Талант и панибратство

Талант и панибратство

Сколько уж лет я веду «Времечко» с Яной Поплавской, в которую когда-то все мои сверстники были влюблены, наблюдая ее сначала в «Красной Шапочке», а потом в шварцевской «Тени» на сцене «Современника»: до сих пор смотрю на нее, вспоминаю детство и радуюсь. Почему Поплавская выросла такой идеальной матерью, крепким профессионалом и роскошным психотерапевтом в повседневном общении? Почему, приходя на ночной «времечковый» эфир из родной газеты вымотанным и злым на весь свет, я через пять минут общения с ней начинаю беспричинно хихикать и любить человечество? Почему зритель, видя Поплавскую в кадре, хочет немедленно рассказать о своих проблемах ей, и только ей? Потому что Поплавская в десятилетнем возрасте общалась с дядей Женей Евстигнеевым, с режиссером дядей Леней Нечаевым, композитором дядей Лешей Рыбниковым и поэтом дядей Кимом; а рядом с ней был гениальный мальчик Дима Иосифов, ныне режиссер, а тогда экс-Буратино, сыгравший в «Красной Шапочке» Волчонка.

Ребенок, попавший в хорошую рабочую атмосферу на съемочной площадке, понимает самое главное: коллективная работа может быть радостью, можно придумывать, импровизировать, и это может быть не разовым праздником, а повседневностью. Ребенок, поющий на сцене, получает огромный заряд счастья — и если он талантлив (а значит, со сверстниками ему по определению бывает непросто), у него есть могучая компенсация всех бытовых страданий и психологических трудностей. И даже ребенок, попавший в модельный бизнес, осваивает массу полезных умений — если понимать под модельным бизнесом не раннее знакомство с некими сторонами жизни, а эстетическое чувство и способность красиво себя носить.

Опасны для ребенка, на мой взгляд, как раз не артистические, а околоартистические занятия. Долгие наблюдения над творцами внушили мне твердое убеждение, что творец как раз чаще всего — человек высоконравственный, с адекватными представлениями о добре и зле; он не лишен эгоизма и чудачеств, но умеет держать себя в руках, и дисциплина у него фантастическая, ибо без нее в искусстве ничего не сделаешь. Зато околохудожественные занятия, полубогемная среда, сплетни и т. п. — все это по-настоящему развращает, и я хорошо знаю «мосфильмовскую» молодежь (живу-то всю жизнь на Мосфильмовской). И в школе у нас были такие детки — дочки монтажеров, сынки директоров картин: нетворческие люди в творческой среде — это кранты. Это очень опасно. Они начинают вести себя, как творцы, — без всяких на то оснований, и дети их гордо рассказывают, как видели того же дядю Женю Евстигнеева пьяным в сосиску…

В ребенке-творце этого панибратства никогда нет. Талант есть прежде всего представление об иерархии.

Вспоминаю себя пятнадцатилетним, при первом знакомстве с большими поэтами: они не стеснялись показываться мне и пьяными, и полунищими, и раздраженными, — но от этого я любил их не меньше и чувствовал себя не ближе к ним. Гений — он и в канаве гений, и дистанция чувствуется всегда. Дети понимают это лучше взрослых, потому что талантливый человек до старости ребенок.

Пастернак в сороковые и пятидесятые был откровенен только с молодыми — старые уже испортились, думали о деньгах и о болезнях, а окружавшая его молодежь еще интересовалась высшими сферами. «О детство, ковш душевной глуби!».