Пристань разбитых сердец Вячеслав Суриков

Пристань разбитых сердец Вячеслав Суриков

Никита Михалков снял фильм о любовном приключении в маленьком провинциальном городке, ставшем предвестием глобальных общественных катаклизмов

section class="box-today"

Сюжеты

Кино:

Фильмы

Фильмы

/section section class="tags"

Теги

Кино

Кино

Культура

/section

Никита Михалков всегда щедр на комментарии к своим работам, и «Солнечный удар» среди них не исключение. В документальном фильме «Легкое дыхание Ивана Бунина», вышедшем в телевизионный эфир почти за полгода до премьеры, он очень подробно объяснил, что хотел бы сказать своим фильмом, который на тот момент, скорее всего, еще не был до конца готов. Михалков провел прямую параллель между общественными процессами, которые проходили в России в начале прошлого века, и теми, что происходят сейчас, без обиняков обозначил «Солнечный удар» как фильм-предостережение, сопроводил рассказ о нем многочисленными цитатами из дневников Ивана Бунина и с непередаваемой горечью сетовал на то, что фильм из жизни маленького городка на берегу Волги ему приходится снимать на берегу Женевского озера. Тем самым Михалков, наученный горьким опытом продвижения фильма «о Великой войне», нанес упреждающий удар, заранее выдал ответы на вопросы, которые могут возникнуть не столько у публики, сколько у тех, кто обладает влиянием на общественное мнение.

figure class="banner-right"

var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Никита Михалков, который сейчас занимает все ключевые административные позиции в отечественном кинематографе и является одним из самых признанных русских режиссеров в мире, который к тому же как актер создал череду незаурядных образов, возможно, уже и сам может выбирать, на кого ему производить впечатление, а на кого нет. И, только связанный обязательствами подтверждать доставшийся ему в нелегкой борьбе статус первого кинематографиста страны, он раз за разом бросается в океан общественного мнения и не жалеет не сил, ни времени на то, чтобы доказывать свою правоту. Его активные действия часто создают дымовую завесу, которая окутывает со всех сторон само произведение и не всегда позволяет разглядеть те моменты, которые либо не укладываются в декларируемую идеологическую схему, либо не проговариваются им в силу разных причин.

Фильм, конечно же, о любви, о которой не говорят в публицистических программах. Никита Михалков в очередной раз воплотил киносюжет, с которым он уже сталкивался в обеих своих ипостасях, актера и режиссера, и не раз. У мужчины и женщины, которые любят друг друга, но которым не суждено быть вместе, есть только одна ночь. Они все знают, но без оглядки ввергаются в кратковременную пучину страстей, и это лишь усиливает последующую боль разлуки. В этот раз одному из персонажей приходится выстраивать очень сложную логическую конструкцию только ради того, чтобы оправдать эпизод, в котором герой Мартиньша Калиты, безымянный поручик, смотрит с вершины обрыва вслед уходящему пароходу, на котором уезжает так внезапно и безотчетно отдавшаяся ему женщина, даже имени которой он не потрудился узнать. С ним один в один рифмуется эпизод из «Сибирского цирюльника», где тоже была ночь страстей, косвенной платой за которую стали десять лет каторги для любовника. Ближе к финалу американка Джейн приезжает в Сибирь к осужденному юнкеру, не застает его, узнает, как развивалась его личная жизнь, по фотографиям и поворачивает назад. Каким-то сверхъестественным образом она попадает в поле зрения искомого каторжанина и заставляет его пережить немыслимые муки, которые так достоверно почти пятнадцать лет назад сыграл Олег Меньшиков. Тогда он изобразил жест отчаявшегося мужчины — закурил папиросу. Поручик из «Солнечного удара» бросается с невероятной высоты в воду и самозабвенно плывет.

Пароход как место действия и обилие кадров с работающими механизмами (Михалков, видимо, хотел их преподнести как олицетворение движения неумолимого времени, но они были восприняты совершенно иначе, особенно в контексте эротической сцены) напоминают о фильме Джеймса Кэмерона «Титаник». В «Солнечном ударе» мы тоже какое-то время наблюдаем мир, в котором все устроено почти идеальным образом. В нем беспечные люди живут в стиле водевиля: на их долю выпадают маленькие безопасные приключения вроде погони по всему пароходу за ускользающим шарфом, но лишь для того, чтобы слегка ее разнообразить. Шарф, который как живой летает над палубой, — цитата из «Рабы любви», еще одного фильма Михалкова, где опять всплывает тот же сюжет: они любят друг друга, но вместе им быть не суждено; мало того, герой не просто удаляется куда-то в Сибирь, он погибает, впрочем, как и главный герой «Титаника». Это едва ли не главная мифологема в необычайно цельном художественном мире Михалкова: стоит мужчине и женщине перешагнуть черту, максимально сблизиться, как сразу запускается какой-то страшный механизм, который одновременно возводит между ними непреодолимую стену и рушит идеальный мир, где шарф ни с того ни сего может сорваться и полететь куда-то вдаль.

Сам Михалков в «Солнечном ударе» появляется мельком на фотографии в узнаваемом образе судовладельца Паратова из «Жестокого романса» Эльдара Рязанова. И мы словно бы наблюдаем развитие альтернативного финала пьесы Островского, в котором Лариса Огудалова вышла замуж за того, в кого была влюблена. Как будто в этом случае Бог сжалился над Адамом и Евой и после того, как они отведали плодов с Древа познания Добра и Зла, дал им еще один шанс. Но еще одно искушение и следующее за ним грехопадение неизбежно. Мало того что оно неизбежно, так оно еще необъяснимо. Все, что нам предлагает Бунин, — фраза, слетевшая с уст незнакомки: «На меня точно затмение нашло…» Михалков заставляет поручика многократно повторять вопрос: «Как это случилось?», имея в виду прежде всего те метаморфозы, которые происходили в начале XX века с российским государством. Что в очередной раз заставило Каина отречься от Бога и пойти на своего брата Авеля, в какой степени Авель несет за это ответственность? Но в равной степени вопрос «как это случилось?» относится и к ночи, проведенной им с замужней женщиной в маленьком провинциальном городе. Объяснительная формула, вынесенная в название рассказа и фильма, «Солнечный удар», всего лишь говорит о том, что в жизни человека есть моменты, когда он не в состоянии себя контролировать, что существует предопределенная цепь событий, которые ему суждено пережить. Рано или поздно в жизни человечества наступают дни Каина — те самые трагические «окаянные дни», о которых писал в своих дневниках Бунин.

Михалков тоскует о потерянном рае, земную проекцию которого он усматривает то в дореволюционной России, то в общности советских людей из тех времен, когда он совершал свои первые шаги в кинематографе. Он упрекает в слабости Авеля, воплощением которого стали белогвардейцы, отказывающиеся от сопротивления до конца и наивно верящие обещаниям красноармейцев до такой степени, что с готовностью выдают ротмистра, в котором еще осталась сила сопротивления. Он и упрекает Каина, и сострадает ему в том, что подменил веру в Бога верой в теорию Дарвина о происхождении видов. В мальчике Егории, который вырос в Георгия Сергеевича и отправил на дно баржу с белогвардейцами, угадывается будущий комдив Котов из «Утомленных солнцем», которого на протяжении вот уже почти двадцати лет своей плотью и кровью на экране воплощает сам Никита Михалков и которому еще только предстоит проиграть схватку с переродившимся Авелем — бывшим дворянином, а теперь не знающим пощады энкавэдэшником Митей. Так что «Солнечный удар» — это еще и своего рода приквел «Утомленных солнцем».

Этот фильм — смесь любви и публицистики. И в том и в другом жанре Михалков остается самим собой. «Какой есть», — словно бы говорит нам он. Ахматова в таком случае добавляла: «Желаю вам другую». Но от Михалкова мы этого не услышим.