Провал

Провал

В октябре 1940 года, незадолго до того как в Париж вошли немецкие войска, сотрудники французского дешифровального центра перебрались из столицы в поместье Фузес на юге Франции. Вместе с французскими дешифровальщиками в Фузесе нашли убежище их польские коллеги, бежавшие из Варшавы в начале сентября 1939 года. В ноябре 1942 года все сотрудники центра были вынуждены покинуть Фузес, спасаясь от немецких войск, вторгшихся на юг Франции. Четыре месяца спустя начальник дешифровального центра Густав Бертран вместе с бывшим руководителем польского шифрбюро майором Гвидо Лангером и его заместителем Максимилианом Ченжским, которые были в курсе взлома «Энигмы» англичанами, все еще оставались на территории Франции. Одной из основных причин этого стал разлад между Бертраном и Лангером.

Во-первых, Бертран страшно оскорбился, узнав, что Лангер в течение целых шести лет тщательно скрывал от него тот факт, что польские криптоаналитики сумели взломать «Энигму» еще в 1933 году. Во-вторых, по мнению Бертрана, Лангер и Ченжский запятнали свою репутацию еще больше, когда стало известно, что они тайно поддерживают радиосвязь с польским правительством, нашедшим пристанище в Англии, и без ведома Бертрана доводят до его сведения содержание швейцарских шифровок, которые французы перехватывали и читали в Фузесе. В-третьих, Бертрана выводило из себя безудержное пьянство Лангера, который после бегства из Фузеса запил так сильно, что им заинтересовалась полиция, и Бертран был вынужден использовать все свое влияние, чтобы замять скандал.

Со своей стороны Лангер перестал доверять Бертрану, когда тот, получив от англичан отказ на свою просьбу поделиться вскрытыми ключевыми установками для «Энигмы», завел разговор о том, чтобы поведать об «Энигме» какой-нибудь другой стране, которая сумеет должным образом отблагодарить за оказанную ей помощь. По мнению Лангера, Бертран не имел никакого права распоряжаться секретами, которые лично ему не принадлежали, ведь именно поляки первыми взломали «Энигму».

Разногласия между Бертраном и Лангером достигли апогея, когда встал вопрос об эвакуации польских дешифровальщиков из Франции. Еще в октябре 1942 года Лангер изъявил желание перебраться из Фузеса в Северную Африку, но Бертран отказался отпустить польских коллег, мотивируя свое решение нестабильностью обстановки в Северной Африке. Когда выяснилось, что Бертран ошибся в своих прогнозах и операция по высадке англичан и американцев в Северной Африке оказалась весьма успешной, Лангер не преминул в резкой форме указать на его ошибку. А вскоре Лангер обвинил Бертрана еще и в том, что именно из-за его упрямства была упущена счастливая возможность беспрепятственно покинуть Францию. В ноябре 1942 года полякам было предложено прибыть на один из небольших островков на южном побережье, где их ждал корабль, чтобы перевезти в Северную Африку. Бертран отказался санкционировать эту операцию, пока не получит согласия своего руководства. Согласие было получено, но слишком поздно: к тому времени немцы успели запретить всякое передвижение между материком и островами.

Это событие стало первым звеном в цепи упущенных возможностей и отмененных планов по эвакуации польских дешифровальщиков из Франции. Лангер впрямую начал обвинять Бертрана в халатности и безответственности. Масла в огонь подлило решение Бертрана не покидать Францию вместе с поляками. Лангер заподозрил, что Бертран намеренно саботирует все попытки эвакуироваться, поскольку сам нисколько в этом не заинтересован. В свою очередь, Бертран жаловался, что все его предложения игнорируются Лангером, и поэтому неудивительно, что с эвакуацией ничего путного не получается.

Очередная операция по эвакуации польских дешифровальщиков под кодовым названием «Сверчок» сорвалась в ночь с 3 на 4 декабря 1942 года. Поляки должны были прибыть в условленное место на побережье недалеко от Канна, где их ждала лодка. Однако разведка, проведенная французами накануне операции, показала, что это место взято под усиленную охрану итальянскими солдатами. Операция была отменена.

Для эвакуации было выбрано другое уединенное место на морском побережье Франции. Однако француз, который отвечал за проведение операции, был арестован, а в условленном месте, как выяснилось, немцы устроили засаду. После этой неудачи Бертран предложил полякам бежать через Швейцарию. Побег был назначен на конец декабря, но и от него пришлось отказаться, так как швейцарские чиновники не были вовремя предупреждены и не успели подготовиться к приему беглецов.

Тогда Бертран решил эвакуировать поляков через Испанию, несмотря на то что его связной в Англии Уилфред Дандердейл настоятельно не советовал делать это. 29 декабря Бертран послал сообщение Дандердейлу:

«Мы не можем воспользоваться „швейцарским“ вариантом, поскольку после этого покинуть Швейцарию будет практически невозможно… Нам остается прибегнуть к „испанскому“ варианту, что мы и попытаемся сделать. Не могли бы Вы попросить своего представителя в Барселоне помочь Лангеру и его команде, как только они туда прибудут… Здесь опасность становится все более ощутимой, и мы должны действовать без промедления…»

План действий, предложенный Бертраном, был весьма прост, по крайней мере теоретически. Польские дешифровальщики должны были сначала перебраться в Тулузу, а затем в Перпиньян на границе с Испанией и там разделиться на две группы. Первой группе, в которую вошли Лангер, Ченжский, Эдуард Фокчиньский и Генрих Пашковский с беременной женой, следовало сразу же перебраться через горы в Испанию. А вторая группа в составе Режевского, Зыгальского и Казимежа Гаца должна была последовать за ними два дня спустя.

12 января 1943 года польские беженцы прибыли в Тулузу. Там их поселили в каком-то полуразвалившемся доме на самой окраине города и забыли даже покормить. На следующий день, когда члены группы Лангера оказались в Перпиньяне, им сообщили, чтобы они немедленно готовились к отправке в Испанию, однако через час это решение было отменено: Лангеру и всем остальным было предложено подождать вторую группу. 14 января в Перпиньян приехали Пашковский и его беременная жена, а Режевский и Зыгальский остались в Тулузе.

15 января в 8 часов утра обе группы выехали на рейсовом автобусе из Перпиньяна в направлении франко-испанской границы. Однако на выезде из Перпиньяна автобус был остановлен полицией. Всех поляков, за исключением Пашковского и его беременной жены, отвели в полицейский участок и после короткого разбирательства препроводили в суд, который приговорил их к месячному тюремному заключению за использование поддельных документов. Впоследствии выяснилось, что организаторы эвакуации поляков в Испанию забыли заблаговременно предупредить полицию, которая в таком случае не стала бы чинить препятствия беглецам.

Пока Лангер и его коллеги томились в тюрьме, Режевский и Зыгальский попытались самостоятельно покинуть Францию. Первая попытка закончилась неудачей: человек, который взялся перевести их через границу, так и не появился в условленном месте. Вторая попытка поначалу складывалась удачно. Из Тулузы Режевский и Зыгальский поездом добрались до Перпиньяна и в ночь на 29 января в сопровождении местного контрабандиста вышли в направлении границы. Через несколько часов их проводник начал жаловаться, что ему заплатили слишком мало за такую трудную работу, и, размахивая пистолетом, стал требовать денег. Режевский и Зыгальский понятия не имели, где находятся, и даже если бы оказали вымогателю сопротивление, то вряд ли смогли бы самостоятельно перейти границу или найти обратную дорогу. Поэтому поляки отдали всю имевшуюся у них наличность и вскоре оказались в Испании. Там они тоже угодили в тюрьму, откуда вышли только в мае, и лишь через два месяца им удалось через Португалию добраться до Англии.

Польскому криптоаналитику Антонию Палльтху повезло значительно меньше, чем Режевскому и Зыгальскому. 12 февраля Бертран получил записку, под которой стояла подпись «Ленор» — это было кодовое имя Палльтха. В ней говорилось: «Я заболел, поев консервированных зеленых бобов». Это означало, что Палльтха арестовали немцы.

Что касается Лангера, то, не имея связи с Бертраном, он ничего не знал ни об успешном побеге Режевского и Зыгальского в Испанию, ни об аресте Палльтха. Лангер и его коллеги отказались от услуг некоего господина Переса, организатора двух неудачных попыток переправить их в Испанию, поскольку в полиции им недвусмысленно намекнули, что его основного подручного по имени Гомес не без оснований подозревают в сотрудничестве с немцами.

12 марта Лангер вместе с остальными членами своей группы предпринял очередную попытку попасть в Испанию. На этот раз было решено воспользоваться услугами проводника, которого им порекомендовали в полиции Тулузы. Только поляки сели на поезд, чтобы добраться до небольшого приграничного селения, откуда должен был начаться их пеший переход через границу с Испанией, как немцы начали проверку документов у пассажиров. Лангер, Ченжский и остальные спешно покинули поезд.

Несмотря на неудачу, на следующий день поляки решили воспользоваться тем же самым маршрутом. Однако на этот раз планировали ехать не на поезде, а на такси. Перед отъездом к ним зашел связной Переса и предложил ехать не на такси, а на полицейском грузовике, который немцы никогда не проверяли. Связной велел Лангеру расписаться на 20-франковой купюре, разорвал ее пополам и сказал, чтобы Лангер отдал вторую половину проводнику после перехода границы: проводник получит от Бертрана деньги за эвакуацию поляков, только если предъявит половину купюры, полученную от Лангера.

В 14.30 связной вернулся и объявил полякам, что их проводником будет Гомес и что маршрут придется изменить. Лангер сказал, что не доверяет Гомесу, но связному каким-то образом удалось убедить его, что Гомес заслуживает доверия.

В 16.00 пришел Гомес и заявил, что грузовика не будет. Но тут Лангер занял твердую позицию и сказал, что если к 18.00 грузовик не приедет, он откажется иметь дело с Гомесом.

В 19.00 грузовик с поляками выехал в направлении франко-испанской границы. Однако они успели проехать всего три километра, как грузовик окружили немцы на мотоциклах и стали палить в воздух из автоматов. Лангер и его товарищи были арестованы.

Об аресте польских дешифровальщиков Бертран и начальник французской контрразведки Поль Пейоль узнали не сразу. Бертран считал, что полякам удалось бежать за границу. Когда ему принесли половину 20-франковой купюры, подписанную Лангером, он немедленно заплатил требуемую сумму. Сведения о задержании Палльтха и группы Лангера просочились к Пейолю и руководителю Секретной разведывательной службы Англии Стюарту Мензису лишь месяц спустя. Тогда же Бертран сообщил им об аресте Рудольфа Лемуана.

17 марта Лемуан, находившийся под домашним арестом в парижской гостинице «Континенталь», начал давать показания. В течение нескольких дней он рассказывал, при каких обстоятельствах познакомился с Гансом Шмидтом, как тот передавал сотрудникам Второго бюро (французская разведывательная служба) руководства по «Энигме», информацию о планах перевооружения Германии и другие секретные данные, источником которых в основном служил его брат Рудольф, занимавший довольно высокий пост в немецкой армии. Лемуан не утаил ничего.

20 марта Лемуан подписал данные им показания. О Гансе Шмидте в них говорилось следующее:

«Его работа на Второе бюро длилась около десяти лет. Он ушел из шифрбюро министерства обороны Германии за два года до начала войны… Я пытался заставить его завербовать своего брата. Он сказал, что это невозможно. Если бы у его брата возникло хоть малейшее подозрение о том, чем он занимается, тот немедленно пристрелил бы его… Его жена тоже не знала, что он работает на Второе бюро. Шмидту всегда не хватало денег. У меня создалось впечатление, что в последние два года наших выплат ему было недостаточно. Должно быть, он вступил в контакт с другой иностранной разведкой».

Ознакомившись с показаниями Лемуана, начальник немецкой военной разведки Вильгельм Канарис распорядился немедленно арестовать Ганса Шмидта.

Незадолго до того как Лемуан сделал свои признания, Ганс Шмидт снял квартиру в Берлине, которую нашла его дочь Гизела. У Шмидта был собственный дом в одном из пригородов, где он служил в местном отделении Исследовательского отдела люфтваффе, — специального ведомства, занимавшегося тайным прослушиванием телефонных разговоров. Однако, приезжая в Берлин, Шмидт хотел иметь собственную крышу над головой.

1 апреля 1943 года Гизела договорилась встретиться с отцом в этой самой квартире. Но когда она приехала туда, ее встретила заплаканная домовладелица и сообщила, что Шмидт арестован гестапо, а в квартире был обыск. Гизела поспешила в гестапо, чтобы узнать, чем может помочь своему отцу. Но Гизеле мало что удалось узнать — в гестапо ей сказали, что во Франции найдены какие-то документы, компрометирующие ее отца.

Гизела позвонила своему брату Гансу. Они договорились встретиться в доме Рудольфа в пригороде, чтобы обсудить создавшееся положение. Увидев брата, Гизела поняла, что он напуган до смерти. Именно по совету отца Ганс-младший вступил в национал-социалистическую партию, и теперь оказалось, что Ганс-старший предал дело, служение которому так рьяно проповедовал.

Членам семьи так и не сообщили, какое преступление совершил Ганс Шмидт. Через влиятельных знакомых они просили содействия у главнокомандующего люфтваффе Германа Геринга, и тот даже пообещал помочь. Но позднее Шарлотте передали, что руководивший гестапо Генрих Гиммлер запретил Герингу вмешиваться в это дело.

Гизеле было разрешено навестить отца в тюрьме. Шмидт слегка похудел, но в остальном выглядел вполне здоровым человеком. Разговаривали они мало, поскольку не хотели проговориться о чем-либо, что впоследствии могло быть использовано против них. Шмидт попросил Гизелу забрать домой его теплое зимнее пальто, а взамен принести куртку. А прощаясь, улучил момент, когда охранники отвернулись, и шепнул Гизеле, чтобы она разрезала подкладку у левого рукава пальто — там, по его словам, находится нечто очень важное.

Вернувшись домой, Гизела распорола подкладку и нашла записку отца с просьбой принести ему цианистый калий. В записке ничего не говорилось о том, зачем ему понадобился сильнодействующий яд, но и так все было ясно. Гизела решила обратиться за помощью к своему учителю химии, надеясь, что он проявит сочувствие к человеку, бросившему вызов нацистам, или, наоборот, захочет отомстить тому, кто столько лет им служил. Ее надежды оправдались: учитель химии передал Гизеле несколько пилюль и заверил, что их вполне хватит, чтобы свести счеты с жизнью.

Однако Гизела так и не получила разрешения увидеть отца. Она зашила коробочку с пилюлями в рукав отцовской куртки и передала ее в тюрьму. Позднее Гизела узнала, что яд был обнаружен тюремным надзирателем. Пытался передать яд отцу и Ганс. Неизвестно, была ли его попытка более удачной, чем попытка сестры. Возможно, власти специально позволили Шмидту свести счеты с жизнью, чтобы не проводить тщательного расследования и не доводить дело до суда. Так или иначе, но в сентябре Гизелу попросили прийти в тюрьму на опознание. Ее отец лежал на деревянном топчане, накрытый одеялом. Гизела приподняла одеяло, чтобы посмотреть, нет ли на теле следов пыток, но ничего не заметила. Худоба была единственной переменой в отце, которая сразу бросилась ей в глаза.

Расходы на похороны Ганса Шмидта взял на себя его брат Рудольф. 21 сентября 1943 года Ганс Шмидт был похоронен в безымянной могиле на кладбище в пригороде Берлина, и только ближайшее окружение Гитлера да следователи из гестапо знали, что именно он натворил. Но если они полагали, что его смерть положила конец этому делу, то сильно ошибались. Клетка захлопнулась, но птичка успела упорхнуть.