22. О политическом убежище в Австралии

22. О политическом убежище в Австралии

Я изо всех сил стараюсь понять австралийский способ обхождения с беженцами — однако тщетно. Ставят меня в тупик не законы, регулирующие прошения об убежище — возможно, они суровы, однако не исключено, что их суровость оправдана неким прецедентом — меня ставит в тупик способ исполнения этих законов. Как могут австралийцы, народ незлобивый, щедрый, добродушный, закрывать глаза на столь жестокое, грубое, беспощадное обращение с людьми, причаливающими к берегам их родины — людьми, не имеющими ни гроша, людьми, которым неоткуда ждать помощи?

Ответ, вероятно, будет следующим: австралийцы не просто закрывают глаза. Полагаю, истина такова: австралийцы испытывают неловкость, даже отвращение по поводу того, что с целью самосохранения — и сохранения осознания себя народом незлобивым, щедрым, добродушным, и прочая, и прочая, им приходится закрывать глаза и затыкать уши. Поведение это естественно — и свойственно человеку. Очень многие общества третьего мира столь же бессердечно относятся к прокаженным.

И я не удивлюсь, если в глубине души вы также чувствуете себя униженной.

Твой Senor, говорит Алан, говорит, что за пределами дискурса о вероятности вероятностные утверждения бессмысленны. Само по себе это утверждение вполне справедливо. Только он забывает одну вещь: в вероятностной вселенной от вероятности не скрыться. Это как его идея о том, что числа символизируют нечто за пределами самих себя, хоть он и не так выразился. На самом деле числа — они и есть числа. И ничего они не символизируют. Они гайки и болты, просто гайки и болты математики. Они — то, что мы используем, когда в реальном мире имеем дело с математикой. Посмотри вокруг. Посмотри на мосты, на движение транспорта, на перемещение денежных средств. Числа работают. Математика работает. Вероятности тоже работают. А больше нам ничего и знать не надо.

Что касается людей, создавших нынешнюю систему обращения с беженцами и приводящих ее в действие, понять их душевное состояние куда как нелегко. Неужели у них не бывает сомнений, неужели они никогда не пересматривают свои решения? Видимо, нет. Если бы они с самого начала хотели разработать простую, эффективную и гуманную систему обращения с беженцами, они бы наверняка так и сделали. Вместо этого они разработали систему сдерживания путем устрашения, и подкрепляют ее примерами устрашения. Они как бы говорят: У нас тут чистилище, которого вам не миновать, если вы прибудете в Австралию без документов. Так что сначала хорошенько подумайте. В этом отношении Бакстер — центр временного содержания нелегальных иммигрантов посреди южноавстралийской пустыни — очень похож на Гуантанамо - бей. Смотрите: вот что случается с теми, кто пересекает черту, которую провели мы. Пусть это послужит вам предостережением.

Желая подтвердить, что система работает, австралийские власти указывают на сокращение числа так называемых нелегальных прибытий, наблюдающееся после введения системы. И они правы: система действительно сдерживает наплыв. Сдерживает путем устрашения.

Мы забываем, что Австралия никогда не была землей обетованной, новым миром, райским островом, щедрым ко вновь прибывшим. Австралия выросла из архипелага колоний для уголовников, которым владела некая абстрактная Корона. Сначала человек проходил сквозь недра судебной системы; затем его отвозили на край света. Считалось, что жизнь в стране антиподов — уже наказание; бессмысленно жаловаться на тяготы такой жизни.

Я еще ни разу не думал об Ане как о мягкосердечном или жестоком человеке. Если я и думал о ней в конкретных терминах, подходящим было слово «сладкая»:

Я спокойно спрашиваю: Алан, ты что, шпионишь за мной?

Алан смотрит свирепо. Алан говорит: Ты спятила? Очень мне надо за тобой шпионить!

Сегодняшние беженцы находятся почти в таком же положении, что и вчерашние каторжники. Некто, а точнее, некий комитет, состряпал систему для их «обработки». Систему одобрили, приняли и применяют — без различий, без исключения, без пощады — хотя она предписывает запирать людей в камерах на неопределенный срок (камеры находятся в лагерях, лагеря — в пустыне); унижать узников, сводить их с ума, а после наказывать за это сумасшествие.

Как и в Гуантанамо-бей, в лагере для беженцев Бакстер (поправка: в учреждении Бакстер) под прицелом — честь и достоинство смельчаков поневоле. В случае с Гуантанамо-бей подразумевается, что, когда узники наконец выйдут из заточения, от них останутся одни человеческие оболочки, причем разбитые физически; в самых тяжелых случаях в лагере Бакстер эффект бывает тот же.

сладкая в противоположность соленой — так же золото противопоставляют серебру, а землю — небу. Однако теперь вдруг Аня стала твердой, как кремень.

Алан поднаторел во многом, только не во лжи. Я всегда вижу, когда он лжет, и он это знает. Вот для чего ему свирепый взгляд — чтобы запугать меня (лучший способ защиты — нападение).

Я говорю: Я тебе пока о вероятности ни словом не обмолвилась. Откуда же ты узнал, что думает о вероятности Senor К.?