31. О загробной жизни

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

31. О загробной жизни

Одним из принципов деления мировых религий является следующий: религии делятся на те, в которых душа считается вечной сущностью, и те, в которых душа вечной сущностью не считается. В первом случае душа, то есть то, что я называю «я», после смерти тела продолжает существовать сама по себе. Во втором — «я» прекращает существовать само по себе и поглощается некой большей душой.

Христианство предлагает лишь самые общие сведения о жизни души после смерти тела. Душа будет вечно находиться при Боге, учит христианство; больше нам ничего не известно. Иногда нам обещают, что в загробной жизни мы воссоединимся с родными и близкими, однако это обещание имеет весьма слабое теологическое обоснование. Что до остальных обстоятельств, они ограничиваются расплывчатыми образами арф и хоров.

Вполне понятно, почему принятые в христианстве представления о жизни после смерти столь скудны. На небо прибывает душа мужчины, у которого при жизни было несколько жен и возлюбленных; каждая из этих жен и возлюбленных, в свою очередь, имела несколько мужей и любовников; каждый из этих мужей и любовников… Каким будет воссоединение с любимыми для этакой плеяды душ? Придется ли душе-жене провести целую вечность не только со своей возлюбленной душой-мужем, но также с ненавистной душой-любовницей, с которой ей приходилось делить мужа во время бренного существования на земле? Будет ли у тех, что любили многих, и загробная жизнь более наполненной, чем у тех, что любили лишь нескольких; или же нам в возлюбленные определят только тех, кого мы любили в свой последний день на земле — только их, и никого больше? Получается, в последнем случае тех из нас, что встретили смерть в страдании, страхе и одиночестве, лишенные роскоши любить или быть любимыми, ждет одиночество вечное?

Несомненно, теолог, как теоретик загробной жизни, ответит, что вид любви, которую мы испытаем в ином мире, для нас нынешних непостижим, как непостижим и вид личности, который мы примем, и способ соединения с другими душами; следовательно, нечего и гадать. Но если «я» в следующей жизни получит разновидность существования, которую «мне», как я есть сейчас, постичь не дано, значит, христианской Церкви надлежит освободиться от доктрины райского вознаграждения, от обещания, что хорошее поведение в теперешней жизни окупится райским блаженством в жизни будущей: кем бы я ни был сейчас, потом я буду совсем другим.

Для теории о вечном наказании вопрос сохранения личности является еще более животрепещущим. Сохраняется ли у души в аду память о прежней — прожитой неправильно — жизни, или не сохраняется? Если нет, то вечное проклятие должно казаться такой душе худшей, произвольнейшей во вселенной несправедливостью, доказательством, что мир действительно сплошное зло. Лишь память о том, кем я был и как провел отпущенное мне на земле время, вызовет чувство бесконечного раскаяния, которое считается квинтэссенцией вечных мук.

Странно, что понятие об индивидуальной загробной жизни продолжает существовать в разновидностях христианства, заслуживающих уважения в интеллектуальном плане. Оно столь очевидно заполняет лакуну — неспособность помыслить о мире, в котором мыслящий отсутствует, — что религии следовало бы просто счесть эту неспособность частью человеческого состояния, и на сем успокоиться.

Сохранение души в неузнаваемом виде, неизвестном ей самой, без памяти, без личности — уже совсем другой вопрос.