Искусство и общество

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Искусство и общество

35. Но деспотия самовыражения — не единственный фактор, с которым приходится мириться современному художнику. Одна из характернейших особенностей нашей эпохи состоит в не знающем ни меры, ни границ пользовании полюсами насилия, жестокости, зла, опасности, извращения, сумятицы, недосказанности, иконоборчества и анархии как в массовой, так и в интеллектуальной разновидностях искусства и развлечений. Счастливый конец становится «сентиментальным»; неопределенный или трагический финал становится «жизненно правдивым». Часто слышишь, что художественные направления всего лишь отражают направления в истории. Наш век очевидно отмечен насилием, жестокостью и прочим в этом роде: так каким же, если не «чернушным», может быть искусство такого века?

36. Но в таком случае получается, что художник не способен ни на какие высокие помыслы и свершения и только отражает, как в зеркале, окружающий его мир. Да, никто не спорит с тем, что «чернушное» искусство нашего времени в большой степени, увы, исторически оправдано; но очень часто это еще и результат незаслуженного разностороннего давления на искусство со стороны общества. Художник создает «чернушное» искусство, потому что как раз этого и ждет от него общество — не потому, что так велит ему его внутренняя суть.

37. «Чернушное» искусство вполне может доставлять нам своеобразное удовольствие не только потому, что мы сами не вполне чужды насилия, жестокости и нигилистического хаоса, — и не только потому, что пробуждаемые таким искусством эмоции служат наглядным контрастом нашей повседневной жизни в безопасном обществе, но еще и потому, что эта наша жизнь с ее боязнью унылой серости сразу обретает и реальность, и цвет, и ценность, которых ей так не хватает, если рядом, всегда наготове, нет такого ободряющего контраста. Вот эта насильственная смерть — моя безопасная жизнь; вот эта деформированность — моя симметрия; вот эта поэтическая бессмыслица — мой здравый смысл.

38. Одно из самых глубинных удовольствий, которые доставляет нам трагедия, сводится попросту к тому, что мы сами уцелели; трагедия эта могла ведь случиться и с нами, но не случилась. Трагедия не только дарит нам опыт сопереживания, но и, вслед за тем, радость выживания.

39. Итак, можно говорить о некоем очень глубоко укоренившемся чувстве, благодаря которому публика никогда не принимает «чернушное» искусство за чистую монету. Недаром в защиту порнографии нередко выдвигают тот аргумент, что в конечном счете ее воздействие, независимо от исходных и явных намерений, зачастую только укрепляет нравственные устои. Лицезрение «разврата» и извращений служит людям напоминанием об их собственных добродетелях и нормальности. Садизм скорее заставит больше уважать других, чем подтолкнет к садизму, и так далее. Но какой бы точки зрения вы ни придерживались — что подобное искусство растлевает общество или что оно исподволь оказывает ему услугу, — несомненно одно: художнику оно наносит вред.

40. Искусство сегодня вынуждено обеспечивать все то, что в былые времена обеспечивалось невежеством и неудовлетворительными социальными и физическими условиями жизни: незащищенность, насилие и произвол случая. А это уже извращение подлинной функции искусства.

41. Именно эта противоестественная роль в ответе за типичные для многих так называемых «авангардных» художников проявления комплекса вины; за попытки творца всеми силами изгнать себя из своего творения, свести произведение до статуса некой игры, в которой должно быть как можно меньше правил. Картины, где все краски, формы и фактуры — дело случая; музыка, где объем обязательной для исполнителя импровизации превращает композитора в полное ничто; романы и поэтические произведения, где взаимное расположение слов и даже целых страниц абсолютно произвольно. Научной основой для такого искусства, в котором действует один закон — как карта ляжет, служит, вероятно, широко известный и превратно понимаемый принцип неопределенности; другой источник — абсолютно ошибочное представление о том, что отсутствие вмешивающегося — в нашем повседневном понимании «вмешательства» — Бога означает бессмысленность существования. Такое искусство, несмотря на всю его скромность и ненавязчивость, на поверку оказывается нелепо высокомерным.

42. Художник может решить не быть художником, но он не может быть художником, который взял и решил не быть художником.