В зазеркалье / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр

В зазеркалье / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр

В зазеркалье

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Театр

«Мольер» («Кабала святош») Михаила Булгакова в Театре им. К. С. Станиславского

К этой многострадальной пьесе Михаила Афанасьевича Булгакова наши театры периодически возвращаются. Немудрено: такие роли! А какие страсти! Да и сюжет, к сожалению, не теряющий актуальности. В любом спектакле, как правило, есть свои актерские удачи, но все ниточки связать на моей памяти сумел только Анатолий Эфрос. Причем дважды: и в ленкомовской постановке, и в телевизионной, где заглавную роль исполнил Юрий Любимов.

Валерий Белякович тоже вступает в эту реку во второй раз. И Мольера играет сам. Купируя текст достаточно трепетно, он все же позволяет себе одну режиссерскую вольность, тем самым акцентируя свою трактовку. Перед нами, мол, не комедианты труппы Жана Батиста, а артисты Театра Станиславского, разыгрывающие представление, что дает возможность пренебречь историко-бытовыми подробностями. Но предполагает усиление лирического мотива, личностного сегодняшнего отношения к происходящему.

С бытом расправились блистательно. Пустое черное пространство обрамлено вращающимися зеркалами. На этом фоне ярко вспыхивают золотые и пурпурные детали костюмов, лишь намекая на пышность придворного театра или покоев короля. Играют, безоговорочно доверившись подзаголовку первой авторской редакции: «Пьеса из музыки и света». Все персонажи кружат в вихре танца, переходя от одного эпизода к другому, в таком темпе, что ухитряются сыграть четырехактную драму без антракта. Картинка эффектна.

Эффектны и три центральных персонажа. Белякович видит в своем Мольере прежде всего мощь. Духовную и физическую. Его герой не рефлексирует, ни когда импровизирует подхалимские вирши Людовику, ни когда объясняет Мадлен, что они должны расстаться. Он — фанатик театра, и все в нем подчинено только делу, которому он служит истово. Юного Муаррона, написавшего на него донос, он прощает, потому что тот артист хороший. За репетициями и спектаклями такой Жан Батист и не замечает, как над ним сгущаются тучи, и потому не выдыхается, не дряхлеет на глазах, как бывало у других артистов. Мольер Беляковича не умирает — гибнет. И даже не в бою, а на боевом посту. Возможно, это и есть лирическое признание режиссера, назначившего себя на главную роль.

Для Владимира Коренева главное в его Людовике — ум. Он вовсе не наслаждается всевластием и не любуется своим величием. Всех видит насквозь. Если бы могли заглянуть в его глаза, когда великий драматург откровенно льстит ему, наверняка увидели бы насмешку. Она и не сходит с его лица. Сколько в нем брезгливого презрения к доносчику, но этот Людовик знает правила игры, которые дозволено нарушать только ему. Оттого-то кабале потребовались большие усилия, чтобы растоптать человека, чей талант высоко ценит сам король. Архиепископа Парижа, главного святошу, тихо и вкрадчиво играет Михаил Ремизов, если можно так сказать, выразительно рисуя ставший нарицательным тип «серого кардинала». По части ума они могли бы потягаться с королем. Однако... Все достижения этого спектакля словно закованы в рамки профессии. Излюбленный прием Беляковича — театр в театре — оказывается коварен, не размыкает пространство в жизнь. На сцене вроде бы пренебрегают четвертой стеной, а она, железобетонная, стоит где-то на выходе из партера. На улице кипят нешуточные страсти. За какую тему пьесы ни потяни, ниточка далеко потянется. А уж «кабала святош» прямо на наших глазах обретает страшную силу в своей жажде жертвоприношений. Зеркал на сцене много, а в зеркале сцены подлинные страсти не отражаются, только театральные. А ведь Булгаков писал кровью, а не клюквенным соком.