Октябрь

Октябрь

Не спрашивай, по ком звонит колокол…

По независящим от меня обстоятельствам я не стану ничего писать об этом периоде президентской кампании 1972 года. Во вторник 7 ноября я встану с постели и отправлюсь на избирательный участок, чтобы проголосовать за Джорджа Макговерна. После этого поеду обратно домой, запру входную дверь, снова лягу в постель и буду смотреть телевизор. Вероятно, через какое-то время меня охватит беспокойство, и тогда я снова встану и начну писать о гнусном, хладнокровном обломе, к чему на сегодняшний день я не вполне готов. А до тех пор, я думаю, постер Тома Бентона «Переизбери президента» говорит все, что можно сказать на сегодняшний день об этих проклятых выборах. В какой-то другой год у меня мог бы возникнуть соблазн дополнить это изображение черепа несколькими своими гневными высказываниями. Но не в 1972 году. По крайней мере, не в угрюмом онемении этих последних часов, оставшихся до того, как все накроется медным тазом, потому что на этом этапе кампании слова уже не важны. Все главное давным-давно сказано, и все правильные мысли озвучены задолго до Дня труда.

В этом-то и заключается мрачная правда, о которой мы еще не скоро забудем: все варианты были отобраны, и все основные кандидаты, кроме Никсона, публично допрошены с пристрастием экспертами, желавшими точно знать, что они отстаивают по каждому вопросу — от контроля над огнестрельным оружием и абортов до стоимостного тарифа. К середине сентября оба кандидата застолбили свои предвыборные площадки, и если не все могли точно сказать, что конкретно отстаивает каждый кандидат, то уж по крайней мере почти всем собирающимся проголосовать в ноябре стало понятно, что Ричард Никсон и Джордж Макговерн — очень разные люди. Различаются не только их политические взгляды, но и их личные качества, темперамент, руководящие принципы и даже образ жизни…

Два этих человека не похожи друг на друга, как инь и ян, и различие это настолько велико, что трудно найти на арене национальной политики лучшее воплощение дуализма — врожденного раздвоения личности и поляризации инстинктов, — что почти все, кроме американцев, уже давно считают ключом к нашему национальному характеру. Это не то, что подразумевал Ричард Никсон, когда в августе говорил, что президентские выборы 1972 года предложат избирателям «самый недвусмысленный выбор этого века» — но на том уровне, которого он сам никогда не поймет, вероятно, он был прав… И это как раз Никсон представляет темную, продажную и неисправимо склонную к насилию сторону американского характера, которую почти все страны в мире научились бояться и презирать. Наш кукольный президент со своей кукольной женой и коробом кукольных детишек — американский ответ на чудовищного мистера Хайда. Он воплощает ту нехорошую силу, что есть в нас, силу оборотня, человека-волка, этот упертый, хищный стряпчий по черным делам, который в ночи полнолуния превращается в нечто отвратительное, когтистое и покрытое сочащимися кровью бородавками…

Когда в Вашингтоне наступает полночь, слюнявый зверь с красными глазами, человеческими ногами и головой гигантской гиены выбирается из окна своей спальни в южном крыле Белого дома и прыгает с 15-метровой высоты вниз на газон… Делает короткую остановку, чтобы придушить сторожевую чау-чау, а затем уносится прочь в темноту… Рыча от похоти, он вприпрыжку несется в направлении «Уотергейта» по аллеям за Пенсильвания-авеню и отчаянно пытается вспомнить, какой из этих 400 одинаковых балконов принадлежит Марте Митчелл[123]…

Ах, кошмары, ночные кошмары. Но я всего лишь шучу. Президент США никогда не будет действовать таким образом. По крайней мере, не во время футбольного сезона. Но как бы избиратели отреагировали, если бы узнали, что президент Соединенных Штатов заправляет «сложной, масштабной и зловещей операцией Белого дома и организаторов кампании Никсона… с применением саботажа, фальсификации, кражи конфиденциальных документов, наблюдения за кандидатами от Демократической партии и членами их семей, прилагая настойчивые усилия, чтобы заложить основу для возможного шантажа и запугивания»?

Такое описание действий сотрудников Никсона появилось в New York Times в четверг 12 октября. Но ни Никсон, ни кто-либо еще не обеспокоился тем, что это может повлиять на его устойчивое превосходство два к одному над Макговерном во всех национальных опросах. Через четыре дня опрос Times / Янкеловича показал, что Никсон идет впереди с невероятным отрывом в 20 пунктов (57 процентов против 37 с 16 процентами неопределившихся) от человека, которого Бобби Кеннеди называл «самым достойным в сенате».

«Зловещая» — не совсем правильное слово для описания ситуации, когда один из наиболее последовательно непопулярных политиков в американской истории внезапно становится народным героем, а его ближайшие советники почти ежедневно попадаются на тусовках в нацистском стиле, которые могли бы смутить самого Мартина Бормана.

Как долго осталось ждать до того времени, когда «сумасшедшие экстремисты» в Германии или, может быть, Японии, начнут называть нас нацией свиней? Как будет реагировать на это Никсон? «Никаких комментариев»? И что показали бы опросы, если бы он просто вышел и подтвердил это?