Точка на карте
Точка на карте
Когда мне нужно узнать, где находится та или иная точка на карте, я по привычке беру "Малый атлас мира" - толстенькую книжицу, изданную в 1974 году. Но в последнее время всё чаще не нахожу того, что нужно. Особенно на севере Западной Сибири.
Местность между Обью и Енисеем в атласе почти пуста. Несколько населённых пунктов – Надым, Нумто, Кочевая, Тарко-Сале, Халесовая, Толька, – ни красных линий, обозначающих железные дороги, ни коричневых – обозначающих автомобильные. Дикий край. Но, оказывается, за последние сорок лет многое изменилось. Появились и города, и дороги.
К северу Сибири у меня давний интерес. Такие просторы, такие богатства. Но как там живут, как осваивают эту землю? Поэтому, когда появилась оказия слетать в Ямало-Ненецкий автономный округ, я вызвался. Летели мы из Москвы в город Ноябрьск чуть больше трёх часов. Потом загрузились в автобус и ехали до города Губкинского ещё почти четыре.
Пейзаж за окном нельзя назвать радостным – низкорослые сосенки и берёзки, практически идеальная плоскость – ни гор, ни даже холмиков. Почти нет селений, и если бы не опоры электропередачи – одни столбы обыкновенные, почти городские, другие циклопические, напоминающие скелеты инопланетных кораблей, – да отходящие от трассы узкие дороги, можно было бы подумать, что мы оказались за пределами цивилизации.
Да, ещё один признак того, что эти леса, пустоши, болота обошли, ощупали, изрыли люди, – то и дело на глаза попадались торчащие из земли трубы и реже мерно двигающиеся вниз-вверх качалки. Это поднимают из-под земли нефть[?]
Я, конечно, знал, что вышка нужна во время бурения, и потом её убирают, но всё равно был удивлён этим примитивным, вроде как незаметным агрегатом. Торчит из земли кусок железа, а от него отходит этакий крошечный вал – слегка присыпанная землёй труба. Потом эта труба соединяется с другой, побольше, та со следующей. Ещё и ещё. Как сосуды под кожей… И в конечном счёте артерия доставляет потребителям сотни, тысячи, десятки тысяч кубометров газа и тонны нефти.
В Губкинском нет избушек, деревянных заборов. Самые старые здания – двухэтажные «деревяшки», а попросту бараки. Но выглядят они достаточно пристойно – не чёрные шпалы, а светлая обшивка. И вообще дома весёлые – окрашены в разные цвета, как это с недавних пор принято в районах Крайнего Севера: цветовое многообразие повышает настроение.
Впрочем, то, что мы в районе Крайнего Севера, как-то не верилось: снег лежал, но активно таял, растекался ручейками, и воздух был тёплый, небо ясное. По улицам гуляли мужчины и женщины с колясками… И все три дня пребывания в городе и его окрестностях стояла необычная для этого края теплынь. Но когда собирались обратно, Север проявил свою суровость: небо потемнело, пошёл густой колючий снег.
Губкинский был основан в 1986 году. Назван в честь геолога Ивана Михайловича Губкина, который в 30-е годы прошлого века дал обоснованные прогнозы того, что на территории Западно-Сибирской низменности находятся огромные запасы нефти. Как раз в этой низменности и стоит Губкинский…
Ещё об архитектуре. В городе много современных домов, как говорится, из стекла и бетона; есть несколько очень оригинальных для России – с задранными фронтонами – точь-в-точь как в каком-нибудь Копенгагене или на Фарерских островах… Вообще ощущение, что люди пришли сюда всерьёз и надолго; цены на жильё приличные – комната стоит больше миллиона, нормальная квартира – в районе пяти…
Когда мы встречались с Олегом Тяповым, генеральным директором «РН-Пурнефтегаза», по сути, градообразующего предприятия Губкинского, я задал ему вопрос:
– В Москве одна из модных тем: когда закончится нефть. Даже песню про это не так давно написали… А каковы, по вашим оценкам, запасы нефти и газа в окрестностях Губкинского?
– Скажу так, – ответил Олег Анатольевич, – разведанных запасов хватит на многие десятилетия. А может быть, на столетия… Когда я выбирал путь в жизни и решил стать нефтяником, мне говорили: «Что ты делаешь? Нефть вот-вот закончится!» А оказывается, тогда только всё по-настоящему и начиналось.
Глава «Пурнефтегаза», входящего, кстати сказать, в крупнейшую нефтекомпанию «Роснефть», больше говорил не о тоннах и кубометрах, выкачанных из недр, а об экологических программах, о помощи коренным народам Ямало-Ненецкого автономного округа.
Например, о том, что раньше газовый конденсат, находящийся в нефтяных залежах, закачивался обратно, а теперь идёт в дело. Или – не так давно попутный нефтяной газ попросту сжигался, а теперь, пройдя обработку на ДКС (дожимные компрессорные станции), поступает в общую газовую трубу.
– Мы наращиваем мощности, и уже в следующем году, с запуском второй ДКС, уровень рационального использования попутного газа составит почти 97%, – заметил Олег Тяпов.
Удалось побывать на дожимной станции Комсомольского месторождения.
Грубо говоря, выглядит она, как сплетение десятков больших и маленьких труб. Они поднимаются, опускаются, соединяются, разъединяются. Происходит очищение газа от примесей, воды… Интересно, что каждая такая станция устроена по-своему, исходя из типа и состава газа на тех или иных месторождениях.
Главный инженер Управления подготовки и транспортировки газа и газового конденсата «Пурнефтегаза» Андрей Гаранин долго и подробно объяснял процесс работы ДКС, но в итоге понять получилось немного. Несколько раз были просьбы к главному инженеру изъясняться проще, но не получалось. Мне вспомнились слова одного литературного персонажа: «Проще я не могу – этот предмет требует особого языка». Когда-то я воспринимал их с иронией, но чем чаще сталкиваюсь с разными гранями человеческой деятельности, тем сильнее убеждаюсь, что они точны.
Нас пустили походить по ярусам станции. Трубы гудели, приборы щёлкали, что-то мигало, но мы не встретили ни одного человека. Оказывается, их и не должно там быть. Работой станции управляют в домике неподалёку – в операторной. Там за компьютерами сидят молодые ребята, наблюдают за красными, синими полосками, столбцами цифр…
Вообще меня удивило, что большинство людей, работающих в «Пурнефтегазе», – молоды. В том числе молодо и руководство. К примеру, генеральному директору – сорок два года, Андрею Гаранину, главному инженеру управления, всего тридцать.
Гаранин родом из Башкирии, окончил там университет, приехал в Ямало-Ненецкий автономный округ. Скоро десять лет как живёт здесь… Когда прощались, я, уже убрав диктофон, спросил его:
– По-честному, не жалеете, что остались в этих краях? Одно дело – Башкирия, а тут – хилые лесочки, болота, зима восемь месяцев…
И, по-моему, абсолютно искренне, убеждённо, Андрей ответил:
– Нет, не жалею. Здесь я нашёл и профессиональное, и человеческое, семейное счастье.
«Счастье»… Кстати, через два дня, уже когда собирались отправляться в аэропорт, мы снова встретились с Андреем Гараниным.
– Уезжаете? – сочувствующе сказал он. – Зря, у нас рыбалка как раз начинается. – И улыбался действительно счастливой улыбкой.
Пожилых людей в Губкинском немного. Во-первых, город молодой, население ещё не успело состариться, а во-вторых, большинство людей, достигших пенсионного возраста, возвращается на малую родину, покупает жильё в южных областях России. Особенно часто селятся на Белгородчине.
– Помнится, когда-то на Кубань ехали, – сказал я.
– Кубань… Там теперь цены такие, что и мечтать не стоит.
Я спрашивал, сколько получают работники «Пурнефтегаза» и других нефтяных и газовых предприятий региона. В итоге понял, что зарплаты не такие уж большие. По крайней мере, по московским меркам. Пятьдесят тысяч рублей считаются неплохими деньгами. Многим важнее социальные пакеты и вахтовая система, когда человек месяц работает, а потом месяц… Нет, отдыхают единицы, в основном же подрабатывают в других местах.
В одной из поездок водителем у нас был парень родом из Перми. Работает на водозаборе, вахтовым методом. В свободное время подрабатывает. Живут вдвоём с женой, вместе получают около ста тысяч. Для жизни в Губкинском вроде бы хватает, но много денег отнимают кредиты, поездки на родину в отпуск. Иногда выбираются и на море.
– Три раза уезжал отсюда, – говорил водитель. – Сюда привезли родители ещё в восьмидесятые, и после школы вернулся в родную Пермь. Но пожил там и приехал сюда. Потом опять уехал, потом – приехал... Женился здесь в итоге. Квартиру в кредит купили. Что ж, Пермь – классный город, только там работы нет.
Но всё-таки, скорее всего, тех, кто родился в Губкинском и проживёт там до старости, будет немного. Уедут. И тут стоит поговорить о тех народах, которые на Севере жили испокон веку и для которых другой земли нет.
У «РН-Пурнефтегаза» много социальных и благотворительных программ. В том числе и помощь коренным малочисленным народам.
Харампур – подшефная деревня компании. Она находится в ста километрах от Губкинского, основное население – ненцы. Официально в деревне насчитывается более 700 жителей, но домов не так уж много.
– Что-то не верится, что cемьсот человек живёт, – усомнился я.
– Ну да, – ответил сопровождавший нас казак, – большинство только зарегистрированы, а живут на стойбищах.
Да, в Харампуре есть свои казаки – четверо мужчин и две женщины. Казаки следят за порядком.
– А как же полиция, участковый?
– Участковый есть, но на несколько деревень, появляется редко.
– И какие у вас полномочия?
– Ну как, смотрим, чтобы всё было нормально… Вроде дружинников мы.
Харампур с Большой землёй связывает понтонный мост, который в период половодья убирают примерно на месяц. Есть ещё подвесной мостик для пешеходов.
Наш приезд как раз совпал с моментом, когда родители забирали ребятишек на стойбища.
– Учебный год у нас – понятие условное, – объясняли местные. – Началась весна – детей увозят. Приближается зима – привозят обратно, в интернат.
Интернат – большая школа и жилые корпуса – пожалуй, главные здания Харампура. Новые, светлые. Кажется, уютные. Порадовал и клуб с библиотекой, музейчиком и большим концертным залом, где для гостей выступили юные артисты и поэт Владимир Казынкин. Есть Центр развития туризма. Из симпатичных, но традиционных деревенских домов выделяются около 20 восьмиугольных кирпичных коттеджей, напоминающих чумы. Говорят, подведено центральное отопление, по три спальни. В них живут большие семьи.
В свои жилища ненцы не пускают посторонних – боятся тревожить домашних духов. Хотя, как мы вскоре смогли убедиться, на стойбищах вход в чум открыт для путников и гостей… Не принято у ненцев и называть своё настоящее, родовое имя (называют русское – своего рода псевдоним), говорить, сколько у них детей.
Деревня Харампур была основана в 1933 году как торговая фактория. Она то процветала, то становилась почти нежилой. В 2002 году руководство Роснефти совместно с администрацией Пуровского района приняли решение о возрождении Харампура. Решение, судя по всему, выполняется.
Отношение ненцев к нефтяникам двоякое. Конечно, они благодарны за помощь и поддержку; не раз я слышал, что если бы не цивилизация, которую сюда принесли как раз те, кто добывает газ и нефть, ненцев, селькупов уже не существовало бы. С другой стороны, жалуются, что та же цивилизация наступает на тундру. В общем, как часто бывает, плюсы невозможно отделить от минусов.
Поездка на стойбище была запланирована на последний день нашего пребывания в Губкинском. Но она чуть не сорвалась – всю ночь шёл дождь, снег таял, и возникла угроза, что зимник, по которому только и можно добраться до цели, окажется непроходимым для «Нивы». Удалось найти свободную «вахтовку», и мы отправились.
Вахтовка – это будка с сиденьями, установленная на «Урале» или КамАЗе. Этакий автобус-вездеход. И на нём мы ползли километров двадцать по зимнику больше часа, вяло споря: «Нива» бы не прошла». – «Нива» – стопроцентно. А уазик прошёл бы». – «Вряд ли».
Так или иначе, наш «Урал» не прилагал видимых усилий, даже пониженную передачу водитель не включал.
С края тундры – огромной поляны – к нам помчались снегоходы с нартами. Загрузили на нарты подарки, телевизионную аппаратуру, уселись сами и ещё минут через десять были на стойбище.
Два чума, дрова, висящая на палках оленья шкура, снегоходы и запчасти к ним. Люди. Олени.
Стадо я не сразу и заметил – оно стояло-лежало метрах в двухстах. Но несколько оленей бродили возле чумов, и то один, то другой заглядывали в них, клянча чего-нибудь вкусненького.
Семья Юрия Пяка – жена, Валентина Кильевна, трое взрослых парней, девушки (дочери или невестки, уточнять было неловко, как и выпытывать родовые имена) и пять-шесть ребятишек от семи-восьми лет до младенца.
В подарок работники «Пурнефтегаза» привезли швейную машинку, генератор, игрушки и сладости.
Хозяева в долгу не остались и накормили нас олениной, покатали на оленьих упряжках… Вообще люди оказались гостеприимными, простыми, в меру разговорчивыми. При этом не бросили все дела – мужчины ремонтировали «Буран», женщины занимались хозяйством. Но если у гостей возникали вопросы, обстоятельно на них отвечали.
Спрашивали о разном: «Сколько стоит мотор для снегохода?» – «Шестьдесят тысяч. А сам снегоход – двести». – «А какой лучше – «Буран» или «Ямаха»?» – «Ямаха» быстрее, мощнее, но оленей собирать – «Буран» лучше. У него одна лыжа, удобней по лесу ездить». – «Почём сдаёте оленину?» – «Было – по двести рублей килограмм, а с этого года – двести пятьдесят». – «И сколько весит оленья туша?» – «Хороший олень – семьдесят килограммов»…
Я попытался прикинуть, сколько примерно семья может заработать за сезон: семьдесят на двести пятьдесят – семнадцать тысяч пятьсот рублей. В лучшем случае сдадут пятьдесят туш (стадо небольшое). Получается – восемьсот семьдесят пять тысяч. Вроде бы и неплохо, но если вычесть деньги, которые тратятся на продукты, если разбросать заработок по взрослым членам семьи, то не так уж и густо…
– А шкуры сдаёте? – спросил я.
– Нет, шкуры не принимают.
– Почему?
Юрий пожал плечами – не знаю. Но я понял так, что сами они шкуры не выделывают, лишь соскабливают подкожный жир, плёнку. Используют в хозяйстве… Да и позже, копаясь в Интернете, я не нашёл в округе фабрик пошива одежды и обуви из оленьих шкур. В основном шьются в домашних условиях; кусочки шкуры идут на сувенирные поделки…
– Завтра будем уходить на другое место, – говорит глава семьи, – тут ягель кончился.
– И сколько времени нужно, чтобы вырос опять?
– Десять лет. Но раньше вернёмся, места мало.
И вот так, с поляны на поляну, с тундры на тундру, кочуют эта семья и ещё много других ненецких семей.
Уезжали мы из Губкинского в метель; ходили слухи, что, может быть, сегодня и не улетим. Улетели – в Ноябрьске погода была получше.
Сейчас, спустя несколько дней, эта поездка кажется словно бы выдуманной мной. Но стоит вспомнить подробности, разговоры с людьми, и понимаешь: не выдумана она и не идеально хороша… Нет, люди хорошие нам встретились, природа необычная, величественная; а вот плюсы и минусы прогресса, разные грани цивилизации, сосуществование укладов требуют решений. И хорошо, что нефтяники, работающие на этой земле, принимают в этом процессе непосредственное участие.