За детство счастливое наше спасибо, родной Минобраз!
За детство счастливое наше спасибо, родной Минобраз!
Я работала в нескольких детских садах педагогом и методистом, старшим воспитателем. И все эти ужасы я наблюдала параллельно на фоне того, что на всех ежемесячных окружных заседаниях методистов тебе и всем остальным старшим воспитателям детских садов клепают мозги о нравственно-патриотическом воспитании, инклюзивном дошкольном образовании (это когда дети-инвалиды ходят в один садик со здоровыми детьми, вместе с ними занимаются и всё остальное), о воспитании любви к природе, здоровьесберегающих технологиях, творческом развитии… Да не дай Бог в этой стране это самое инклюзивное образование — чтобы детки-инвалиды пребывали в обычных детских садах, где здоровым-то детям не сладко: детей обижают, за детьми должным образом не присматривают, часто вообще просто оставляют без присмотра. Дети обижают друг друга, а воспитатели попустительствуют. Не дай Бог там очутиться ребёнку-инвалиду! Это бесстыдная профанация, когда они бодрым голосом с трибуны вещают о том, что не должно быть дискриминации по отношению к инвалидам, о том, что к ним должны относиться так же, как к здоровым людям. Не дай Бог, чтобы к ним относились, как к здоровым детям, т.е. как к мусору, мешающемуся под ногами. К обычным детям в детских садах относятся как мусору под ногами. Для воспиталок маленькие подопечные им детки — это как какая-нибудь низшая недоразвитая раса. Они и общаются с детьми как с дурачками, зверушками какими. Это тогда, когда почти все дети от природы, от своей искренней и открытой души (пока их не перевоспитают взрослые), от простоты и застенчивости — намного воспитаннее и умнее своих воспиталок, уж поверьте. Пусть лучше к детям-инвалидам относятся по-особенному, т.е. не как к мусору.
Это не голословное утверждение. У меня был опыт, связанный с тем, как живётся больному ребёнку в обычной школе. Слово «больной» для меня условно, особенно «умственно больной». Это был просто ребёнок не как все. Видимо, травмированный в раннем детстве, он не был умственно отсталым, но не мог учиться в классе из-за особенностей характера и поведения. Он мог начать биться головой о парту от перенапряжения во время урока. Он постоянно нуждался в повышенном внимании и ласке. Время от времени он действительно чудил, откровенно чудил, но не был неадекватным, агрессивным. Я у него уроки не вела, но он часто приходил разговаривать со мной на переменках — и в индивидуальном общении со мной вёл себя даже более адекватно, чем обычные подростки. Был более внимателен, чем они, вежлив, в отличие от большинства подростков, говорил какие-то добрые вещи. Как к нему относились другие школьники? Обзывали, прогоняли от себя,
не давали ему общаться с собой. Он постоянно мучился от этого, тёрся об стены, мотался по углам, не зная, куда себя деть, или приставал к ним, от чего они ещё больше его гнали и обижали. Как к нему относились учителя? Все занятия с ним проводились индивидуально, т.е. отдельно от класса. Один на один с учителем. При этом учителя были разные по разным предметам, как это обычно в средней школе (он числился в шестом классе). Для учителей он был неудобным субъектом, они нехотя плелись к нему на урок, они засыпали, сидя с ним на уроке, они постоянно между собой говорили, как тяжело, невыносимо с ним работать. На переменах они так же, как дети, гнали его от себя, если он хотел общаться. Вместо того чтобы почитать педагогическую литературу, найти подходящую методику, попробовать разные подходы, чтобы заинтересовать ребёнка, они шли с негативным настроем к нему на урок и во всём обвиняли его, больного, несчастного ребёнка, и его родителей! Родители тоже, как я поняла, хотели лишь бы куда-нибудь его сбагрить. Я думаю, что вообще все его беды начались от неправильного поведения родителей. Подробностей не знаю, не могу сказать. Днями, неделями напролёт ребёнок шатался по школе, гонимый со всех сторон. Как в советском мультике про слонёнка, которого все пинали и обзывали. И была лишь одна учительница — педагог ИЗО, которая относилась к нему хорошо, нормально с ним разговаривала, не гнала его от себя. И он её очень любил, я часто их видела вместе, как они что-то обсуждают. Она ему рассказывала разные интересные вещи, про художников, природу, разные страны — ему очень нравилось. Сладкоежка, он любил конфеты, и она часто угощала его чем-нибудь вкусненьким. А я всё думала: если бы не было в этой школе этой женщины, что бы с ним было? Я сама тогда была неопытным педагогом и не очень хорошо всё понимала, но, будучи человеком наблюдательным, я всё запоминала, а потом обдумывала, осмысливала.
И точно так же на окружных собраниях нам клепали мозги не только про детей-инвалидов, а и про всё остальное, будь то творческое развитие, нравственное воспитание, уголки природы в детском саду и мн.др. А когда мы стали уголок природы делать, так заведующая с завхозом нам даже на три пластмассовые леечки денег не дали. Говорит мне: «Нету»; я ей: «Да ладно уж — на трёхкопеечные лейки у тебя денег нету?! Ты за кого меня принимаешь-то?» Так ничего и не дала. Воспитательницы сами — кто свои принесли, кто у родителей попросили (и это только благодаря моей настойчивости сделать такой уголок, чтобы детки учились ухаживать за комнатными растениями и сажали зелёный лучок). Ну а какое развитие и воспитание дети получают в детсадах на самом деле — я вам уже описала.