Глава 4 НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ КОММУНИКАЦИЙ: НОВАЯ АРЕНА КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ КОММУНИКАЦИЙ: НОВАЯ АРЕНА КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ

Современное манипулирование сознанием при помощи информации, системы образования и техники выдвигает перед угнетенными народами — как внутри промышленно развитых капиталистических стран, так и в периферийных, зависимых от них районах — новые проблемы.

На протяжении длительного периода истории классовый конфликт рассматривался как экономическая битва, как противоборство между соперничающими группами, между рабочим классом и классом владельцев частной собственности. Рабочий класс в первую очередь борется за большую долю произведенной продукции, а в конечном счете — за контроль и управление системой производства. Однако в настоящее время в ведущих промышленно развитых капиталистических странах Западной Европы, Северной Америки и Японии это противоборство характеризуется также новым элементом: максимальным использованием правящим классом необычайно разросшегося, всепроникающего информационного аппарата. В развивающихся странах борьба за преодоление экономической зависимости, за подлинную национальную независимость и социальное переустройство наталкивается на сильное противоборство господствующего класса (внутри страны или за границей), которое выражается, в частности, в контроле над системами коммуникаций.

В связи с этим классовые конфликты явно переместились в настоящее время в коммуникационно-культурную сферу; выработка в ряде стран национальной политики в области коммуникаций отражает борьбу противоборствующих интересов в культурно-информационном секторе. Эту борьбу нельзя рассматривать как второстепенное столкновение интересов. Коммуникационно-культурный сектор постоянно расширяется во всех странах с рыночной экономикой. Вполне вероятно, что он займет как количественно (с точки зрения занятых рабочих рук, вложенного капитала, стоимости готовой продукции и т. д.) [1], так и качественно (с точки зрения воздействия на общество) важное, а может быть и центральное, место в будущей борьбе внутри капитализма и против капитализма. Появляется все больше свидетельств растущей классовой и национальной озабоченности деятельностью тех сил, которые создают и формируют индивидуальное и групповое сознание и мировоззрение.

В июне 1972 г. правительство Финляндии объявило о создании официального комитета для «рассмотрения шагов, которые должно предпринять государство в области массовых коммуникаций» [2].

В марте 1973 г. правительство Канады представило «Предложения о повой политике в области коммуникаций для Канады», а в январе 1975 г. государственный секретарь по иностранным делам — о новой политике Канады, которая предусматривала бы «укрепление экономики и других секторов национальной жизни для того, чтобы обеспечить независимость страны» [3].

Комиссия ЮНЕСКО по вопросам исследований в области коммуникаций в 1972 г. рекомендовала выработку во всех странах национальной политики в области коммуникаций[4]. В осуществление этой рекомендации комиссии, ЮНЕСКО начала публиковать в 1974 г. серию исследований о национальной политике в области коммуникаций в различных странах [5]. В июне 1972 г. в Хельсинки под эгидой ЮНЕСКО была проведена межправительственная конференция о различных направлениях культурной политики в Европе.

Политика европейских стран в области коммуникаций обсуждалась на симпозиуме, организованном Международным институтом радиои телевизионного вещания в мае 1973 г.[6] Европейский совет также начал систематически рассматривать вопросы политики в области коммуникаций в общеевропейском масштабе [7].

Лейбористская партия в Англии[8], правительство Перу, французское правительство, социалистическая и коммунистическая партии Франции[9] в недавнем прошлом разработали более или менее детальные проекты национальной политики в области информации и коммуникации.

Кроме того, проведенная в Колумбии конференция по вопросам политики в области коммуникаций [10] и резолюция против культурного империализма, утвержденная неприсоединившимися странами в Алжире в 1973 г.[11], показывают глубину международной озабоченности.

Поскольку вопрос о коммуникациях и информации неотделим от основного вопроса о социальном контроле, естественно, что на участие в выработке и осуществлении коммуникационной политики претендуют не только официальные лица и организации правительства. Политические партии, профессиональные организации, профсоюзы, научные учреждения, международные ассоциации и отдельные лица также активно излагают свои взгляды.

Возрастающая озабоченность ситуацией, сложившейся в области культуры и коммуникаций, объясняется многими причинами: возросшим самосознанием, улучшением экономического положения трудящихся, достижением национальной независимости. Важную роль в привлечении внимания к национальной политике в области коммуникаций играет усиливающийся контроль над экономикой и культурой со стороны как недавно возникших, так и давно существующих монополистических групп. Эти многочисленные, подчас противоречивые явления заслуживают пристального внимания и тщательного анализа.

Борьба за избавление от угнетения, как внешнего, при котором центр власти расположен за пределами национальных границ, так и внутреннего, когда власть принадлежит правящей верхушке внутри страны, является (хотя и не все это осознают) основным фактором при выработке и проведении в жизнь современной коммуникационной политики. На международном, национальном и индивидуальном уровне борьба ведется между силами господства и теми, кто сопротивляется и бросает вызов этому господству. Сегодня все основные проблемы коммуникаций так или иначе связаны с этим все более напряженным противоборством.

Похоже, что линии боев более четко очерчены на международной арене, поскольку они почти полностью соответствуют знакомым контурам взаимоотношений между промышленно развитыми и развивающимися, богатыми и бедными, белыми и «цветными» государствами. Колониальная система, которая быстро исчезает как формальный аппарат господства, в то же время продолжает существовать и даже процветает в сложной сети экономической, политической и культурной зависимостей.

По мнению руководителей неприсоединившихся стран, «очевидно, что действия империализма не ограничиваются политическим и экономическим засильем; они охватывают также социальную и культурную сферу, утверждая иностранное идеологическое господство над народами развивающихся стран. Поэтому главы государств и правительств неприсоединившихся государств придают особое значение необходимости развивать национальную культуру, сохранять национальные традиции и ликвидировать разрушительные последствия колониальной эпохи» [12].

Пагубные последствия империалистического воздействия на культуру вызывают сильную озабоченность коммуникационно-культурными проблемами в бывшем колониальном мире. Однако это не вопрос прошлых взаимоотношений. Основные формы господства сохраняются — некоторые в измененном, а многие в своем первозданном виде. Для новых государств, которые не столь давно были колониями, усилия по разработке политики в области культуры и коммуникаций в целях национального освобождения и улучшения материальных условий жизни трудящихся являются важнейшей задачей.

Политические перемены, которые не изменяют радикально условия жизни людей в самом низу социальной пирамиды, вряд ли можно назвать освобождением. Подлинное освобождение подразумевает удовлетворение насущных нужд широких народных масс.

Страны, которые не находились в колониальных тисках, но которые в силу различных причин ощущают на себе возрастающее иностранное засилье в области культуры, также сталкиваются с проблемами национальной целостности и выживания. Канада, например, страна огромных потенциальных возможностей, длительное время развивающаяся в условиях независимости, в настоящее время выражает глубокую и оправданную озабоченность сохранением своей собственной культуры и ее дальнейшим развитием. Из пяти основных вопросов, которые рассматривались в правительственном документе о национальной политике в области коммуникаций, в трех выражалась озабоченность засильем извне.

В начале документа эти вопросы формулировались следующим образом: «Как должны развиваться и использоваться канадские системы телекоммуникаций, чтобы они могли наилучшим образом воспитывать у населения канадские социальные и культурные ценности и распространять канадские представления о Канаде и остальном мире среди всех канадцев?». «Как могут сохраняться и развиваться связи между востоком и западом, которые важны для социального, культурного и экономического развития страны, если учесть мощное воздействие связей между севером и югом (Канадой и Соединенными Штатами)?». И наконец, «какие шаги необходимо предпринять, чтобы канадские системы телекоммуникаций действительно принадлежали канадцам или оставались под канадским контролем?» [13].

Господство извне в области коммуникаций и культуры достигается многими способами, однако важным предварительным условием является контроль как над сообщениями (образами, информацией), так и над каналами передачи этих сообщений. В двух наиболее важных каналах коммуникации — телевидении и кино — ведущая роль нескольких промышленно развитых капиталистических стран Запада хорошо известна и документально подтверждена.

Томас Губак изучил механику контроля частными корпорациями Соединенных Штатов финансирования и проката кинофильмов во всем мире. «Во всех отношениях,— пишет он,— американские кинопрокатные фирмы представляют собой наиболее важную группу в Европе, если не во всем мире. В Европе крупнейшие кинокомпании — не английские или французские, или итальянские, или немецкие, или даже европейские. Они американские». В производстве кинофильмов господство США столь же очевидно: «В 1969 г. американские компании финансировали за границей производство 185 полнометражных фильмов на общую сумму приблизительно 235 млн. долл. (в самих Соединенных Штатах в том же году было снято 142 фильма, на что затрачено 228 млн. долл.)».

Анализируя эту ситуацию, Губак спрашивает: «Учитывая массивные американские капиталовложения в Европе в целом и американские капиталовложения в производство и распространение европейских кинофильмов в частности (не говоря уже о засилье чисто американских фильмов в европейских кинотеатрах), как можно реалистически говорить о культурном суверенитете»?[14] Именно этот вопрос задают повсюду в мире.

Точно так же Соединенные Штаты и несколько других западных стран господствуют в производстве и распространении телевизионных программ. Каарле Норденстренг и Тапио Варис доказали это в своем исследовании, удачно названном: «Обмены в области телевидения — улица с односторонним движением?» [15]

В основе всех средств массовой информации и коммуникации лежит техника. Создание новой технологии, ее распространение и контроль над нею являются важнейшими аспектами деятельности современной власти, которые определяют ее способность господствовать. Как и следовало ожидать, Соединенные Штаты, используя свой гигантский промышленный потенциал и расходуя огромные суммы на программы военных исследований и paзработку новой технологии, занимают командные позиции в этой важнейшей области. В официальных американских документах такое положение рассматривается, естественно, с большим удовлетворением:

«Технология является основным источником повышения производительности труда и эффективности производства. Бе распространение за границей имеет важные последствия для международных экономических отношений. В течение многих лет Соединенные Штаты занимают ведущее положение в области научных исследований и их практическом применении в коммерческих целях. В области управления и маркетинга опыт США также широко распространяется в мировой экономике» [16].

В 1973 г. доходы американского бизнеса от продажи за границу некоторых видов технологического оборудования и технологических процессов составили 3,5 млрд. долл.

Учитывая эту сильную, в некоторых случаях почти абсолютную зависимость от иностранных средств массовой информации, иностранной техники и технологических процессов, вполне понятно стремление как развитых, так и развивающихся стран сохранить хотя бы чуточку культурной автономии.

И тем не менее, несмотря на преобладающие тенденции в международных потоках информации и технических процессах, создается впечатление, что технология, по крайней мере потенциально, может нарушить существующую структуру мирового господства. Самым важным в этом смысле было появление в течение последних десятилетий новых видов коммуникаций: телевидения, спутников, компьютеров и т. д.

Нетрудно представить, что быстрое увеличение разнообразных каналов коммуникации привело к проблемам и даже кризисам в установившемся порядке распространения информации и других сообщений. В самом деле, представление о том, что именно техника, и только техника, повинна в угнетенном состоянии современного человека, широко распространено, особенно в Соединенных Штатах. Итэль де Сола Пул, например, указывая на возросший интерес к «исследованиям политики массовых коммуникаций», объясняет этот интерес главным образом «быстротой технологических перемен». Он отмечает ускоряющийся темп нововведений в средствах коммуникации (речь — 500 тыс. лет, письмо — 4 тыс., печатный станок — 500, телефон — 100, радио — 50, телевидение — 25, компьютер — 25, спутники связи —10 лет и т. д.) и видит в этом главную причину социальных потрясений, которые привлекают внимание к коммуникационному сектору [17].

Некоторые из этих рассуждений несомненно справедливы, но де Сола Пул упускает из виду главное. Прежде всего, как хорошо объяснил Раймонд Уильямс, технологические перемены сами по себе не являются определяющим фактором:

«Системы коммуникаций никоим образом не создают ни нового общества, ни новых социальных условий. Коренная перестройка промышленного производства и его новые социальные формы, которые появились в результате длительного накопления капитала и внедрения усовершенствованной техники, не только вызвали новые потребности, но и создали новые возможности, в результате чего появились новые коммуникационные системы, включая телевидение» [18].

Технические изобретения не возникают сами по себе. Они разрабатываются превалирующей социальной системой и, более того, являются составной частью этой системы, помогая господствующим в обществе элементам достичь своих целей. Уильямс отмечает, что часто изобретения приводят к неожиданным последствиям, которые противоречат расчетам людей, контролирующих систему. Тем не менее очевидно, что новое техническое изобретение, по крайней мере на первом этапе, будет использоваться господствующими в обществе силами. Но разумеется, могут быть всякие неожиданности, и результат не всегда возможно предсказать.

В Соединенных Штатах и других странах, в которых бурными темпами идет разработка новых технологических систем в области коммуникаций, наблюдается очевидное обострение борьбы за господство, которая идет на нескольких уровнях. Прежде всего это соперничество между владельцами давно существующих коммуникационных центров и новыми вкладчиками капиталов в современную технику. Разумеется, часто интересы этих групп переплетаются. Например, владельцы телесетей стремятся закрепиться на рынке кабельного телевидения. Но тем не менее группировки, принадлежащие к различным видам средств массовой информации, существуют и активно преследуют свои цели.

Другая сторона конфликта относится к национальным и международным коммуникациям. В области космической связи, например, американские корпорации отвоевали значительную часть международной системы коммуникаций у ранее доминировавших британских частных владельцев. Аналогичное положение сложилось и в производстве электронно-вычислительных систем, где американские корпорации господствуют в Европе. В обоих случаях — в разработке как спутников связи, так и компьютеров —существуют и общие проекты нескольких стран, а иногда международный капитал выступает единым фронтом против интересов трудящихся. Но это не обязательно улица с односторонним движением. Широкие массы начинают, хотя и скромно, требовать участия в управлении новой техникой.

Исход этой борьбы не совсем ясен из-за нестабильности положения. Дело не в том, что система контроля вдруг исчезла или техника оказалась над схваткой. Правители остаются у власти, и техника быстро приспосабливается к их нуждам и интересам. Тем не менее как внутри государств, так и за их пределами открываются новые возможности, которые могут привести к перераспределению власти.

Поучителен в этом смысле пример спутниковой связи. Задуманные, разработанные и запущенные наиболее агрессивными секторами американского капитализма, спутники служат интересам и целям американских промышленников, электронных корпораций, военного истэблишмента, рекламных и коммерческих компаний. В то же время создание системы спутниковой связи привлекло внимание к таким важнейшим вопросам, как структурный контроль, финансовая и технологическая зависимость и драматическая картина информационного вторжения с неба. Всеобщее внимание к этим вопросам подняло на новый уровень борьбу против господства, вовлекло в эту борьбу новые силы, представляющие разнообразные интересы. Внедрение новой техники космической связи усилило позиции тех, кто стремится навязать новые, чрезвычайно эффективные средства господства и контроля. Но с другой стороны, эта техника помогла пробудить тех, кто подвергается угнетению, она помогла усилить их сопротивление и расширить зоны противоборства.

Изучение условий, в которых кабельное телевидение, кассеты и компьютеры появились на рынке Соединенных Штатов и других западных стран, выявляет аналогичные тенденции. Господствующие корпоративные интересы диктуют правила, устанавливают определенные параметры и в значительной степени определяют характер новой бытовой техники и стационарного оборудования. Тем не менее конфликты возникают внутри самих господствующих групп и, как следствие, в некоторых случаях общественность пробивает себе дорогу и принимает участие в выработке решений. Разворачивающаяся дискуссия, как бы неохотно корпорации не принимали в ней участие, открывает дополнительные возможности альтернативного применения техники.

Таким образом, именно стремление господствующей прослойки внедрять новую технику и управлять ею для достижения своих целей (получения прибылей и поддержания стабильности системы) определяет направление общественных дебатов в целом. Это позволяет лучше понять то огромное внимание, которое уделяется в настоящее время разработке национальной политики в области коммуникаций и культуры.

Неравные и односторонние потоки информации и разработка новейшей коммуникационной технологии — это те специфические факторы, которые частично объясняют стремление многих стран сформулировать национальную политику в области коммуникаций. Огромная концентрация частного капитала способствовала созданию крупномасштабного промышленного производства, что в свою очередь обеспечило необычайно высокий уровень производительности труда. Автоматизация, рациональная организация труда на рабочем месте и не в последнюю очередь возросшее мастерство и профессиональная подготовка рабочей силы позволяют производить все большее количество продукции при уменьшающихся затратах труда.

Как следствие высокой производительности труда и давления со стороны профсоюзов, наблюдается существенное увеличение нерабочего времени в повседневной жизни трудящихся. Мы не рассматриваем здесь, можно ли считать эти нерабочие часы «свободным» временем для развлечений или, более правильно, временем для восстановления сил после изнурительного труда. Отметим только, что в 1966 г. взрослое население страны имело в среднем немногим более пяти часов в сутки того, что правительство определяет как «свободное» время, значительная часть которого затрачивалась на просмотр телевизионных программ (полтора часа ежедневно) [19].

Сочетание высокой производительности труда, большого промышленного потенциала и высококвалифицированной рабочей силы, проводящей все больше времени вне рабочих мест, содержит все компоненты нестабильного положения, которое угрожает в любой момент перерасти в беспрецедентный экономический и социальный кризис развитого капитализма.

Чтобы загрузить промышленность и обеспечить рабочие места, система нуждается в постоянном,— но в то же время социально не планируемом расширении. Рабочие, по крайней мере до недавнего времени, получали свою долю растущих материальных благ и в течение целого поколения были относительно обеспечены работой. Совершенно неясно, насколько хватит терпения рабочих в случае резкого спада производства и увеличения безработицы. Кроме того, увеличившаяся прослойка хорошо образованных, высококвалифицированных рабочих в сфере управления и обслуживания представляет собой дополнительный фактор потенциальной нестабильности существующего порядка.

Старые меры принуждения, далеко еще не изжитые,— экономический кризис, безработица, голод, неуверенность в завтрашнем дне — уже не в состоянии заставить рабочую силу смириться с инфляцией или дать системе возможность передохнуть и перегруппировать свои разношерстные и несовместимые компоненты.

Эти реалии современной индустриальной жизни заставляют современный капитализм во все большей степени опираться на пропаганду и создание имиджей. Ежегодный бюджет индустрии рекламы превысил в 1975 г. 28 млрд. долл. Большая часть этой огромной суммы была израсходована на организацию и направление потребительского спроса. Разнообразные социальные индикаторы не дают информации о других формах психологической обработки, которые занимают важное место в деятельности правительства и промышленных корпораций. Правительственная информация, корпоративные службы «паблик рилейшнс», опросы общественного мнения и средства массовой информации являются сегодня составными компонентами общей систематической работы, направленной на обольщение, побуждение, манипулирование и управление.

Учитывая эти стороны деятельности современного капитализма, не приходится удивляться, что формирование национальной политики в области коммуникаций имеет как внутренние, так и международные аспекты, а критерии угнетения одинаково применимы как дома, так и за границей. За рубежом американские корпорации и их филиалы стремятся заполучить рынки сбыта и обеспечить себе свободу действий путем установления контроля над средствами массовой информации, что в свою очередь позволяет контролировать механизмы манипулирования. Внутри страны происходит то же самое, только на более высокой ступени.

В Соединенных Штатах вопросы доступа к коммуникациям, регулирования ими, применения новой техники и финансирования их лучше всего рассматривать в рамках развитого и подверженного кризисам капиталистического порядка. Вопросы, связанные с коммуникациями, приобретают все большее значение в общей борьбе за сохранение или изменение системы. Информация и весь процесс коммуникации становятся ключевыми элементами социального контроля. Поэтому разработку национальной политики в области коммуникаций можно рассматривать как поле боя противоборствующих сил на социальной арене.

Возможно, что в течение некоторого времени разработка национальной политики в области коммуникаций будет полностью оставаться прерогативой господствующего класса, отражая в то же время разделение интересов и мнений внутри этого класса. По мере того как важность и значение информационного сектора становятся все более очевидными, неизбежно, что борьба за участие в разработке коммуникационной политики будет привлекать все большее внимание угнетенных масс.

Можно ожидать, что первыми в разработку национальной политики в области коммуникаций окажутся вовлеченными рабочие, непосредственно занятые в производстве информации и других сообщений. Это произойдет как по материальным, так и по идеологическим причинам.

Одна из основных отличительных черт индустрии производства и передачи информации, индустрии формирования сознания заключается именно в том, что это индустрия. В рыночном обществе все аспекты деятельности средств массовой информации подчиняются тем же экономическим законам, что и другие отрасли промышленности. Рабочие производят прибавочную стоимость, которую присваивают предприниматели. Одно частное предприятие расширяется за счет другого. Концентрация средств массовой информации следует тем же экономическим курсом и подвержена тем самым ограничениям (или отсутствию таковых), что и другие отрасли промышленности.

В области производства культуры и информации рабочая сила (журналисты, фотографы, дикторы, редакторы, литературные сотрудники и т. д.) испытывают прямое экономическое давление. Например, в газетном производстве всех развитых капиталистических стран тенденция к максимальной концентрации ложится тяжелым бременем на рабочую силу. По мере того как газеты и их редакционные аппараты сливаются, журналисты теряют работу.

Когда газеты продаются и покупаются и новые владельцы начинают проводить иную редакционную политику, сотрудники газет узнают на практике, что означает свобода печати в условиях частного предпринимательства. Это приводит к сильной реакции со стороны наиболее активных профессиональных работников против организационной структуры, управляющей этим сектором. Так, широкое движение за внутриредакционную демократию и участие в разработке редакционных решений в Голландии является прямым следствием подобного кризиса в издательском деле[20].

Интересно отметить, что именно материальные нужды индустрии, формирующей сознание,— сектора, который специализируется на производстве нематериальной продукции,— привлекают внимание к более общим проблемам коммуникационной политики и контроля над средствами массовой информации. Однако, когда экономическое давление на индивидуума сочетается с высоким уровнем информированности, что характерно для работников этой отрасли, можно ожидать сильного сопротивления. Во всяком случае озабоченность своим материальным благополучием со стороны работников индустрии, формирующей сознание, особенно типографских рабочих, приводит к участию в борьбе за разработку политики в области коммуникаций влиятельного отряда рабочей силы стран развитого капитализма.

Борьба за всесторонний подход к информационно-коммуникационным проблемам, цель которой — действительное информирование людей, ни в коем случае не может рассматриваться как свидетельство того, что в настоящее время в странах с рыночной экономикой не существует никакой коммуникационно-культурной политики. Наоборот, как отметила комиссия экспертов ЮНЕСКО в 1973 г., «Коммуникационная политика существует в любом обществе, хотя во многих случаях она завуалирована и непоследовательна, тогда как должна быть гармоничной и четко сформулированной. Поэтому то, что мы предлагаем, не является чем-то совершенно новым. Это скорее новый подход, четкое изложение и рассчитанное на перспективу определение уже существующей практики» [21].

То, что уже существует — главным образом в странах с развитой рыночной экономикой,— это различные комбинации правительственного контроля и субсидий средствами массовой информации. Правительство само является мощным агентством по сбору и распространению информации. Помимо него существует более или менее предприимчивый частный сектор, который доминирует в области коммуникаций за пределами официального сектора. Этот частный сектор включает производство фильмов и телевизионных программ, газет, книг, пластинок, рекламы, а также агентства по связям с общественностью и институты по изучению общественного мнения и рынков сбыта.

В частном секторе не преобладает какая-либо определенная политика, в ней, как правило, отсутствуют своды определенных правил и кодексов. Существующее положение можно скорее назвать институционализированным господством в области коммуникаций — точно так же, как это выражение используется применительно к расе или полу. Институционализированный расизм, например, утверждает, что жизнь людей регулируют не специальные дискриминационные законы (хотя таковые также могут иметь место), а что социальное существование так уж устроено, что расизм неизбежен. Если, к примеру, черные в прошлом были лишены возможности получить образование, то затем динамика системы увековечивает существующее неравенство в доходах и возможностях сделать карьеру. При этом отдельные лица могут справедливо, хотя, возможно, и лицемерно утверждать, что они не в состоянии что-либо предпринять, чтобы предоставить дискриминируемым людям лучше оплачиваемую работу, поскольку они не обладают соответствующей профессиональной подготовкой.

Аналогичная ситуация существует и в институционализированном коммуникационном господстве. В уже упоминавшемся докладе ЮНЕСКО говорится: «...современные структуры средств массовой информации выросли из систем, предназначенных распространять информационный поток сверху вниз» [22].

Движение коммуникационных потоков сверху вниз — неизбежное следствие такой классовой системы, в которой обладающий частной собственностью господствующий класс направляет вниз приказы (информацию). Фактически в большинстве, если не во всех странах с рыночной экономикой технические средства коммуникации рассматриваются как частная собственность. Нередко частное лицо или группа лиц владеет крупным каналом информации. При таком положении было бы абсурдно полагать, что поток сообщений, затрагивающих важные социально-политические вопросы, может исходить из глубин экономической системы.

Иногда, как уже отмечалось, выясняются и изучаются взгляды и мнения угнетенных, широкой публики. Во всех случаях это не отклонение в работе центрального механизма, а использование более тонких методов манипулирования для укрепления господства[23].

Суммируя вышесказанное, можно сделать следующие выводы: институционализированное коммуникационное господство в странах с рыночной экономикой не имело, по крайней мере до недавнего времени, четких правил или детально разработанной политики. Система частной собственности более или менее беспрепятственно использовала поток коммуникаций для укрепления структуры господства, основанного на собственности. По сути дела привлечение внимания к механике этого процесса может само по себе создать проблемы для господствующего класса. Система лучше всего работает, когда ее считают неорганизованной.

Внимание, которое сейчас уделяется процессу коммуникаций, лучше всего подтверждает обострение борьбы за господство в этой области. Это подтверждает, в частности, описание детальной финской программы по формулированию национальной политики в области коммуникаций. Каарле Норденстренг, один из членов финской группы по выработке проекта, пишет: «Предлагаемая реформа подразумевает более рациональную координацию действий и увеличение влияния парламента (через правительство) в формулировании политики и принятии более четких политически важных решений» (курсив мой.— Г. Ш.)[24].

Когда принимаются более четкие и ясные политические решения в области коммуникаций, т. е. когда они более понятны широкой общественности, поле боя значительно расширяется. Вместо решений, принимаемых несколькими представителями господствующей элиты, принятие их потенциально становится ареной бурных общественных дебатов.

Естественно, не всюду к этому относятся с энтузиазмом. Хотя, как мы уже отметили, существует некоторое единство взглядов о необходимости всесторонней национальной политики в области информации и коммуникаций, очевидно, что различные группы преследуют при этом различные цели.

Те группы населения, которые в настоящее время исключены из процесса принятия решений (рабочие, женщины, национальные меньшинства), стремятся к тому, чтобы процесс сбора информации проходил более открыто, подлежал общественной проверке и прежде всего отвечал их нуждам. Рекламные агентства, корпорации, которые они обслуживают, и значительная часть правительственной бюрократии преследуют иные цели. Они выступают за более узкий и осторожный подход к формулированию коммуникационной политики. Вопрос о попытке пересмотреть саму существующую систему коммуникаций вообще не рассматривается. Внимание сосредоточивается на технических деталях повышения эффективности системы, другими словами, на том, чтобы составные части системы лучше функционировали без каких-либо изменений существующей структуры.

Типичен в этом смысле такой подход к проблеме: «Исследователь может легко превратиться во второразрядного псевдофилософа, разглагольствующего о социальных нуждах, вместо того чтобы продолжать копаться в эмпирических фактах той области науки, в которой он компетентен». И далее: «...убедительные эмпирические факты науки и экономики являются абсолютно необходимой предпосылкой любой разумной дискуссии по вопросам политики. Априорная идеологическая аргументация — это еще не исследование политики, хотя эти два понятия часто путают». Что такое «идеологические» аргументы с точки зрения этого автора? Противопоставление общественной и частной собственности, замечает он, «вряд ли можно воспринимать серьезно в 70-х гг.». Точно так же он не воспринимает и национальный суверенитет— понятие, которое он считает «архаичным»[25].

Согласно такой точке зрения, в центре внимания должна быть эффективность системы, а не система угнетения. Однако реальности 70-х гг. предопределили иной подход: каким образом могут женщины, национальные меньшинства, целые классы и государства покончить с угнетением, которому они подвергались и подвергаются?

Конечно, им нужны факты, чтобы обосновать свои аргументы и организовать борьбу. Однако факты устанавливаются в определенном идеологическом контексте, внутри которого они прежде всего и отбираются как «факты». Когда политико-философский контекст преднамеренно игнорируется, обнаруженные факты касаются лишь отдельных нюансов политики и оставляют без изменений превалирующий структурный порядок.

Разработка коммуникационной политики, исследование и планирование, которые предшествуют такой разработке, могут, разумеется, вестись и таким образом, чтобы содействовать укреплению существующего порядка, именно в этом направлении во многих случаях и ведется работа. Трудно представить себе альтернативные социальные модели, если не ставятся под сомнение основы самой системы, а в борьбе против угнетения разработка альтернативных социальных моделей необходима в первую очередь. Экономические реальности также должны учитываться, однако они не столь важны, как различные концепции того, что нужно, что желательно и что человечно.

В чем же заключается национальная политика в области коммуникаций и культуры, цель которой — покончить с внутренним и внешним господством? Возможно, легче ответить на этот вопрос, объяснив сначала, какой не должна быть такая политика. Можно сомневаться в отдельных деталях недискриминационной системы коммуникаций, но гораздо легче определить характерные черты и признаки эксплуатации.

С самого начала можно согласиться, что формы, методы и общая структура западных капиталистических коммуникаций не могут быть восприняты в их нынешнем виде в качестве подходящей модели теми странами, которые стремятся к культурной независимости, хотя именно эту модель им постоянно навязывают западные эксперты и исследователи.

Нелегко игнорировать западную систему коммуникаций и ее продукцию. Это могущественная система, обладающая необходимыми средствами и возможностями, чтобы распространять свою продукцию по всему земному шару. Более того, виртуозность инструментовки в сочетании с дорогостоящей, искусно выполненной продукцией создают впечатление обо всей системе как о квинтэссенции всего самого нового, современного, привлекательного. Другие формы коммуникации в сравнении с нею выглядят примитивными и безнадежно устаревшими. Те, кто знаком с американской рыночной системой, знают, какое большое значение придается упаковке: обертка, цвет, размер шрифта, форма и тип контейнера часто играют более важную роль, чем его содержимое. В системе коммуникаций также нельзя игнорировать разницу между содержанием и упаковкой (формой). Главное внимание должно уделяться именно тому, что в контейнере. Когда это станет очевидным для всех, неизмеримо возрастет способность правильно оценивать западную модель коммуникаций.

Некоторые исследователи утверждают, что стремление к культурной целостности, защита национальной культуры означают на практике защиту традиционализма и усиливают консервативные и репрессивные силы главным образом в бедных странах. Как утверждает наиболее влиятельная группа американских ученых в области коммуникаций, западные средства массовой информации являются инструментами модернизации и способствуют социальным переменам; выступать против них — значит выступать против модернизации и поощрять застой, неграмотность и отсталость[26]. В действительности, однако, дело обстоит как раз наоборот. Цель национальной культурной политики заключается не в запрещении распространения культурных ценностей, ее цель — помочь росту сознания. По самой своей сути культурная политика выступает против установившихся, традиционных канонов и авторитетов.

Несколько лет назад Франц Фэнон заметил, что к культуре нельзя относиться как к реликвии, музейному экспонату[27]. Для Фэнона и других радикальных писателей культура народа развивается в процессе борьбы. Ее не бальзамируют, и перед нею не благоговеют. Она рождается в ежедневных столкновениях и битвах с местными и иностранными угнетателями. А поддерживал ли традиционализм, например, Амилкар Кабрал (выдающийся деятель освободительного движения в Африке — прим. пер.)? Он писал:

«Несомненно, пренебрежительное отношение к культурным ценностям африканских народов, основанное на расистских чувствах и стремлении увековечить иностранную эксплуатацию, нанесло большой вред Африке. Однако не менее вредными для Африки будут такие явления и оценки: безудержные комплименты; систематическое восхваление достижений без критики просчетов и недостатков; слепое копирование культурных ценностей без учета того, что они могут содержать регрессивные элементы; путаница между выражением объективной и материальной исторической реальности и тем, что выглядит как творение определенного ума или своеобразного темперамента; абсурдное увязывание качеств художественного произведения — хорошего или плохого — с предположительными расовыми характеристиками и, наконец, ненаучный подход к явлениям культуры» [28].

Очень легко проверить, играет ли защита культурного суверенитета на руку реакционному традиционализму. Культурно-коммуникационному освобождению претит репрессивная власть и угнетение независимо от того, находится ли источник угнетения внутри страны или за границей. Адвокаты культурного статус-кво иногда бросают вызов иностранному господству, но только для того, чтобы укрепить свои собственные привилегированные позиции. Их протесты затихают, когда борьба переносится на территорию своей страны и возникает угроза их собственному господствующему положению. В связи с этим Амилкар Кабрал, говоря о начальном периоде национально-освободительного движения, отмечал:

«Несколько старых, традиционных и религиозных лидеров присоединяются к борьбе в самом начале или в ходе ее развития и с большим энтузиазмом вносят свой вклад в дело национального освобождения. Но и здесь бдительность крайне необходима: сохраняя глубоко укоренившиеся предвзятости своего класса, такие лидеры обычно видят в освободительном движении единственное действенное средство избавиться, используя самопожертвование масс, от колониального угнетения их собственного класса и восстановить таким образом свое собственное полное политическое и культурное господство над людьми» [29].

В современную эпоху переплетающихся экономических связей и мощного электронного оборудования, распространяющего информацию в глобальном масштабе, полное избавление от иностранных коммуникационных материалов невозможно. Несколько примеров действительной автаркии в 50-х и 60-х гг. носят исключительный характер и, возможно, уже не повторятся. Китай благодаря своему географическому положению, языку и бескомпромиссной враждебности к Соединенным Штатам в течение двадцати лет был относительно изолирован от западной информации. Куба в результате эмбарго, наложенного ее могущественным соседом после революции, в течение многих лет также обладает необычайной свободой в области культуры.

И тем не менее полная автаркия в качестве культурной политики является нереалистичной и самоограничительной. Существует множество альтернатив культурному господству извне. Это, однако, не означает одобрения концепции коммуникационных монополий о «свободном потоке информации». Отнюдь нет! В данном случае предлагается учитывать технико-материальные реальности, высокий уровень информационной избирательности и продолжающиеся усилия по популяризации культурноинформационной деятельности среди широких народных масс.

Поучительно ознакомиться с мнением кубинцев, которые пережили буквальную блокаду относительно политики в области культуры. В докладе министра образования Кубы на конгрессе по вопросам культуры, состоявшемся в Гаване в 1971 г., подчеркивалось, что опора на собственные силы в развитии национальной культуры является основой для «избирательной ассимиляции мировой культуры». В докладе отмечалось:

«Растущее технологическое совершенствование средств массовой информации и пока неясные последствия этого процесса обязывают наше революционное общество бороться против отравления эфира империалистической идеологией путем создания идеологических антител для нейтрализации ее пагубных последствий. Единственная альтернатива в современных условиях — это борьба. Поэтому насущной необходимостью являются общественные дискуссии, анализы, научные исследования и правильные оценки, которые подготовят массы к критическому восприятию всех форм выражения буржуазной идеологии» [30].

Автаркия, за исключением нескольких стран, обладающих соответствующим географическим положением, лингвистическими особенностями и природными ресурсами, не является практическим решением проблемы. В то же время усиливается организованное и произвольное информационно-культурное проникновение. Только сознательная и всесторонняя борьба может преодолеть идеологические диверсии и культурный империализм. Это подразумевает еще одно направление сопротивления — широкое ознакомление народа с историей, пересмотренной с классовой точки зрения.

Мы уже отметили, что культура — это не собрание музейных экспонатов и что борьба с культурным империализмом не означает защиты традиционализма. Однако было бы неправильно делать из этого вывод, что история начинается только с современного освободительного движения против угнетения. В борьбе против культурного и информационного империализма нельзя недооценивать роль истории. Именно история напоминает и освежает в памяти важнейшие события, сознательно замалчиваемые или искаженные в интерпретации угнетателей. Есть множество примеров как утаивания информации, которая могла бы обогатить сознание, так и искажения информации в интересах угнетателей.

До недавнего времени трехсотлетняя борьба черных Северной Америки полностью замалчивалась и в школьных классах страны, и в средствах массовой информации. Многие эпизоды этой борьбы и сейчас еще скрыты от общественности. Однако одним из достижений движения черных в 60-х гг. было то, что в коммуникационном потоке страны появилась, хотя и в ограниченном количестве, информация о жизни и борьбе черных. То же самое происходит и в женском движении Соединенных Штатов.

Естественно, история, о которой здесь идет речь,— это не та история, которую нам предлагают прислужники угнетателей, как подчеркивает Шейла Роуботем в своей метко названной книге «Скрыто от истории»[31]. Это еще одна сторона продолжающейся борьбы против угнетения во всех его видах. Это скорее открытие прошлого, чем его пересмотр, потому что известные и широко распространяемые версии представляют события с точки зрения привилегированного класса.

Язык, не менее чем история, использовался как орудие угнетения. Этот факт не нужно разъяснять жертвам. Женщины и черные, например, хорошо знакомы с систематическим использованием языковых средств для создания их непривлекательных образов. Увековечение определенных лингвистических форм и выражений совпадает со стремлением увековечить саму систему господства. Почему общество, которое стремится изменить свою экономическую и социальную систему, продолжает употреблять выражения, которые так хорошо служили старому общественному порядку?[32]

Использование языка, разумеется,— палка о двух концах. Языковые перемены могут также ограничить критическое мышление и ввести людей в заблуждение. Например, пентагоновская терминология — «защитный предупредительный удар», «отражение вторжения» и т. д. — является просто орудием угнетения. Однако, когда новые социальные силы берут бразды правления обществом в свои руки, следует ожидать, что некоторые слова и выражения, характерные для предшествовавшего социального порядка, будут постепенно изъяты из употребления хотя бы потому, что исчезнут понятия и явления, которые они выражали.