Выживший / Политика и экономика / Спецпроект

Выживший / Политика и экономика / Спецпроект

Выживший

/  Политика и экономика /  Спецпроект

Валерий Шанцев — о том, каково это — остаться последним коммунистом на Москве, может ли детский кефир спасти жизнь и что чувствует человек, оказавшийся объектом покушения, как врачи «Склифа» проводили инаугурацию и почему больной не стал есть из рук Лужкова, как открыть глаза Зурабову и не прослыть самодуром, а также о том, стоит ли Нижний мессы

Людей, которые выжили после покушения профессиональных киллеров, единицы. Губернатор Нижегородской области Валерий Шанцев  — один из них. 7 июня 1996 года его привезли в НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского со страшными ожогами и 148 осколками в теле. Теперь каждый год в этот день Шанцев приезжает в «Склиф» к докторам и медсестрам, которые его выходили. Они садятся за стол, разрезают торт и празднуют день рождения. И так уже 17 лет подряд. Шанцев не любит вспоминать то покушение публично и только в «Склифе» вдруг становится мягче и откровеннее. Мы воспользовались случаем, чтобы узнать, за что убивают политиков и какими они становятся, выжив.

— Валерий Павлинович, за что вас хотели убить?

— В моем случае все было предельно понятно: оставалась неделя до 16 июня — выборов в Москве. По желанию Юрия Михайловича Лужкова голосовать избиратели должны были за нас обоих — за мэра и вице-мэра «в одном флаконе». Существовали люди, которым наша связка рушила все планы. Рушила настолько, что они решились на устранение. Мне потом говорили, мол, если бы хотели — устранили бы. Но посудите сами: взрывное устройство, кроме тротила, содержало в себе 200 пуль. Только волей случая мне досталось совсем немного, и все в спину.

— В такие случайности не верится, если работает профессиональный киллер.

— Просто в тот день все пошло не так, как обычно. Они, видимо, долго следили за мной и знали, что каждое утро за мной приезжает машина, я выхожу из подъезда и обхожу ее справа. Сумка (я видел ее — черный пакет) стояла на лавочке так, что при взрыве зона поражения накрывала и машину, и меня полностью, если я двигаюсь по стандартному маршруту. Но в тот день жена попросила сходить за кефиром для внука на молочную кухню, что-то у нее стряслось, и она не успевала. Я вышел пораньше и пошел не к машине, а в сторону. А там еще уперся в наш семейный «Москвич», который мой сын, поздно вернувшийся с работы, поставил прямо у подъезда. Я, про себя ругая его, стал обходить машину, еще сильнее отклоняясь от стандартной траектории. Грохнуло. Я даже не понял, что случилось, подумал, что на что-то наступил...

Повернулся, смотрю — помощник Василий лежит на земле, ноги все в крови, обгоревшие... Говорит: «Валерий Павлинович, нас взорвали». Я даже боли не чувствовал, когда схватил его и потащил в машину. Водитель испугался, не может сообразить, что делать. Тут я припоминаю, что рядом есть больница, и мы поехали туда. Добрались, нас положили на каталки и оставили. Так прошло с полчаса. Я пытался понять, что происходит, почему нет врачей. Потому, видимо, удерживал сознание. Потом — было около 8 часов утра — помню, как вошел высокий молодой доктор и сказал: «Мы из «Склифа», сейчас все будет хорошо». Тут я и отрубился.

А происходило в эти полчаса вот что: о взрыве сообщили в милицию и «скорую». Выехали машины соответствующих служб. Немедленно доложили Лужкову, тот направил людей из мэрии. Они приехали: вокруг кровь, осколки, побитые пулями поверхности, а нас нигде нет. Сообразили, что водитель мог отвезти нас в ближайшую больницу. Там и нашли.

— Но все же вам сильно досталось. Говорили, что вероятность того, что вы выживете, была не больше процента.

— Врачи считают это по формуле — процент ожога тела плюс количество лет. Не должно быть больше ста. У меня было обожжено 50 процентов, а лет мне было без малого 49. Вот я этот шанс и использовал. Нет, правда, я так был уверен, что мне надо не только выжить, но и полностью восстановиться, что никого не слушал. Врачи-то мне говорили, что я пролежу в больнице не менее полугода и останусь инвалидом. А я, как очнулся, сразу спросил, через сколько дней выйду, ведь на 21 июня была назначена инаугурация — мэр и я принимали присягу. Мне предлагали тихонечко в больничной палате провести церемонию. Но я понимал, что должен быть там, показать, что цели своей враги не достигли, что мы будем работать по полной программе. Тогда все врачи, мои близкие как-то в это поверили и стали мне помогать.

Жену Татьяну в первый день привезли в больницу на машине мэрии, а когда на второй день она пришла, ее не пустили. Тогда врач-реаниматолог Валентина Ивановна дала ей белый халат и научила, как проходить в реанимацию. Мне требовалась диета, и Юрий Михайлович сказал, что для меня по его распоряжению будут готовить специалисты. Но тут вмешалась доктор, мягко так сказала: «Пусть жена готовит. От этой еды будет больше проку. Пока она этим занимается, чувствует, что помогает».

— Но ведь вас все же повезли на инаугурацию. Вы уже нормально себя чувствовали?

— Мое путешествие было отдельной операцией «Склифа». Во-первых, мои обожженные ноги надо было во что-то обуть. Их обработали и стали надевать мне ботинки. Они были на три размера больше, но все равно малы... Во-вторых, опутали проводами — мерили в режиме нон-стоп температуру, давление. Со мной выехала бригада врачей. Все — мэр, президент Борис Ельцин  — знали, в каком я состоянии. Было сделано все, чтобы на этом мероприятии врачи имели все возможности работать.

Пока я сидел, все было нормально. Но заиграл гимн, надо встать. Чувствую — рухну. Пульс под 100, давление 200 на 110. Сзади подхватили, придержали. Врачи шутят, что мою инаугурацию проводили они. Я им уже много лет отвечаю, что они с этого мероприятия тоже пользу поимели. А дело было так: когда меня везли из больничного корпуса в мэрию, чувствую, колдобина на колдобине — трясет. Говорю, что поправлюсь и сразу распоряжусь починить ту дорогу. На обратном пути доктор и говорит водителю: «Везем Валерия Павлиновича с другой стороны, там ям еще больше, авось и ее починит».

— Починили?

— Починил. Мой личный опыт потом, когда я выстраивал социальную сферу в городе, дал много полезного. Как вы помните, в те времена социалка в Москве была довольно продвинутой: у нас были неплохие пенсии, развита социальная помощь старым и малым, вполне эффективное и обеспеченное здравоохранение. Хотя оставались проблемы, которые преодолеть было трудно. Например, я возражал против страховой медицины. Она, как вы помните, вводилась при Михаиле Зурабове. Он знал мое отношение к нововведению и как-то решил убедить меня в ее прогрессивности лично. Привел в поликлинику, а там мониторы светятся, сотрудники в белых рубашках в них глядят. Распечатываем услуги по стоматологии: фамилия клиента, прием, процедуры. Читаю бумажку, говорю Зурабову: «Тебе со мной не повезло. У меня теща стоматолог. И потому я знаю, что три дня подряд осмотр полости рта у одного пациента, как написано, не делают. Третий прием приходится на 7 ноября, а это праздник. Все это вранье, так выкачивают деньги». Система не улучшила ситуацию в здравоохранении, напротив... Когда я пришел в Нижний Новгород, то развел по разным углам медучреждения и страховщиков, которых считаю ненужными посредниками. У них 85 процентов причин отклонения платежей по медуслугам — неправильное оформление бумаг. А как их заполнит доктор, которому надо не только писать в бумажке несколько строчек по 17 цифр, но еще и людей спасать? В Нижегородской области сейчас с медициной все относительно неплохо. А когда я приехал в регион, то обнаружил в районах поликлиники, которые не ремонтировались и не переоборудовались десятки лет. Мы приняли специальную программу, и всего за два года было отремонтировано 124 медучреждения, для 152 лечебных учреждений приобретено более 9 тысяч единиц медоборудования. 10 тысяч человек смогли получить высокотехнологичную медпомощь. Что практически сразу дало эффект: например, смертность от болезней системы кровообращения снизилась почти на 10 процентов. Это же десятки и сотни жизней.

— На встрече с врачами Института Склифосовского вы сказали, что тот случай с покушением вас многому научил. Чему?

— Тогда я понял, что времени на то, что хотел бы сделать, может оказаться неожиданно мало. Я с тех пор тороплюсь. Если в моих силах сократить время на бюрократические процедуры, а какие-то вообще свести на нет, я делаю это. Вы, наверное, слышали, что в Нижегородской области с 2005 года, то есть с того момента, как я стал губернатором, объем ежегодных иностранных инвестиций увеличился в 14 раз. Сейчас это примерно 1,1 миллиарда долларов каждый год. Причем это не портфельные инвестиции, не бумажки, акции, а прямые инвестиции в основной капитал: строительство, оборудование. У нас построили предприятия ведущие фирмы с мировыми именами. Знаете, почему они к нам идут? Потому что у нас есть инвестиционный совет, который я создал и возглавил. Инвестор к нам приходит один раз, защищает бизнес-план, и в течение десяти дней мы его рассматриваем. Все согласования делаем сами. Приняли областные законы, стимулирующие инвесторов идти к нам, — налоговые и земельные льготы. Например, построили в Выксунском районе литейно-прокатный комплекс за три года. В чистом поле. Капитализация — 1,4 миллиарда долларов. Приехал Владимир Владимирович Путин на завод, спрашивает у руководителей: как вы сумели в столь короткий срок построить такой комплекс? Они говорят: «У Шанцева в кабинете сидели, и то, что надо было полгода согласовывать, согласовали за 15 минут. Он всех приглашал, утрясал проблемы. А строительство — дело техники. Для сравнения, Владимир Владимирович, мы в Москве в это же время, когда начинали завод, занимались реконструкцией головного офиса. Так мы до сих пор проект не согласовали!» А Владимир Владимирович поворачивается и говорит, мол, вот, Шанцев, что ты в Москве оставил! Я согласился: «Владимир Владимирович, я слишком хорошо знаю, что плохо в Москве, чтобы с этого начинать в Нижнем Новгороде».

Таких примеров, когда мы стараемся не тянуть с решениями, могу привести множество. Это, думаю, заметно. В конце прошлого года РИА Новости опубликовало рейтинг «Качество жизни населения в субъектах Российской Федерации», и по группе показателей, характеризующих уровень развития предпринимательской инициативы, наша область заняла первое место среди регионов России.

— Говорят, ваша область передовик еще в одном деле — борьбе с коррупцией. Это тоже последствия какого-то личного опыта?

— Коррупция была везде, во все времена. Вопрос, как к ней относиться. Думаю, что мое отношение к этому явлению было, в том числе, причиной покушения. Ведь все знали, что я начну в Москве создавать прозрачные схемы взаимодействия власти и бизнеса. Я действительно ввел конкурсы на распределение горзаказов, потом систему «одного окна». И с коррупцией боролся всегда — и в Москве, и здесь, где у меня больше для этого возможностей. В нашем регионе, например, теперь все нормативные акты проходят антикоррупционную экспертизу. Чтобы не было шлагбаумов, а на них — «кассиров» с кнопкой «открывать — не открывать». Еще в СССР с этим бороться начал. Пример: меня избрали председателем исполкома райсовета в 1985 году. Я был молод, еще и сорока не было. Меня встретили бывалые работники и в разговоре по душам предупреждают: Валерий Павлинович, ты во все влезай, но только в распределение жилья — ни-ни. Это такая грязная, непопулярная работа. Я послушал и понял, что мне надо все бросить, а этим заняться. Углубился и за месяц все понял. Сидят инспекторы в отделе учета и распределения жилой площади, получают зарплату мизерную — 80 рублей. Но под окном стоят их машины «Жигули» и часы на них золотые. Квартиры распределяет вроде бы председатель исполкома, но проект решения ему готовят эти клерки. Именно они пишут, кому какую квартиру выделить. А до того, как появляется фамилия очередника в решении, они приглашают по списку человека и говорят: иди, посмотри квартиру. Человек идет — на первом этаже квартира, он отказывается. Потом ему предлагают на пятом этаже без лифта. Тогда он соображает, что надо сделать, чтобы получить хотя бы на третьем.

Врубился я в схему, приглашаю всех и спрашиваю: сколько к нам в неделю приходит квартир? Они говорят: 10—15. Прошу принести мне список очередников, который каждый год утверждается на исполкоме. Принесли. Тогда резюмирую: я — председатель исполкома, а не вы, господа, поэтому не вы мне должны определять, кому и что выдаем, а я строго по списку. И что вы думаете? Они все уволились. Посадили на их место девочек, которые за 80 рублей носили бумажки из кабинета в кабинет, оформляли все документы после моего решения. Все — система рухнула.

Если мы в Нижегородской области хотим коррупцию победить — то ловим коррупционеров. А мы хотим, и потому у нас довольно много вскрыто нехороших деяний различных чиновников муниципальных, региональных. Радоваться бы, а нам говорят: о, блин, подобрали себе командочку... Развели воров. Да они сами развелись, а мы их выявили! Только на поверку их все равно меньше, чем кажется. Допустим, за прошлый, 2012 год было выявлено 2258 действий, которые можно квалифицировать как коррупционные. Все вскрыто, зафиксировано. Начинается следствие. 229 человек осудили. Мало или много? Как посмотреть. Я возглавляю антикоррупционную комиссию, и мы делаем опросы среди населения. Так вот — 51 процент опрошенных в жизни своей не сталкивались с коррупцией. Им никто не давал взятку, и они никому не давали. Мы спрашиваем их: откуда вы знаете о коррупции? Ответ — из средств массовой информации! Ведь пресса как поступает: что-то случилось, сообщили. И что там дальше — неинтересно. А следствие прошло, дело закрыли за отсутствием состава преступления.

— Скажите, чиновник — это ваше призвание? Ведь после распада СССР вы, как многие комсомольские и партийные работники, могли пойти в бизнес. Стали бы миллионером.

— Скорее миллиардером. Я же промышленность Москвы долго курировал... Но каждый сам для себя определяет, чем ему дальше заниматься. Когда все начали готовиться к переходу в бизнес, я уже был сложившимся руководителем — трудился секретарем Московского горкома партии. В 1991 году моя должность была упразднена, как и вся партия, и я впервые получил свою трудовую книжку. До этого ее не видел. Меня всегда вызывали и говорили: там трудно, мы тебе доверяем, иди, а трудовая книжка придет. Даже не знал, что там записано, какие поощрения-наказания... Сам себе выдал эту книжку, потому что кроме меня в то время в горкоме партии никого не осталось. Один работал: нужно было устроить людей на работу, разобраться с беременными, больными. Пять тысяч трудовых книжек выдать. Настроение было жуткое. Все думал: работал, людям помогал, решал их вопросы, проблемы, ничего плохого не делал, и вдруг оказывается — виноват, что состоял в партии...

Сначала мне никто не звонил, и впервые не звали на работу. С неделю, наверное. А потом началось: звонки от новорожденных коммерческих структур. Будто прорвало: банки, холдинги, СП... Люди, сейчас уже очень известные, говорили: ты нам нужен, ты хорошо знаешь Москву, хозяйство, ты умелый организатор... Деньги сулили несусветные. Я повелся и пришел в один довольно известный банк. С руководителем побеседовал, тот направляет: иди теперь к заместителю, под непосредственным руководством которого ты будешь работать. Прихожу — сидит молодой парень и говорит через губу: мне все равно, чем ты будешь торговать, хоть атомной бомбой, лишь бы прибыль была. Отвечаю: молодой человек, вам, конечно, все равно, а у меня-то есть жизненные принципы. Поэтому передайте своему начальнику, что я у вас работать не буду. Ушел, потому что сразу как-то ясно понял: не смогу заниматься тем, что мне претит. Даже если будет очень много денег.

Но работа сама меня нашла. Мой сын тогда занимался в хоккейной школе «Динамо», а я был членом правления этого клуба. Бюджетное финансирование прекратилось, а надо было содержать команду и детско-юношескую спортивную школу. Собрали правление, начали обсуждать: что делать-то? Я предложил свое видение проблемы... И тогда Владимир Владимирович Юрзинов, известный тренер, говорит: Валерий Павлинович, возьмись за это дело. Я подумал, что лучше спорт развивать, чем атомными бомбами торговать. Занимался многими вещами, но через какое-то время понял, что мне этой работы хватает на 20 минут. Хотя я и объездил с командой весь мир: Франция, США, Германия — где только не был... Жил на уровень лучше, чем до этого. Но хотелось фронт работ помасштабнее, что ли...

И я снова избрался в Моссовет. Там требовались усилия, чтобы в решениях появлялся здравый смысл. Это же город, хозяйство! А люди демократию с вольницей путали... Лужков меня как раз в этой ипостаси и увидел. Спросил: ты где сейчас? Отвечаю: в «Динамо». «Ты что, — говорит, — в городе работать некому, иди ко мне. Кем — пока не знаю, но решу». Месяца через два, а я был тогда в Омске, мне сообщают: с тобой хочет связаться Лужков. Звоню ему, он говорит: «Быстро приезжай, появилась тема для обсуждения. Префектом Южного округа пойдешь?» Честно говоря, особой разницы между моей прошлой работой, когда я руководил Перовским районом, и нынешним предложением не было. Ну больше на четыре района, но структура и идеи — те же самые. Моя работа, я знаю, что делать. Хотя это был самый трудный округ по Москве. Промышленность в сложном положении. Население — полтора миллиона. Но чем больше работы — тем я счастливее. Решил вопросы пяти человек — доволен. А если у полутора миллионов стало что-то лучше — я вообще счастлив. Правда.

— Вы не стесняетесь вспоминать, что входили в ряды партийной элиты. За имидж не страшно? Ведь в памяти народной партийцы доброго слова не стоят.

— История рассудит. Посмотрите на Китай. Он показал, что если есть профессиональные руководящие кадры, то нужно поставить перед ними новые цели и создать другие условия. Мы работаем в других условиях, чем в СССР, но задачи-то — одни и те же. Ну был я сперва членом комитета комсомола на заводе, потом секретарем, дальше — инструктором отдела промышленности райкома, председателем райисполкома и так далее... И где бы я ни работал, всегда говорилось, что наша цель — улучшение качества жизни людей. Сейчас то же самое. Просто раньше была плановая экономика, а теперь рыночная. Скажи руководителю, что цели остаются, а способы надо менять, — он и перестроится. Приведу пример. Когда я работал уже вице-мэром, пришел ко мне бывший секретарь горкома Леонид Александрович Борисов. Он два десятка лет руководил промышленностью Москвы. Я, говорит, еще полон сил, но меня никто не берет на работу. Стал я наводить справки, и один банк, который искал советника по Москве, принял его к себе. Тогда уже шла приватизация промышленных предприятий. Через полгода руководитель банка пришел ко мне и говорит: слушай, ты мне такого мужика подарил! Он работает лучше, чем все остальные вместе взятые!

Слишком был политизирован тогда этот вопрос, и партийных работников, не без внушения через СМИ, считали чуть ли не врагами. В итоге тысячи профессионально подготовленных людей остались не у дел. Мы в результате темп развития потеряли. Где было взять-то опытных управленцев?

— С Юрием Михайловичем отношения поддерживаете? Правда ли, что он не одобрил ваш уход в Нижний?

— Думаю, что каждый руководитель не очень рад, если его заместитель уходит, тем более что я вел большую работу в городе. Но президент предложил мне стать губернатором, и я согласился. О чем мэру сам и сказал. Он не был в восторге, конечно, а я ему тогда и говорю: «Юрий Михайлович, а что в этом плохого? Вы в своей команде вырастили губернатора». Он меня понял, и расстались мы тогда тепло. Потом отношения стали холоднее, а со временем и вовсе сошли на нет.

Для меня самого назначение стало серьезным профессиональным вызовом. Я ведь понимал, что этот регион может стать по всем параметрам третьим в стране. Наверное, не сразу понял степень сложности этой задачи. Да и вообще сопоставить масштабы Москвы и других регионов я смог, только приехав в Нижний. Первые месяцы работы: мне жалуются, что в одном районе к новому учебному году не готова школа. Спрашиваю: в чем дело? Говорят: нет 25 тысяч рублей, чтобы подготовить котельную. Я обалдел: в Москве мне на подпись не приносили документы меньше ста миллионов... Или сравните: в Нижегородской области 3,5 миллиона населения, а в Москве — 12 миллионов. Когда я пришел в регион, консолидированный бюджет области был 34 миллиарда рублей, сейчас — 130 миллиардов. Мы нарастили его почти в четыре раза! Но как мы выглядим по отношению к Москве? Там годовой бюджет полтора триллиона рублей — в 10 раз больше. А население превышает всего в 3 раза. Не угнаться! Но мы работаем в этом направлении.

— В Москву обратно не хочется? Там выборы мэра скоро...

— Я в Москву, конечно, хочу — это мой родной город. Но работаю я здесь и никуда пока не собираюсь. Выборы в регионе в 2015 году. Если президент даст добро, приму в них участие.

— Как вы оцениваете те годы, которые проработали в Москве в правительстве? Ведь после ухода Лужкова появились разные мнения.

— Как я могу быть объективным? Я честно работал в этой команде на благо города. Конечно, эпоха Лужкова пришлась на непростой исторический и экономический период, были и промахи, и недочеты, недоработки. Это у каждого есть. Но когда я уходил из правительства Москвы, город развивался приличными темпами. Мнения могут расходиться, но если отбросить эмоции, то факты говорят сами за себя: за последние 20 лет Москва преобразилась, став ухоженным европейским городом. Сейчас столица делает новый рывок — Сергей Семенович Собянин мощно взялся за проблемы, которые не были решены. В первую очередь строит метро, дороги, решая наболевшую транспортную проблему.

Я хорошо понимаю этот приоритет. Сейчас и мы поставили себе такую задачу. Нижний Новгород — один из немногих миллионников, который не имеет ни окружной дороги, ни обходов. С Москвой город связан трассой М7, которая упирается в город. Еще в советский период начали прокладывать Южный обход города. За десять лет построили 16 километров, недавно сдали вторую очередь, но будут третья и четвертая. Есть еще проблема — мосты через Волгу. Пока имеется только один мост, построенный в 1965 году. Мы сейчас спроектировали второй мост параллельно Борскому, в этом году начинаем его строить. За три года построим. Транспортная схема к чемпионату мира по футболу станет более современной.

— Как говорит Зепп Блаттер, чемпионат мира по футболу не отменишь — многие планы вашего региона привязаны к 2018 году. Признайтесь честно, ваш опыт помог Нижнему Новгороду заполучить чемпионат мира?

— Не без этого. Я же занимался продвижением Москвы как столицы летних Олимпийских игр 2012 года. И этот опыт пригодился. Мы составили грамотную заявку. И понимаем, какую инфраструктуру нужно создать, чтобы мероприятие прошло на высоком уровне.

В Нижнем Новгороде построили метро из нижней части города в нагорную. Метро и дальше будет развиваться, причем сразу в четырех направлениях: Автозаводском, Сормовском, Мещерском, Нагорном. Но поскольку регион готовится к чемпионату мира по футболу 2018 года, то в первую очередь построим станцию метро «Стрелка». Уже сейчас идут проектные работы, а на следующий год начнется финансирование и строительство. Если все пойдет, как запланировано, думаю, сможем уложиться максимум в 2—2,5 года. Появится к 2018 году и отвечающий всем требованиям ФИФА стадион на Стрелке. Меня, конечно, уже начали упрекать, что строим на исторически ценной площадке, да еще ради футбола.

— Вас вообще упрекают, что не бережете памятники.

— Это все разговоры людей, которые не следят за событиями, наследия своего не знают. При мне в регионе восстановлено много памятников. Один краеведческий музей — усадьба Рукавишниковых (она 16 лет была закрыта) — стоит дорогого. Разорение ведь было полное. Кремль восстановили. Двести лет назад оползень разрушил кремлевскую стену и уничтожил Зачатскую башню, и с тех пор памятник, которому почти полтысячи лет, незавидно отличался зияющим проломом. К 400-летию ополчения Минина и Пожарского мы решили восстановить башню и стену. Кремль вновь стал крепостью, как и был когда-то — он ведь выдержал 28 осад, и ни разу враг не прошел. Правда, сейчас ворота открыты настежь.

— Есть в каждом регионе что-то, что связывают с именем руководителя. В Москве есть лужковские дома, собянинские тротуары. А что шанцевское в Нижнем?

— Думаю, канатная дорога. Самая длинная в Европе — через Волгу, которая связала город с Бором, районным центром. Цирк 16 лет недостроенным стоял — достроили. Еще горнолыжный трамплин будет. Это все называют моими проектами. И, конечно, мы построили 24 физкультурно-оздоровительных комплекса, подобных которым, как говорят наши хоккеисты, даже в Северной Америке нет!

У меня к спорту особое отношение. Я сам, наверное, видов пятнадцать перепробовал с детства. Бокс давался мне лучше всего. Когда сыну было лет шесть, я задумался, в какой спорт его отдать. Поскольку жили мы на Аэропорте, решил отвести его рядышком — в ЦСКА. Пришли в секцию гимнастики. Тренер и говорит: сыновья становятся в шеренгу, отцы сзади. Посмотрел на нас с сыном и не принял. Я спрашиваю: в чем дело-то? Парень отжимается, подтягивается. А он отвечает, мол, гены у него не подходят, не получится из него гимнаст — крупноват. И тут я посмотрел, кого он отобрал — маленькие такие все, худые. Сам этот тренер — мне по плечо. Он как профессионал поясняет: не могу я взять, если хотите гимнастикой заниматься в удовольствие, идите не в секцию, а в кружок гимнастики. А мне-то надо чемпиона воспитывать, мастера спорта. И он мог так сказать — тогда еще профессиональные спортшколы не зависели от родительских денег. Это потом на моих глазах стало по-другому. Я видел, как в первые пятерки ставили парней не по таланту, а потому, что у родителей были деньги, а ребята эти спортивными звездами не стали. И решил, что это неправильно. Опять роль сыграл мой личный опыт: посмотрите на любую спортивную школу Нижегородской области. Она финансируется из бюджета: и экипировка, и сборы все, и переезды. Есть секции любительского уровня — на любой талант и желание. Для этого ФОКи мы и строим, и теперь 70 процентов школьников занимаются спортом. В этих комплексах все есть — ледовая арена, игровое поле, бассейн и так далее. Сначала, когда мы только начинали их по всей губернии строить, нам говорили: никто в ваш бассейн не пойдет. Самодурство какое-то губернаторское — столько денег на это тратить. Сейчас дети собирают подписи в тетрадках в тех районах, в которых ФОКов нет, присылают мне с просьбой построить. Так что ФОКи тоже шанцевские.

— Вы когда-то говорили, что ваш девиз — «Никогда не бойся». Признайтесь, после покушения вы думали его пересмотреть?

— Наоборот. Я тогда почувствовал еще острее, что бояться нельзя. Боишься — не руководи и не принимай решений. Такая работа тоже есть... Я лежал в реанимации и думал: что я такого плохого, неправильного сделал, что со мной так... А потом вдруг дошло — наоборот, я все делаю правильно, и за это надо биться. Надо обязательно выжить. Расстаться с иллюзией, что твои недоброжелатели — просто противники. Нет — есть враги! Они готовы на все, чтобы было так, как нужно им, а не нам с вами. И им нельзя дать этого добиться. Это понимание, наверное, меня изменило. У меня почти нет времени на личную жизнь и любимую рыбалку. Тороплюсь работать. Побеждает только тот, кто работает. А дел еще очень много надо успеть сделать.