Принц полукрови

Принц полукрови

Тема полукровок стала одной из самых модных в обществе — не только у нас, где нацвопрос в последнее время болезненно обострился, но и во всем мире.

Собственно, этническое понятие о нации мало где сохранилось — разве что в России, где ужасно заботятся о чистоте городов и все время хотят очистить их то от арбузных корок, то от незаконных мигрантов, да вдобавок норовят отождествить эти понятия.

Во всем мире нация — это комплекс законов и правил, которые ты разделяешь, и дело, которому служишь; что на пользу Родине, то на пользу и нации. Да и затруднительно в прозрачном мире, где все давно уже смешиваются в произвольных пропорциях, свободно перетекая из страны в страну, бороться за расовую чистоту.

Мне, думаю, многое удалось — пусть для себя одного — понять и объяснить про русско-еврейские отношения именно потому, что эти две крови во мне сливаются, и еврейские погромы, а равно и угнетение несчастного русского народа, происходят во мне с печальной регулярностью. Когда-то Александр Житинский, чудесный петербургский прозаик, сочинял роман «Год дракона» — так и не законченный, потому что его отвлек другой замысел.

Там герой, родившийся в год дракона, все время ощущал себя трехглавым, поскольку в нем бурлили целых три крови — русская, еврейская и польская. Еврейская все время брюзжала и жаловалась, польская гордилась и презирала остальные две, русская всем все прощала, но иногда впадала в буйство и дралась; еврейская требовала делать карьеру, польская тащила героя по бабам, а русская, естественно, заставляла напиваться; с похмелья еврейская и польская ругались между собою, а русская каялась.

Из этих мучительных тройственных диалогов состояла большая часть романа — а почти вся моя жизнь состоит из русско-еврейских споров. Головы неустанно разоблачают друг друга: ты корыстен! — а ты совсем без башни! — ты опять бездельничаешь! — а ты опять все просчитываешь! Русская половина ненавидит либералов, зато еврейская отлично видит все пороки консерваторов; столь объективный взгляд на русскую политическую жизнь делает мое участие в ней практически невозможным. За это я, пожалуй, даже благодарен своей метисности — которая, впрочем, обеспечивает мне и ряд других преимуществ. Мне трудно чем-либо плениться безоглядно, я редко испытываю приступы национальной гордости, из меня никогда не получится ни законченный менеджер, ни законченный алкоголик, — словом, я довольно сбалансированная система, потому что малейший крен вызывает негодующий вопль ущемленной половины.

Иногда мне приходит в голову крамольная мысль: Маяковский был не так уж и не прав в своей утопической мечте — «Чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем». Не хочу полного интернационала и стирания национальных черт, да это и невозможно, — но, видит Бог, не отказался бы видеть население Земли в значительной степени смешанным.

Дети разных народов — почти всегда очень интересные дети. Лучший из встречавшихся мне стрингеров (журналистов-расследователей, завсегдатаев горячих точек) был полурусским-полуказахом: в нем причудливым образом сочеталась восточная хитрость, гибкость, изворотливость — и русская отчаянная храбрость. Не было барьера, административного, пограничного или природного, которого бы он не взял. Рассказывать о нем подробнее не могу — всякая редакция маскирует и шифрует своего наиболее опытного информатора, прикидывающегося ради журналистских расследований то простачком, то бомжом, то человеком с самых верхов.

Одной из самых долговременных моих возлюбленных была полурусская-полукитаянка — со всеми чертами русской властности и китайской покорности; сочеталось в ней это сложно, но удивительно гармонично. Альгис Арлаускас — один из лучших русских документалистов — происходит от брака испанца, привезенного в Россию в 1938 году, с литовской девушкой. Смесь гремучая, но каков результат! Правда, Арлаускас сейчас работает в основном за границей, но российские специалисты его помнят. Я уже не говорю о прелести мулаток, об очаровании интернациональных мегаполисов вроде Баку, где русская, армянская, азербайджанская, еврейская и прочие крови до поры сливались свободно, — и о множестве русско-немецких браков, которых Россия навидалась со времен Петра: российская неумеренность в сочетании с немецкой умеренностью давала такие сложные, трагические и могущественные характеры, что отчество «Адамович», «Карлович» или «Фридрихович» само по себе было гарантией: вам встретился человек незаурядный. Заметим, что ни французская, ни немецкая, ни британская диаспоры в России не жили замкнуто: межэтнические и межнациональные браки были обычным делом, и русские аристократы воспитывали детей от французских модисток без всякого предубеждения. Во всей Европе царственные дома считали хорошим тоном укреплять связи с соседями посредством межнациональных браков — и это приводило к блистательным результатам, сколько бы ни сетовали на вырождение дома Романовых: посмотрите на лица последнего поколения царской семьи — где там черты вырождения? Гемофилия была, Александра Федоровна была носительницей этого гена, — но в остальном наследник и великие княжны были здоровыми, добрыми, красивыми детьми, а черты вырождения гораздо яснее прочитываются в лицах тех аристократов, которые брачуются исключительно в собственном кругу.

В российской аристократии этнический национализм вообще не был принят — хотя бы в силу того, что возводить свою генеалогию к варягу Рюрику или к татарским ханам считалось признаком особой древности рода; примесью шотландской крови гордился Лермонтов, а Пушкин при всяком удобном и неудобном случае поминал Африку свою да «арапский профиль» — и не сказать, чтобы африканская примесь испортила нашего первого национального поэта. Сын пленной турчанки Жуковский всю жизнь протосковал по Родине — в его случае не турецкой, а небесной; сложный букет примесей — прежде всего немецких — сделал Блока великим поэтом-романтиком, и дело тут не в крови, конечно, а в генетической памяти. Эту генетическую память отрицать очень сложно: доказано, что о предках своих мы помним больше, чем думаем. Так вот, чем больше у человека этой генетической памяти — тем больше он понимает про жизнь (это примерно как у компьютера, нуждающегося в большом объеме памяти для выполнения сложных и тонких задач). Одна кровь никогда не мешает другой: напротив, их опыт суммируется. Разрываясь между русской отвагой и немецким расчетом, человек в конце концов становится идеальным стратегом, как Блюхер. А вобрав еврейскую полемическую пылкость, русское упрямство и азиатскую хитроватость, превращается в идеального политика Ленина: как ни относись к его взглядам, но в смысле тактического расчета и заразительной пассионарности равного ему в двадцатом веке не было.

Сейчас стало модно… не то что модно, а скорее принято… бояться за чистоту русской нации, которую размывают со всех сторон. Евреи — которых не так уж много здесь и оста лось — ее подсиживают, оттирая от СМИ. Гастарбайтеры лишают ее работы (как будто русские рвутся на самую грязную и низкооплачиваемую работу), американцы против нас умышляют, украинцы счастливы от нас избавиться, грузины нам хамят. Такое мировоззрение провально по определению — на обиженных воду возят, и правильно делают. Если нация научилась кичиться своими обидами — я, честно говоря, не вижу, чем она так уж отличается от евреев, тоже постоянно тычущих всем в нос свои многовековые страдания; в армянах тоже есть эта не очень приятная черта. Мне кажется, русским хватит страдать. Им надо наконец выработать этические принципы, на которых не худо бы объединиться, и первым таким принципом сделать отнюдь не ксенофобию, но, напротив, всеобъемлющее гостеприимство. «Придите в мирные объятья!».

Русские никогда не боялись примесей, широко зазывали к себе немцев, французов, варягов, переварили даже ордынцев — кровь наша такова, что примеси делают нас только крепче.

Сегодня, мне кажется, выход для России как раз в том, чтобы превратиться во всемирную мекку свободных талантов — к этому впервые призвал политолог Денис Драгунский, заметив, что именно у нас сложились оптимальные условия для развития искусств. Законопослушность у нас не в чести, а вот стимулов для творчества сколько угодно. В Россию всегда ехали реализовываться те, кому в Англии было тесно, в Германии — скучно, во Франции — пошло… Мы были такой же страной эмигрантов, как Америка; талантливые карьеристы, яркие авантюристы, блестящие художники делали у нас карьеры еще и побыстрее, чем на своих консервативных Родинах. Именно поэтому сегодня нам надо вобрать пассионарность и энергию Востока, утонченность и томность Запада, принципиальность и воинственность Севера, жизнелюбие и жизнестойкость Юга — чтобы нация наконец встала на ноги, перестав провинциально вариться в собственном соку.

Дети от межэтнических браков непобедимы — история демонстрирует это с исчерпывающей наглядностью. Имею в виду не себя, но большинство значительных артистов, литераторов и политиков последнего времени.

Национальная чистота — вообще странное понятие. Народы перетекали друг в друга, смешивались, путешествовали, оседали, снимались с места… Жизнь Земли — процесс живой, не знающий границ. Дети межэтнических браков имеют уже то несомненное преимущество, что нас не больно-то впихнешь в рамки национально ограниченных, замкнутых сообществ: мы не свои среди националистов любой породы. С нас начинается великий всемирный интернационал — неизменное будущее Земли, сколь бы его ни откладывали и ни оттягивали. Кстати, нас, метисов, очень тянет друг к другу.

И именно от нас родится когда-нибудь всечеловек, вобравший все гены, от а до я, от арабских до японских. А националисты пусть сидят по своим подпольным норам, вымеряя лицевые углы. Мы, метисы, принадлежим к всемирной нации свободных талантов — и, в отличие от прочих каст, приглашаем к себе всех желающих.

8 декабря 2005 года,

№ 230(24275)