НЕИЗБЕЖНОСТЬ БОРЬБЫ

НЕИЗБЕЖНОСТЬ БОРЬБЫ

20 августа 1998 года президент Клинтон сообщил американскому народу, что Соединенные Штаты только что нанесли удар крылатыми ракетами по объектам террористов[1] в Афганистане и Судане как возмездие за недавние взрывы посольств США в Кении и Танзании. «Нашей целью был терроризм, — заявил президент. — Наша задача была четкой: нанести удар по сети радикальных групп, созданной и финансируемой Усамой бин[2] Ладеном — возможно, самым выдающимся организатором и спонсором международного терроризма в современном мире». Три дня спустя министр обороны Уильям Коэн добавил, что Соединенные Штаты не будут сожалеть о смерти Усамы бин Ладена, если он будет убит в ходе будущих акций США против террористических сетей.

Взрывы американских посольств в Кении и Танзании 7 августа 1998 года были не первыми и не самыми смертоносными ударами исламских террористов, направленными против Америки и американцев. И все же никогда ранее Соединенные Штаты — единственная сверхдержава в мире — не выделяли ни одного лидера террористов, объявляя его своим врагом. Чтобы заслужить такое признание, Усама бин Ладен преуспел в гораздо большем, нежели обычное участие в террористических операциях. До сих пор бин Ладен является единственным террористическим лидером, официально объявившим джихад — священную войну — против Соединенных Штатов. Начиная с 1996 года, он повторил это множество раз, подкрепляя свой первый призыв к оружию дополнительными и более конкретными приказами, по мере того, как рос его теологический и военный авторитет.

Это объявление священной войны — не просто жест. Бин Ладен страстно ненавидит Соединенные Штаты, считая их своим главным врагом. Он обвиняет Соединенные Штаты — средоточие вестернизации и современной цивилизации вообще — в том, что они являются причиной всех кризисов и бед, поражающих мусульманский мир. Бин Ладен убежден, что присутствие США в мусульманском мире, в частности в его родной Саудовской Аравии, мешает установлению истинно исламских правительств и возрождению ислама, на которое так надеются он и другие исламисты. Так как о прямом нападении речи не идет, Соединенные Штаты должны быть подвергнуты террору, чтобы вынудить их уйти из мусульманского мира.

Усама бин Ладен — не тот человек, которого можно игнорировать, ибо он занимает центральное место в международном исламистском терроризме. Он не злой «одинокий рейнджер», а важный игрок в запутанной и зловещей паутине поддерживающих терроризм государств, руководителей разведслужб и опытных террористов. Все вместе они составляют грандиозную силу в мусульманском мире и сеют беспорядок и разрушение среди своих врагов. Чтобы понять Усаму бин Ладена, мы должны понять мир, в котором он действует. Бин Ладен всегда был ^:— и по-прежнему является — частью крупной системы, командным игроком и верным товарищем по оружию. Террористические операции в разных частях света, которые сейчас приписывают бин Ладену, на самом деле поддерживались на государственном уровне и осуществлялись группами самоотверженных исламистов. Роль самого бин Ладена в этой сети стала более важной, а его статус резко вырос. Таким образом, Усама бин Ладен стал таким, какой он есть на заре двадцать первого столетия, благодаря ключевым событиям и организациям, определившим его жизнь и сформировавшим его мировоззрение. Но в конечном счете бин Ладен, его товарищи и поддерживающие их страны — все это компоненты тенденции, господствующей в мусульманском мире, а именно — подъема и распространения радикального воинствующего исламизма. Все они руководствуются теологическими мотивами, убивают и умирают во имя исламистского джихада против остального мира. Чтобы понять явление исламистского терроризма, нам следует обратиться к его теологическим и идеологическим истокам, а также рассмотреть его действительные возможности.

Радикальный воинствующий исламизм — движущая сила международного терроризма и оправдывающая его идеология — возникли из конфликта ислама с европеизацией и современностью. Антагонизм между исламской и западной цивилизациями зрел несколько столетий. Иранский ученый и дипломат Ферейдун Ховейда утверждает, что исламская цивилизация прекратила развитие с XII века в результате серьезных кризисов и столкновений с христианством. В XI веке мусульманский мир потерпел ряд серьезных поражений: крестоносцы заняли Левант[3] и Святую землю, основали христианские государства на территориях, на которые предъявлял претензии ислам, а на Пиренейском полуострове христианская коалиция медленно, но решительно начала кампанию по изгнанию мусульман из Испании и Португалии. Последовавшие затем многочисленные кризисы и яростные стычки не только не дали мусульманам возможности противостоять этому натиску, но даже разрушили или ослабили существующие исламские режимы.

Эти поражения вызвали обратную реакцию мусульман. Появились беспощадные военачальники, которые повели армии верующих возвращать земли ислама. Наиболее известными из них были Саладин — курд, наносивший поражения крестоносцам с 1187 до 1192 года, и Абдул Мамин из Марокко, громивший христианские армии в Испании в 1146–1163 годах, а также в 1195 году. Но по мере того, как эти и другие военачальники набирали силу, прежняя блестящая исламская культура и цивилизация приходили в упадок. Объединив свою военную мощь, эти новые завоеватели, ставшие теперь правителями, старались доказать свою уникальность — свою «исламскость». Они возродили религиозный экстремизм как оправдание своей власти, обвиняя своих просвещенных и мудрых предшественников в прежних поражениях мусульманского мира.

Таким образом, мусульманский мир охватило то, что Ховейда называет «антиинтеллектуальной яростью», — которую поощряли правители из стремления к абсолютной власти и из-за неумения воспользоваться достижениями своих предшественников. Новая элита искала и нашла упрощенные догмы, объясняющие законность их власти, и никто не осмелился спорить с ними. «В Коране содержится вся истина, необходимая, чтобы провести верующего по этому миру и открыть для него врата рая», — утверждала новая религиозная элита: принцип, которым все еще руководствуются сегодняшние исламисты. К тому времени, когда это антиинтеллектуальное движение достаточно окрепло — в XII веке — мусульманский мир совершил то, что Ховейда называет «культурным самоубийством»: подстрекаемые и возбуждаемые соблазнами грубой силы, верующие охотно соглашались отказаться от своих собственных культурных и научных достижений и посвятить себя процессу саморазрушения, продолжающемуся до сих пор.

Таким образом, мусульманский мир после развития религиозного экстремизма в XII веке впал в паралич. Стремясь к власти, все новые поколения экстремистов и военных непрерывно демонстрировали свое превосходство, приказывая уничтожать культурные сокровища предыдущих поколений. К примеру, в 1192 году улема (религиозная верхушка) в Кордове (Испания) публично сожгла книги из главной научно-медицинской библиотеки, включая и редкий труд по астрономии, так как эти книги были «ужасным несчастьем для ислама». А в 1979 году, после исламской революции в Иране, аятолла Хомейни издал приказ об исламизации системы высшего образования. С поощрения правительства, студенческие комитеты, состоящие из твердолобых исламистских активистов, изгоняли из кампусов (летних студенческих городков — прим. ред.) левых активистов — как студентов, так и преподавателей, — а затем проверяли исламскую «правильность» как учебных программ, так и проводимых уцелевшими преподавателями исследований. Наконец правительство закрыло университеты — между 1980 и 1983 годами, — демонстрируя подобающий исламский подход, то есть закрытие всех факультетов и курсов, которые муллы считали неисламскими, а также изгнание и, порою, арест и наказание преподавательского состава.

Мистицизм, воинственность и стремление к нескончаемому джихаду стали объединяющими идеями последнего поколения мусульманских военных лидеров. Слово джихад, буквально означающее «борьба», относится к священной войне с целью дальнейшего распространения власти ислама на спорных территориях — особенно мусульманских землях, населенных не-мусульманами (любая территория, когда-либо завоеванная исламом, считалась мусульманской навсегда), а также в странах с многочисленным мусульманским населением и не-мусульманскими правительствами. Эти лидеры предпочли подтвердить свой исламский «мандат» экстремистскими трактовками исламского закона. Экстремисты лишили мусульманскую цивилизацию будущего и обрекли ее на вечную изоляцию.

Кризис в мусульманском мире усилился, когда изолированность обернулась подчинением, когда Запад проник в Сердце ислама — район между Марокко и Индией, где мусульмане не только составляют подавляющее большинство населения, но также определяют социополитическую и культурную жизнь. Этот процесс начался с приходом Наполеона в Египет в 1789 году. Затем последовали русско-турецкие войны и завоевание Центральной Азии в XIX веке, потом — крушение Турецкой империи и британская оккупация в Первую мировую войну, а также искусственное перекраивание империалистическими силами карты Ближнего Востока. Это был удар, от которого мусульманский мир — в особенности Сердце ислама — до сих пор не оправился.

Исторически мусульмане идентифицировали себя на двух уровнях, — пользуясь современной западной терминологией, — на «наднациональном» и «внутринациональном». Оба уровня самоидентификации отличаются от основного принципа, используемого в современном мире, — то есть «нация/государство». Наднациональная идентификация — это самоидентификация всех мусульман с единой общностью — мусульманской нацией, — проявившаяся в панисламизме. Рост политического сознания в мусульманском мире привел к появлению побочных систем идентификации — вроде пантюркизма и панарабизма, которые по-прежнему в силе. Внутринациональная идентичность относится к кровному родству — кланам, племенам, разветвленным семьям и т. д., которые определяли повседневную жизнь мусульман в ходе истории. После Первой мировой войны и русской революции западные власти не только перекроили мусульманский мир, создав новые псевдогосударственные образования, совершенно не отвечающие характеру и чаяниям коренного населения, но и навязали населению новые, чуждые, правящие элиты — будь то. королевские фамилии, поддерживаемые западными колониалистами, или коммунистическая элита, поддерживаемая Советами. После Второй мировой войны различным мусульманским государствам пришлось столкнуться с идеологиями и системами законодательства, заимствованными у Востока и Запада; все они вели к установлению жестоких военных диктатур, подавлявших население во имя национальной славы, модернизации и военной мощи.

Лидеры исламистов полностью осознавали неравенство в мощи между их нарождающимися движениями и противостоящими им силами — от арабских военных диктатур и до врагов арабов, таких как Израиль и западные государства. В результате ведущие теоретики исламизма стали искать альтернативные методы, позволяющие вести джихад при условиях явного проигрыша в силе. В октябре 1968 года шейх Мухаммад[4] Абу-Захра из каирского университета аль-Азхар так определил сущность джихада в современных условиях: «Джихад не ограничивается мобилизацией и образованием огромных армий. Он принимает различные формы. Во всех землях ислама должны подняться люди, укрепленные верой, хорошо оснащенные средствами и методами. И пусть они атакуют узурпаторов, неустанно изводя их, пока их жилища не превратятся в дома непрекращающегося мучения… Джихад никогда не кончится… Он будет длиться до Судного дня». Это определение бесконечного джихада против превосходящих сил составляет центральную догму современного исламистского терроризма, быстро прижившуюся в мусульманском мире, который борется против растущего влияния Запада.

Кризис достиг первой критической точки в середине 1970-х, когда мусульманский мир, обогащенный нефтедолларами, познакомился с западной цивилизацией как никогда ранее близко — благодаря обучению на Западе, туристическим поездкам и спутниковому телевидению, находившемуся в то время еще в зачаточном состоянии. Шок был огромен. Ведущие исламистские интеллектуалы, защищавшие дипломы в Соединенных Штатах, заключили, что личные свободы и материализм, с которыми они столкнулись на Западе, представляют смертельную угрозу для традиционного исламского общества, организованного и управляемого с помощью строгих норм поведения. Ислам предполагает, что шариат — закон, управляющий людьми, — имеет божественное происхождение и толковать его могут лишь обученные и набожные люди, которые правят верующими как духовные лидеры. В противоположность этому, суть западной демократии состоит в установленном порядке, когда граждане избирают нескольких человек из своих рядов, чтобы те создавали законы и управляли ими в соответствии с этими законами. Исламисты убеждены, что такое расхождение западного общества (особенно американского, где разделение между церковью и государством так четко выражено) с моделью исламской власти, которая носит божественный характер, и является главной причиной его социальной болезни.

Критика исламистами американского образа жизни была очень резкой. Последователи аятоллы Хомейни в Иране рассматривают Соединенные Штаты как страну, поглощенную поклонению деньгам, а Маджид Анараки — иранец, проживший несколько лет в южной Калифорнии, — описывает Штаты как «скопище казино, супермаркетов и публичных домов, связанных бесконечными магистралями, не ведущими никуда», где все определяется жаждой денег. «Люди на Западе ради прибыли выставят на аукцион собственных матерей», — пояснял получивший образование в. США Бехзад Набави, тогдашний министр тяжелой промышленности Ирана. Сам же Хомейни указывал, что поглощенность Запада стремлением к деньгам влечет за собой «развращение общественного образа жизни».

Исламисты решили гарантировать то, что эта болезнь, уже «разрушившая» христианство, не проникнет в мусульманский мир, не развратит и не разрушит его. С целью предотвращения такого разрушения оправдывались все средства, включая насилие и терроризм. Но исламисты не могли отделить свой мир — Сердце ислама — от Запада. Разработка нефтяных источников требовала западных технологий, равно как и система здравоохранения. Мусульмане ездили на машинах, сделанных на Западе, пользовались телефонами, установленными западными подрядчиками, и ели западную пищу, сидя за импортными телевизорами. А их лидеры тем временем защищали свои диктаторские режимы с помощью оружия, закупленного за границей. Это острое противоречие впервые выплеснулось наружу на стратегическо-политическом уровне в Иране, во время исламской революции Хомейни. В своей книге «Среди верующих» B.C. Нейпол лаконично объясняет, в каком затруднительном положении оказался Хомейни: «Толкователь воли Бога, лидер правоверных, он выражал все смятение своего народа и сделал так, чтобы оно казалось славой, знакомой верой, — смятение народа высокоразвитой средневековой культуры, которому открылись нефть и деньги, чувство власти и насилия, а также знание об окружающей его новой великой цивилизации. Эту цивилизацию нельзя было подчинить себе. Ее следовало отринуть — но в то же самое время нельзя было не зависеть от нее». Другие современные выдающиеся деятели исламизма, чьи сочинения составляют теологический фундамент нынешних террористов, видели в этом распространении «вестоксикации» смертельную угрозу самому существованию ислама. «Мир сейчас такой, каким его сделали другие [т. е. не-мусульмане], — пояснял ведущий иракский ученый-шиит аятолла Мухаммад Бакир аль-Садр. — У нас есть два выбора: либо подчиниться ему, что значит обречь ислам на смерть, либо разрушить его, чтобы мы смогли построить такой мир, как того требует ислам».

Мусульманский мир оказался на историческом распутье. Столкновение с западной цивилизацией закончилось провалом, несмотря на неслыханные богатства, накопленные элитой. Попытки укрепить современные режимы привели к повсеместному угнетению и обнищанию масс, что, в свою очередь, привело к напряженной обстановке среди народа, с которой не могла справиться государственная система и которую дальнейшая модернизация могла лишь обострить. А исламистским интеллектуалам — обычно их называют «фундаменталистами» — не удавалось найти в их соблазнительных теориях какие-либо практические решения. «В исламе, особенно в исламе фундаменталистов, прецедент — это все. Принципы Пророка, содержащиеся в Коране и в установившихся традициях, считаются вечными. Они могут охватывать все отрасли знания, — поясняет Нейпол. — Так говорят новые, образованные, фундаменталисты. В этих словах звучит как их вера, так и их ненависть к цивилизации, которая их окружает и которую они как общество отчаялись подчинить себе». Начиная с конца 1970-х, исламистские мыслители не видели другого выхода из кризиса ислама, кроме тотальной конфронтации с Западом, которая одновременно стала бы и оправданием вспышке насилия. «Мы ведем войну. И наша битва только что началась. Нашей первой победой станет полоска земли, полностью управляемая исламом», — заявил Абдул-Кадыр ас-Суфи ад-Даркави, один из величайших мыслителей и философов современного исламизма. «Ислам движется по миру, — добавил он. — И ничто не остановит его распространение в Европе и Америке».

Полностью осознавая мощь и все более быстрое распространение влияния Запада, исламисты искали косвенные формы конфронтации с Западом. Они определили способ тотальной войны, при котором отставание мусульманского мира в технологии и военной мощи не влияло бы на исход джихада. Эту стратегию сформулировал пакистанский бригадный генерал С.К. Малик в своей книге «Кораническая концепция войны». Согласно Малику, коранический путь ведения войны «бесконечно лучше и эффективнее» любой другой формы военных действий, потому что «в исламе война ведется за дело Аллаха» и, следовательно, все средства и методы оправданны и справедливы. Терроризм, доказывает Малик, является сущностью исламской военной стратегии: «Ужас, поражающий сердца врагов, — это не только средство, но и цель сама по себе. Когда в сердце противника поселяется ужас, больше уже почти ничего делать не нужно. В этом случае средства сливаются с целью. Террор — это не средство заставить врага принять наши решения; это и есть решение, которое мы хотим применить в отношении к нему».

Одно время казалось, что успех уже в руках. Мусульманский мир праздновал укрепление исламистских режимов в Иране и Судане, то есть способность шиитского Ирана поддерживать режим Хомейни, несмотря на восемь лет изнурительной войны с Ираком и почти полную международную изоляцию, а также установление в суннитском Судане исламистского правления в 1989 году, когда после военного переворота духовным лидером страны стал Хассан аль-Тураби. Мусульманский мир также праздновал победу исламистских сил в Афганистане над Советским Союзом, распад Советского Союза и появление в Центральной Азии шести новых мусульманских государств. А затем, в 1991 году, началась война в Персидском заливе, и Запад снова продемонстрировал свое подавляющее техническое и военное превосходство. Более того, саудовская королевская семья — хранители исламских святынь в Мекке и Медине — была вынуждена прибегнуть к помощи армии США и других западных государств, чтобы защитить Саудовскую Аравию и разгромить братскую арабско-мусульманскую страну, Ирак. Это было унижение, о котором до сих пор помнит мусульманский мир.

И снова лидеры исламистов увидели альтернативу роковой схватке с Западом в духе ислама. В конце 1991 года Ахмад Хомейни, сын аятоллы (который неожиданно умер, принимая мантию власти), подчеркнул роковой характер неизбежной борьбы с Соединенными Штатами: «Нам следует понять, что мир враждебен к нам только из-за нашей преданности исламу. После крушения марксизма его заменил ислам, и пока существует ислам, будет существовать враждебность США, а пока существует враждебность США, будет продолжаться борьба». Он предупредил о том, что военные операции не должны ограничиваться непосредственными задачами на Ближнем Вбстоке, «потому что война против Израиля — это война против США и Европы, которая закончится нескоро».

Сегодня этот кризис обостряется благодаря росту пропасти между Западом и мусульманским миром из-за все более широкого знакомства мусульманского мира с западной цивилизацией через электронные средства массовой информации — от спутникового телевидения до Интернета. Исламисты считают такое знакомство атакой на их образ жизни, постоянным и кричащим напоминанием о неудачах отсталого исламского мира в науке и технике. «Вызов, бросаемый воинствующим исламским фундаментализмом Западу, не только «военный». Он борется в первую очередь с западной идеологией, демократической и светской. Он хочет усвоить западную технологию, не принимая ее духа. То есть борьба против Великого Сатаны и более мелких дьяволов имеет важное социокультурное измерение, — поясняет Ховейда. — С точки зрения воинствующих исламских фундаменталистов, опасность, которую представляет для ислама Запад, подкрепляется политикой нынешних мусульманских лидеров, которые отошли от «истинных» принципов своей религии и в сговоре с неверными разбазаривают национальные ресурсы. Эти лидеры и их сподвижники «узурпировали» власть. Следовательно, истинным слугам Аллаха остается только применить силу и восстановить правление шариата. Отсюда обращение к насилию и растущее применение терроризма и других подобных средств исламскими фундаменталистами в большинстве мусульманских стран».

Эта борьба за дух власти в мусульманском мире составляет суть конфронтации исламистов с их собственными правительствами и обществом. Профессор Йоханнес Й.Г. Янсен, голландский эксперт по исламизму, считает эту борьбу между исламистами и современным государством первопричиной исламистского насилия и терроризма: «Многие мусульмане сузили ислам до требования введения исламского закона. Оно является и политическим, и религиозным одновременно, и именно двойственная природа этого требования придает исламскому фундаментализму его отличительный характер. Мусульмане, ограничившие ислам одним лишь требованием исполнения исламского закона, часто обвиняют своих собратьев-мусульман в отступничестве от ислама. В их глазах любой, кто пренебрегает каким-либо традиционным предписанием ислама, не только плохой мусульманин, но и отступник. В исламском законе отступничество считается серьезным преступлением, и потому требование следовать исламу и исламскому закону становится как политическим, так и религиозным требованием, которое часто подкрепляется терроризмом и смертельными угрозами».

Но эта борьба, яростная и безобразная, насколько это только возможно, не может разрешить главной проблемы, стоящей перед исламистами. Они убеждены, что только Запад — как это ясно показала война в Персидском заливе, — поддерживает зависимые мусульманские режимы и наказывает тех, кто восстает против него. А радикальные исламисты убеждены, что пока Запад, особенно Соединенные Штаты, будет иметь доступ (уже не говоря о присутствии) к Сердцу ислама, невозможно будет установить истинно исламские правительства и сразу разрешить все проблемы, раздирающие, сейчас мусульманский мир. Исламистские лидеры могут расходиться в деталях насчет того, что такое истинно исламское государство, но все они сходятся на том, что прежде всего следует изгнать Соединенные Штаты и западную цивилизацию из их среды.

Усама бин Ладен продолжает возглавлять составленный правительством США список террористов и лиц, угрожающих безопасности, — что подчеркнул директор ЦРУ Джордж Тенет, выступая в Сенате 2 февраля 1999 года. Тенет заявил: «Во-первых, нет никаких сомнений в том, что Усама бин Ладен, его союзники по всему миру и сочувствующие ему готовят дальнейшие атаки на нас. Несмотря на прогресс в борьбе с его сетью, организация бин Ладена имеет связи буквально во всем мире, включая Соединенные Штаты, — а сам он недвусмысленно заявлял, что его мишенями являются все американцы». ЦРУ предвидит со стороны организации бин Ладена попытки взрывов с использованием традиционных взрывчатых веществ, а также, возможно, похищение людей и убийства. Недавно ЦРУ заметило активность, похожую на ту, что предшествовала взрывам посольств в Африке, и опасается, что удары могут быть нанесены в любое время — возможно, с использованием химического или бактериологического оружия. По словам Тенета, «организация бин Ладена — лишь одна Из десятка террористических групп, которые проявляли интерес к химическому, бактериологическому, радиоактивному и ядерному оружию — или уже получили его. Бин Ладен, например, назвал приобретение этого оружия «религиозным долгом» и заметил, что «как мы будем его использовать — это наше дело».

Для убежденных исламистов уроки войны в Персидском заливе — то, что Запад может применять силу и побеждать, — уравновешиваются примерами Афганистана, где Советский Союз потерпел откровенное поражение, и Сомали, откуда США были изгнаны силами исламистов. А поскольку отставание мусульманского мира в военной и научно-технической области не позволяет атаковать Запад напрямую, то остается единственный путь конфронтации — международный терроризм. Эти тенденции ведут к тому, что профессор Сэмюел П. Хантингтон, преподаватель Гарвардского университета и бывший директор отдела планирования безопасности Совета национальной безопасности, называет столкновением цивилизаций. «Глобальная война с участием основных государств крупнейших мировых цивилизаций крайне немыслима, но вовсе не невозможна. Такая война, как мы полагаем, может возникнуть из эскалации пограничного конфликта между группами, принадлежащими к разным цивилизациям, и, скорее всего, в ней будут участвовать мусульмане с одной стороны и не-мусульмане — с другой. А эскалация, скорее всего, произойдет, если честолюбивые центральные мусульманские государства будут стараться перещеголять друг друга в помощи своим воюющим единоверцам», — пишет Хантингтон. Вполне может случиться и то, что профессор Марк Юргенсмайер, декан Школы гавайских, азиатских и тихоокеанских исследований при Гавайском университете, называет «новой холодной войной между религиозным третьим миром и светским Западом». В любом случае исламистский терроризм, если его не сдерживать, послужит катализатором для взрыва насилия как в Сердце Запада, так и в Сердце ислама. «Воинствующий исламский фундаментализм — главным образом политическое движение, а не только религиозное. Хотя он и может создать угрозу для Запада вообще и Соединенных Штатов в частности, он также несомненно будет фатальным для мусульманского мира», — сетует Ховейда. Между тем все более враждебное отношение исламистов к Западу — подпитываемое явно непреодолимой европеизацией (благодаря электронным средствам массовой информации), — побуждает террористов, таких как бин Ладен, наносить все более ужасающие, более зрелищные удары, только лишь для того, чтобы продемонстрировать жизнестойкость радикального ислама и его ярость. Личная борьба каждого из них составляет сущность исламистского движения против европеизации.