Механизм напряженности

Механизм напряженности

22. В основе всего — напряженность между удовольствием и болью; и три главных области, в которых действует удовольствие — боль, это сфера вторичных напряженностей, образуемых парами добро — зло, красота — уродство и безопасность — опасность. Основополагающая истина, распространяющаяся на все эти пары, состоит в том, что их «хорошие», доброкачественные полюсы целиком и полностью зависят, с точки зрения их «доброкачественности» — их ценности для нас, — от их «плохих» противополюсов. Всем известно: избыток красоты может обернуться уродством, боль — подлинным удовольствием… и так далее, что ни возьми.

23. Пара красота — уродство может служить образцом для демонстрации механизма действия всех прочих напряженностей. Точно так же, как различаются два типа удовольствия, преднамеренное и случайное, различаются и два схожих типа красоты, в зависимости от нашего способа восприятия, — красота объективная и актуальная. Объективная красота некоего объекта или опыта непреложна — как бы заключена в скобки, отделяющие ее от каких бы то ни было субъективных реакций и чувств того, кто ее воспринимает. Актуальная красота — это то, что я ощущаю в данном конкретном случае: то воздействие, какое тот или иной объект или опыт оказывает на меня в этот конкретный момент.

24. Нас с детства приучают мыслить о великом искусстве (да и о многом другом, в частности о религии) именно в объективном ключе, как будто всякий актуальный опыт восприятия великого произведения живописи должен производить на всех нас одно и то же воздействие. Достаточно заглянуть в любую прославленную художественную галерею в разгар наплыва посетителей, чтобы воочию убедиться, к чему это приводит: толпы осовелых от скуки туристов с непроницаемыми, как у истуканов, лицами во все глаза глядят на великое искусство и никак не могут взять в толк, отчего у них нет даже слабого проблеска реакции, ведь искусство-то великое! Они до того несамостоятельны в суждении, что даже не допускают вероятности, что в актуальном смысле какая-нибудь реклама кока-колы может быть прекраснее прославленного шедевра Микеланджело.

25. Объективная красота — разумеется, миф: миф очень удобный, без которого невозможно было бы обучать искусству и постигать «науку» художественного восприятия, и миф, кроме того, очень человеческий, поскольку для того, чтобы обнаружить в объекте объективную красоту, нужно попытаться пробудить в себе лучшие чувства, на которые представители человеческого рода способны. Все великие произведения искусства — это, так сказать, светские иконы, и видеть их объективно значит совершать светский обряд причащения.

26. Но у объективной красоты имеются два заклятых врага — реальность и узнаваемость. Абсолютная реальность эстетического опыта — это то, что мы действительно чувствуем, как «в скобках», так и «за скобками». Узнаваемость порождает пренебрежение, иначе говоря, скуку, навеваемую «скобками» непреложности. Созерцать объективную красоту становится обязательством, долгом, а все мы прекрасно знаем, что понятия «долг» и «удовольствие» редко бывают в согласии друг с другом; повторное посещение галереи — это ведь и посещение первого посещения. Из этого, конечно, не следует, что любые повторения опытов восприятия прекрасного непременно умаляют изначальную красоту. Это часто неверно применительно к искусству и определенно неверно как обобщение применительно ко многим другим занятиям, например к любовным утехам. Тем не менее для человека характерно глубинное, архетипическое неприятие всяческой рутины, обусловленное потребностями выживания (выживание суть правильное выполнение затверженных навыков, будь то навыки охоты/собирательства из повседневной практики примитивного человека или трудовые навыки, обеспечивающие регулярный денежный заработок человеку индустриального общества). Удовольствие тесно связано с красотой непредсказуемой (вспомним «случайный» тип удовольствия) и свежей, то есть не известной из прежнего опыта.

27. Конечно, подобную красоту — назову ее условно девственной — можно ощутить и в уже знакомых объектах, точно так же как некую метафорическую девственность можно обнаружить в возлюбленной и тогда, когда ее фактическая девственность осталась в далеком прошлом. Именно такую девственную красоту ощущают почти все дети, а также поэты и художники, иногда под воздействием определенных наркотических веществ, например алкоголя или ЛСД. Но для огромного большинства взрослых единственным способом ее ощутить служит только новый опыт.

28. Правда, мы находим, чем заменить утраченную объектом девственную красоту. Картина красива, потому что она моя — потому что я ею владею, или храню ее в своей памяти, или понимаю сокрытую в ней тайну. Просто вещь становится моей вещью, не вещью в себе. Опыт уступает место обла-

29. Современное общество все упорнее заталкивает нам в глотку объективную красоту. Только такая красота и занимает профессиональных критиков; а мы живем в эпоху критиков. Только такая красота заботит коммерцию. Массовые средства информации, отработанная техника вульгаризации, пришедшая на смену дидактической морали девятнадцатого века дидактическая культура века двадцатого (в доказательство того, что орган воздействия на массы верно «служит» этим самым массам), численный рост музеев и художественных галерей, шквал литературы информативного характера — все это толкает нас, существ по сути своей «актуальных», воспринимать мир в «скобках», в условно-объективном виде.

30. Характерная для наших дней притягательность наркотиков и разных философий — таких как дзэн-буддизм, — помогающих обнаружить девственную красоту в знакомых объектах, объясняется нашим протестом против того давления, которое оказывает на нас современное общество. У объективной красоты есть свое назначение, и в этих рамках она нужна и важна; но иногда нам хочется поменьше всяких имен и названий, поменьше ярлыков, поменьше анализа и исторических привязок — словом, поменьше «культуры». Нам хочется, чтобы сейчас, в эту самую минуту, ничто не стояло между объектом/опытом и разумом и чувствами. Нам нужна вещь в себе.

31. Подгоняемые этим желанием и вынужденные вечно искать дотоле неизведанное, мы ставим себя в ситуацию Мидаса. Все, к чему он прикасался, обращалось в золото — и с этого мгновения становилось для него совершенно бесполезным. Мы жаждем девственной красоты, но стоит нам вкусить ее, она обращается в золото… или скуку. И нам приходится искать снова. Удовлетворить желание значит сотворить новое желание.

32. Но есть, конечно, и еще один элемент в нашем стремлении к девственному опыту красоты. Не нужно большой наблюдательности, чтобы заметить: здесь действует тот же неумолимый закон, что и в случае с голодом, — «злое», или очевидно враждебное, состояние необходимо нам, чтобы насладиться состоянием «добрым», или благожелательным.

33. Голод и аппетит означают ровно одно и то же. У вас есть аппетит? Да, я голоден. Вы голодны? Да, у меня разыгрался аппетит.

34. То же справедливо и для всех остальных главных напряженностей. Удовольствие вдвойне удовольствие, если наступает вслед за периодом боли. Безопасность — если следует за опасностью. Добро — за злом. Нельзя отрицать того, что мы не всегда активно стремимся к «плохим» противополюсам и наш откат от «хороших» полюсов вызван скорее апатией, нежели активным действием: не так уж часто мы действительно причиняем себе боль, бессмысленно рискуем жизнью или идем на преступление. Но как-бы там ни было, нам не обойтись без попеременной смены этих противоположных состояний, и мы сами способствуем такому ходу вещей тем больше, чем больше мы чувствуем себя обделенными (в силу пороков общества и образования, в силу неоправданного неравенства, царящего в нашем мире) необходимым нам девственным опытом.

35. Вполне естественно, что на нашем нынешнем плачевном этапе цивилизации (так далеко ушли, так мало чему научились!) многие рассматривают девственный опыт как самый существенный компонент жизни, неважно где его обретать — среди социально «хороших» или «плохих» полюсов. Оправдание найдется и для преступления (как это прекрасно продемонстрировал Жан Жене[8]), и для уголовно ненаказуемого зла (эпидемия супружеской неверности, жестокость неписаных законов коммерции и так далее), и для игры с опасностью (рискованные увлечения и профессии, вроде альпинизма и автогонок).

36. Даже тот, кто пытается обрести удовольствие на «хороших» полюсах, точно так же нуждается в «плохих» полюсах, хотя бы сам и не стремился получить там личный опыт.

37. В результате всего сказанного может сложиться впечатление, будто этот попеременно действующий механизм так глубоко внедрился в самое наше существо — и в самое существо нашего общества, — что мы не в силах ему противостоять. Но это равносильно утверждению, что разум и наука бессильны против принципа удовольствия и нашего болезненного пристрастия к девственному опыту; что мы вообще не способны контролировать то сокрушительное воздействие, которое эти напряженности заставляют в настоящее время испытывать каждого из нас в отдельности и каждое наше общество в целом. Я решительно отвергаю такой пессимистический и фаталистический взгляд на судьбу человечества и хочу предложить к рассмотрению модель и метод решения этой проблемы.