КДУША

Д.Д. Слово «кадош» обычно переводится на русский как «святой», но его ивритский смысл гораздо яснее и точнее. Кадош несет в себе оттенок «отделенности», «особости». Так, Шабат называют Шабат кодеш («Шабат святости», «святой Шабат»), поскольку это особый день, отделенный от других. Точно так же выделенная часть урожая, которую откладывали для священных целей, называлась «кадош», «особой» — ее не полагалось использовать обычным образом и требовалось особенно тщательно оберегать от соприкосновения со всем нечистым. По сути дела, свойство «особости» было присуще всему, что имело отношение к Иерусалимскому храму. Ведь сам Храм был святым местом, отделенным от всего окружающего и огражденным от всего нечистого. Не случайно на иврите он называется «Бейт а-микдаш» или «а-микдаш», «святое место». Это понятно?

Ю.Л. Да.

Д.Д. Тогда тебе должно быть ясно, что понятие «святости» тесно связано с понятием «чистоты». Все нечистое не может соприкасаться с кадош. Наши мудрецы употребляли тот же корень, «к-д-ш», чтобы выразить идею очищения, омовения. Например, коен омывал кидеш, руки и ноги, прежде чем войти в контакт с чем-то кадош. Способ очищения зависел от того, каким образом человек стал нечист: ведь есть различные степени нечистоты и можно по-разному стать нечистым — например, соприкоснувшись с мертвым телом или разными нечистыми веществами.

Ю.Л. И это также связано с кошерной едой?

Д.Д. Начнем с того, что диетарные законы, о которых я тебе говорил, исходят из идеи «чистоты»: некоторые животные считались «чистыми», тахор, и соответственно годными к употреблению в пищу. Если их правильно забить и приготовить, они будут кошерными. Еда, по сути дела, — одна из немногих сфер еврейской жизни, в которой идея «чистоты», строго говоря, остается актуальной.

Ю.Л. А почему так?

Д.Д. Потому что идея «чистоты» и святости прежде всего связана с Храмом, Бейт а-микдаш, и со всем, что там происходило. Когда Храм был разрушен, большая часть храмовых установлений, касавшихся служителей и жертвоприношений, потеряла актуальность.

Ю.Л. За исключением пищевых запретов.

Д.Д. Запрет на некошерную еду сохранился, и можно сказать, что с течением времени пищевые запреты стали строже.

Ю.Л. А почему?

Д.Д. К этому я и веду. Понимаешь ли, святость и чистота действительно играют в нашей религии важнейшую роль, даже если самого Храма, некогда сердцевины еврейской жизни, больше нет. Та огромная власть, которую имеют над нами законы кашрута — даже если порой всему прочему не уделяется внимания, — свидетельствует о чем-то очень глубоком в нашей душе, о чем-то таком, что большинство евреев порой не осознают. Это внутренние поиски кдуша, принимающие очень простую форму — приверженности правилам кашрута.

Ю.Л. И каким образом?

Д.Д. Начнем с того, что тебе нужно получить телесное ощущение чистоты и святости, вернее (само по себе оно может быть тебе знакомо), прийти к пониманию того, что такое ощущение есть часть кдуша. Ведь кадош — это прежде всего телесное. Если что-то считалось кадош, необходимо было защищать его от соприкосновения с нечистым. А когда ты сам оказывался в состоянии нечистоты, то для очищения требовалось не прочесть какую-то молитву, а окунуться в микве — бассейне с водой, взятой непосредственно из естественного источника, или же в водоеме с проточной водой. Подобным же образом, когда левитов посвящали на службу в Храме, они не только опрыскивали себя очистительными водами, но и выбривали все тело, начиная новую телесную жизнь. Потом они стирали одежды и надевали все чистое.

Точно такая же телесная составляющая присутствует и в кашруте. По-моему, вегетарианец должен понять это. Потому что вместо обычного поглощения любой пищи ты руководствуешься определенными правилами, различаешь еду; в итоге само это действие меняет свой характер — разве не так? В известном смысле, подчиняясь пищевым предписаниям, ты очищаешь себя изнутри, как в бассейне ты очищаешь свое тело, — а уж здесь физическое ощущение чистоты неоспоримо. Ведь именно угроза нечистоты — в эпоху Храма это было соприкосновение с нечистым или же, в смысле кашрута, угроза вкушения чего-то нечистого — требует постоянного внимания, даже настороженности. С годами это входит в привычку, становится твоей второй натурой. Поэтому мне кажется, что наша приверженность к кашруту в конечном счете — явление телесное, точнее, сочетание конкретной телесности с нетелесным, — что и составляет суть кдуша.

Ю.Л. Что вы имеете в виду?

Д.Д. Да нечто очень простое: телесное состояние кдуша в Торе достигается при помощи нетелесного. Представь себе состояние чистоты, как я его описал — когда ты чувствуешь вокруг ограждающий тебя ореол, — и вдруг этот ореол становится проницаемым, рассеивается, не только вследствие внешней телесной нечистоты, но и осквернения изнутри. Великий принцип Торы «хождение в святости» достигается не только тем, что ты избегаешь телесной нечистоты, но и нравственной. Как велит Тора: «Кдошим тихью…» («Будьте святы, ибо свят Я, Г-сподь, Б-г ваш»), И за этим повелением в книге Ваикра следует список нечистых вещей, которых следует избегать, — одни из них вполне телесные; другие, как я сказал, связаны со словами и даже мыслями.

Ю.Л. Но разве «Будьте святы, ибо Я свят» не просто еще один пример того, что называют imitatio Dei, когда человек обязан подражать Б-гу?

Д.Д. Я слышал такое определение, но не думаю, что оно отражает суть дела, по крайней мере, в данном случае. Скорее здесь действует, как выражаются наши мудрецы, клаль гадоль, великий главенствующий принцип всей нашей Алахи, и его нужно воспринимать самым конкретным образом. Как кадош Б-г и дом Его, Храм, так надо быть защищенным от всех и всего, находящегося в состоянии нечистоты. Тора велит, чтобы мы, обычные евреи, шествовали по жизни отделенными, огражденными от нечистоты — и не только в смысле физического контакта с нечистым, но и от нечистых поступков, даже нечистой речи.

Ю.Л. Но мне кажется, следует выбирать: либо святость, как вы говорите, — это телесное состояние, и нравственное измерение отсутствует; либо — нетелесное, и тогда ваше «физическое» описание не соответствует действительности.

Д.Д. Наверное, лучше сказать так: идея кдуша заключается в способности нравственного посягнуть на физическое — фактически повлиять на физическое состояние человека. И это влияние засвидетельствовано не только законами Торы, но и всей историей, которую мы знаем из книг Йеошуа, Шофтим и т. д., а также словами наших собственных пророков — например, Йешаяу. Когда Б-г впервые позвал его, Йешаяу оказался перед небесным троном и преисполнился святости от этого места: «кадош, кадош, кадош» («святой, святой, святой»). Какова же была его реакция? «И сказал я: горе мне! Я погиб, ибо я человек с нечистыми устами, и среди народа, чьи уста нечисты, живу я». По-моему, эти слова очень много значат применительно к тому ощущению, которое я хочу описать. Ибо он почувствовал это даже на своих устах, ощутил, что сам процесс говорения — слова, произнесенные им, даже слова его соплеменников, соприкоснувшись с ним, осквернили его, сделали нечистым.

Ю.Л. Понятно.

Д.Д. И как раз в этом смысле «быть святым» составляет великий основополагающий принцип Торы. Чтобы выполнить эту мицву, мы постоянно должны обращаться мыслями к небесам и тщательно взвешивать свои поступки. Мне как раз пришло в голову, что ту же идиому мы обнаруживаем в Писании: «Наблюдай за ногою твоею, когда идешь в Дом Б-жий». С тем, что свято, нельзя обходиться легкомысленно. Такое же высказывание приводится в связи с Шабат кодеш. Не будучи, строго говоря, географическим местом, Шабат все же место святости. Поэтому, когда пророк Йешаяу решил предупредить об ограждении святости Шабата, он использовал аналогичное выражение: «Если удержишь от Шабата ногу свою…» И когда Тора говорит, что мы сами должны быть кадош, это нужно, мне кажется, понимать в таком смысле: к самим себе мы должны подходить очень придирчиво.

Ю.Л. Более придирчиво, чем только есть кошерную пищу.

Д.Д. Именно. Видишь ли, пища — в значительной степени телесный феномен и очень ясно свидетельствует о тяготении к кдуша. Но наша Алаха в конечном счете распространяет это чувство на все — пока мы не начинаем ходить отделенными, окруженными сиянием святости. Вот почему, как я говорил тебе когда-то, «четыре локтя» нашей Алахи сравнивались с Храмом — ибо наша Алаха есть также место святости, но существующее везде, где бы нам ни пришлось находиться. Она упирается в самую сердцевину нашей повседневности. И это великий дар нашей Алахи: следуя ее путями, мы начинаем жить в святости. Вот почему наши мудрецы вынесли общее решение, что перед исполнением любой из мицвот мы повторяем браху благодарности Б-гу. За что мы Его благодарим? Ашер кидшану бе-мицвотав — потому что Он сделал нас кадош, даровав нам мицвот. И мы можем ходить в святости, куда бы мы ни шли.