Дума про парламент / Общество и наука / Культурно выражаясь

Дума про парламент / Общество и наука / Культурно выражаясь

Дума про парламент

/  Общество и наука /  Культурно выражаясь

Поиск госслужащих и депутатов, скрывающих собственность за рубежом, вызвал массовую явку с повинной. Слуги народа каются и сдают мандаты. Многие заговорили даже о том, что дело идет к роспуску нижней палаты парламента. Писатель Михаил Веллер полагает, что дело не в парламентаризме, а в парламентариях

Иногда приходится слышать, что депутат Пехтин пришел с повинной головой к народу и Следственному комитету, а его примеру последовали другие наши чиновники-законодатели. Разумеется, этот образ кающихся слуг народа не имеет ничего общего с реальностью. Пехтина попросту прижали к стене — вынудили «добровольно» покаяться в том, что уже стало очевидным. Это как просьба написать заявление об уходе по собственному желанию — не то вышибут по статье. И депутат Пехтин заявление написал.

Массовая сдача мандатов происходит под давлением внешних обстоятельств. Депутаты не могут занимать свои должности, поскольку однозначно нарушили закон.

Есть мнение, что Следственный комитет ведет таким образом жесткую линию, де-факто пытается руководить Думой. Я этого мнения не разделяю. Следственному комитету было бы только на руку, если бы эта информация не выплывала наружу. Поскольку в том, что касается собственности, ноги обеих палат и СК растут из одного места.

Следственный комитет не инициирует поиск грехов. Инициирует его, как ни странно, то самое гражданское общество, о котором мы постоянно говорим. В лице конкретных граждан, которые при помощи Интернета публикуют информацию о чиновничьей недвижимости и заставляют рассматривать ее на уровне парламента.

Может показаться, что государство, подхватив эту тему, демонстрирует искреннее намерение бороться с коррупцией. Но это, конечно, иллюзия. Ни за какие коврижки Дума не желает ратифицировать 20-ю статью Конвенции ООН против коррупции, которая гласит, что государственный служащий обязан объяснять происхождение всей своей собственности. Дума не хочет принимать статью по одной-единственной причине: тогда придется объяснять, откуда у них деньги на отели, квартиры, офисы. Не важно, задекларированные или нет, просто — откуда деньги.

Поэтому борьба с коррупцией ведется на низовом уровне. Например, проверяют ветеринаров и врачей — не берут ли они взятки с больных. В ветеринарных клиниках ставят видеокамеры, чтобы эскулап не взял взятку с собаки или кошки. Но высшие эшелоны власти никто не трогает. Власть хотела бы ввести «двухпалатный» закон: для них одно, а для остального народа — другое. Но иногда происходит сбой, и правила, которые написаны для народа, вдруг этим народом обращаются против правящей элиты. Наша власть не имела в виду такой сценарий, но с ним приходится мириться.

Впрочем, в частичном срывании масок власть заинтересована. Ей нужно, чтобы верхи продолжали жить, как живется. А низы жили бы честно, иначе ими нельзя будет управлять. Поэтому для народа надо время от времени устраивать публичные казни. Ведь низы многочисленны, и, если они разворуют все, власть провалится.

Имеет ли значение прозрачность выборов, если мы знаем, что депутатский корпус поражен коррупцией? Справедливые выборы имеют значение сами по себе, а не применительно к конкретным депутатам. Если бы выборы были прозрачны, все политические силы имели бы равный доступ к СМИ и возможность выдвинуть своих кандидатов, а мы жили бы в другом государстве, под управлением другой партии, причем, вероятно, не в президентской, а в парламентской республике. И качество нашего парламентаризма, и моральный облик депутатов были бы совсем другими.

Разумеется, финансовые возможности людей, идущих на выборы, должны быть как-то ограничены и уравнены, чтобы даже бедный человек мог стать президентом или премьер-министром, как было с Авраамом Линкольном в Америке. Или с племянником сапожника сиротой Дэвидом Ллойд Джорджем, премьер-министром Великобритании. Собственно говоря, и Николя Саркози, и Ангела Меркель не из рода миллионеров.

Но это в идеале. А пока недостатки наших парламентариев дают возможность спекулировать на том, что, дескать, парламентаризм в России не прижился. Ведь и первую дореволюционную Государственную думу распустили, и в 1993 году Верховный Совет расстреляли. Но это не одно и то же.

События 1993 года требуют отдельного серьезного анализа, который до сих пор не проведен, — историю пишут победители. Президент тогда являлся вывеской группы либеральных финансово-промышленных кланов, для которых свобода была не тем, чем она была для журналистов, художников и гражданских активистов. Это была не свобода слова, творчества или передвижения, а свобода предпринимательства без ограничений, когда сильный может подчинять слабого, гнуть его в бараний рог и обирать до нитки. Это и есть экономический либерализм, чего, как правило, не понимают представители гуманитарной части либерализма.

А в Верховном Совете были государственники, и они стояли на том, чтобы, как говорил генерал Макашов, не было «ни сэров, ни пэров, ни херов». Но Макашов ведь был черносотенец, экстремист и человек туповатый…

А после 93-го года парламент стал вывеской, фикцией. И ни влиянием, ни уважением не пользовался. Если он будет не согласен с президентом три раза подряд, тот его просто распустит. Что же касается дореволюционной Думы, то она не была такой гибкой, царь ей не мог ничего диктовать, в ней не продавались места. И ее распустили не потому, что она стала рассадником коррупции…