов звучат почти незнакомо. А хуже всего с произношением, когда вместо раскатистого «р» появляется германское гортанное и одинаково выговаривают совершенно разные буквы — «хет» и «каф», «алеф» и «айн», «тет» и «тав». Позже я понял, что это совсем не случайно: на иврит наложилась фонетика идиша. В современном иврите нет звука, который уже не существовал бы на идише. Но даже это не было бы так печально, если бы они дерзко не высмеивали наше произношение! Наверное, я слишком резок…

Ю.Л. Нет-нет, продолжайте.

Д.Д. Так я закончил. На самом деле вне контекста все эти проблемы не так понятны. Это был довольно напряженный период, вызванный не столько внешними политическими угрозами, сколько труднейшей задачей принять новый огромный поток иммигрантов, при том что у большинства из них ни копейки в кармане. Кое-кто из старых израильтян терпеть не мог новых иммигрантов, и это неудивительно, поскольку, как правило, репатрианты не испытали тягот довоенного периода или Войны за независимость. Столкнувшись с массовой эмиграцией и предвидя ее возможные тяжелые последствия, европейские евреи постарались сделать население страны единым целым. Прежде всего они попытались разрушить традиционные общины и национальные группы, рассредоточивая иммигрантов по разным местам и превращая их в «израильтян». Но европейцы не понимали очень серьезной проблемы: тем самым они уничтожали многое из того, что определяло саму суть иммигрантов, делало их самими собой. И надо сказать, в целом они преуспели в этом. Сейчас в Израиле много говорят по радио и телевидению о «сефардской культуре» и важности «восточного наследия», но правда в том, что большая часть этого наследия уже размыта. Иврит все тот же, что и раньше, но дети иммигрантов-сефардов уже говорят на нем так же, как дети европейцев, — то есть с тем же ужасным акцентом. Сефардские общины, как и любые ближневосточные общины, провозглашают добродетелями уважение друг к другу, достоинство и скромность. Но эти качества трудно укреплять в свободном от условностей, суетном, самоуверенном обществе; их отвергло молодое поколение, приученное смотреть на родителей в лучшем случае как на неудачников и безнадежно устаревших людей.

Ю.Л. Теперь я понимаю, почему некоторые иммигранты захотели уехать из Израиля.

Д.Д. Понимаешь? И все же, признаться, я жалею, что уехал. Хотя эти проблемы и существовали, их не меньше и в России. Но я определил для себя общее правило: недостатки Израиля довольно легко перечислить, а его не вполне очевидные преимущества порой ошеломляют. Это я и хотел сказать, Юра. Не смущайся нахальством израильтян или чем-то еще. Не смущайся даже в том случае, если объявишь (а это вполне возможно) о том, что собираешься остаться в Израиле и стать их соотечественником. После этого многие пусть формально и одобрят твое решение, но будут глядеть на тебя косо — ведь они сами не знают, что значит жить в Израиле, хотя и живут там. Поэтому, когда тебя спросят, почему ты хочешь остаться, отвечай: из-за помидоров.

Ю.Л. Помидоров?

Д.Д. Они там очень вкусные. И не только помидоры там великолепные, но и оливки, и послеполуденное солнце — совсем не такое, как здесь. То есть здесь солнечный свет тоже бывает порой чудесным, порой нежным, даже волнующим… Но там солнце очень, очень яркое — и если сравнивать, то солнечный свет в России кажется бледным и слабым. Слепящая желтизна раннего иерусалимского утра каждый день сменяется белизной, а ближе к закату — медно-золотистым цветом, заливающим все вокруг. Очень впечатляет… Юра, когда ты поедешь туда, помни именно об этом и забудь все остальное.

Ю.Л. Но еврейский народ, еврейское государство…

Д.Д. Ну да, конечно… И все же, судя по моему опыту, в Россию возвращаются сионисты, а в Израиле остаются любители помидоров. И мне хотелось бы, чтобы ты там остался, если решишься.

Ю.Л. Да.

Д.Д. И еще одно. Не забывай там, что ты русский еврей.

Ю.Л. Странно, ведь вы ничего особенно хорошего о России не говорили.

Д.Д. Возможно, но едва ли это противоречит всему тому, что я говорил раньше. Я как-то объяснял, что вижу в тебе больше, чем просто Юрия Левакова. Я вижу поколение за поколением возвращающихся в Европу и глубины европейской еврейской истории, в те же города и городишки, населенные предками сегодняшних израильтян. В какой-то момент (на самом деле не так давно) твои предки перебрались в Польшу, а потом оказались в России, тогда как предки сегодняшних израильтян отправились в Палестину. И то, и другое решение было вызвано практическими соображениями, и потомкам не следует похваляться тем, что они родились в одном или другом месте.

Ю.Л. Не улавливаю вашу мысль.

Д.Д. Хотя в нынешнем израильском обществе и достигнуто некое единообразие, не чувствуй, будто обязан — а так, несомненно, и произойдет — походить на окружающих, словно это узаконивает твое пребывание там. Быть русским евреем вполне достаточно. И пожалуйста, объясняйся на иврите со своим московским выговором и будь самим собой в тысячах других случаев — даже если идешь против течения.

Ю.Л. Понятно.

Д.Д. То же касается и серьезных вещей, хотя здесь я не боюсь за тебя. Ты теперь знаешь, что такое быть евреем — о нашей Алахе и мишкане сердца, что значит пребывать в кдуша, что такое наши молитвы, Шабат и праздники. И прежде всего — что означает обратиться всем сердцем к Б-гу как Он есть, «любить Его и служить Ему всем сердцем твоим и всею душою твоею». Это важнейшие моменты; надеюсь, каждый из них найдет в тебе живой отклик.

Ю.Л. Да.

Д.Д. Хорошо. Тогда пожелаю тебе только успеха. Может, еще по стаканчику чачи? И даст Б-г, мы с тобой еще встретимся здесь, а может, и там. А пока — лехаим!