5

5

Кюстринский плацдарм впитывал все новые и новые части и соединения. Уже две ночи по понтонному мосту переправлялась 3-я ударная армия. Войска шли непрерывным потоком, растекались по густой сети траншей, как вода по каналам. К этому времени 8-я гвардейская армия овладела Кюстринской крепостью. Плацдарм расширился до сорока пяти километров.

Две армии разместились на небольшом участке фронта – левее 3-й ударной находилась 5-я ударная. А сколько появилось артиллерийских, танковых, саперных и других специальных частей! Кажется, яблоку негде упасть. Между тем с первого взгляда трудно обнаружить сосредоточение войск. Вон покружила «рама» и исчезла. Должно быть, снимки делала. Черта с два что-нибудь узнаешь! Днем по траншеям могут ходить только командиры. И то лишь по неотложным делам. Боевая техника тщательно замаскирована. Личный состав в укрытиях, сделанных в траншеях и ходах сообщения. Тут и землянки, и «лисьи норы».

На плацдарме тихо. Видно, немцы смирились с мыслью, что им уже не отбросить русских на восточный берег Одера. Почти два месяца фашисты штурмовали позиции 5-й и 8-й армий, обрушивали огонь артиллерии и минометов, бросали танки и пехоту, эскадрильи бомбардировщиков. Но ликвидировать плацдарм так и не смогли.

Затишье на плацдарме – не отдых. Начальники трудились не меньше, чем во время самого жаркого боя. Командиры оценивали местность, позиции противника, тщательно изучали данные о нем, добываемые с помощью авиационной и наземной разведки.

Напряженно проходили дни у политработников. Поарм собрал начподивов.

– В нашей сто пятидесятой стрелковой дивизии наступления ждут как самого большого праздника, – сказал подполковник Артюхов. – Повсюду идет разговор о Берлине. Это ведь конец войне. Венец победы!

Обсуждение практических вопросов подошло к концу, а совещание не закрывалось.

Начподивы терялись в догадках. Чем вызвана задержка, чего ожидали руководители? Но вот вернулся начальник поарма полковник Лисицын, за ним – майор Голиков, начальник армейского Дома офицеров, и солдаты внесли древки, зачехленные в верхней части. Не иначе – знамена. Стало понятным, что главное, для чего их вызвали, начнется только сейчас.

Одно знамя расчехлили. Член Военного совета генерал Литвинов развернул его и поднял над столом. Взгляды всех устремились на прикрепленное к древку полотнище из красного сатина. В верхнем левом углу его белой краской нарисованы серп и молот, а в нижнем – номер 5. Вершину древка украшал латунный колпачок.

– Что ж, неплохо, – произнес генерал и, обращаясь к начподивам, сказал: – Военный совет армии, товарищи, учредил девять знамен, по числу дивизий. Надо полагать, вы уже догадались, для какой цели. Да, одному из них может выпасть честь стать Знаменем Победы. Я говорю неопределенно, потому что многое будет оставаться неизвестным до самого последнего часа. Вы знаете, что водрузить Знамя Победы – заветная мечта всех армий нашего Первого Белорусского фронта, который предпримет наступление на главном направлении. Кому, какой армии, корпусу, дивизии, полку выпадет это счастье, сказать сейчас трудно. Знамен по фронту учреждается много, а объект один – рейхстаг…

Вернувшись в дивизию, Артюхов проинформировал замполитов о совещании в поарме. Потом отправился на семинар парторгов в 674-й полк. Люди собрались дружно. Начподив с улыбкой оглядел заполнивших землянку. Все подтянуты, побриты, со свежими подворотничками.

Майор Субботин подытожил партработу, проведенную в прошлых боях. Обменяться опытом пожелали многие. Первым поднялся лейтенант Каримджан Исаков, недавно вожак комсомольцев первого батальона, сменивший погибшего парторга. Смоляные волосы нависали на широкие, резко изогнутые брови. На груди – солдатский орден «Славы». По национальности – узбек, а по-русски говорит чисто, без акцента.

– Я расскажу о красных флажках, без которых у нас в батальоне не мыслится атака, наступление. Как правило, впереди с флажком идет коммунист. Достиг назначенного рубежа – укрепляет флажок на видном месте. За деревню Цебень шел у нас нелегкий бой. Клещами вцепились в нее гитлеровцы, открыли яростный огонь. Приходилось ложиться, прибегать к спасительной помощи лопатки. Коммунист Цмоя, выдвинувшись дальше всех, был, как мы узнали позже, ранен. Но, несмотря на это, достиг крайнего дома и закрепил на заборе красный флажок. Никакой огонь больше не мог сдержать роту. Взвод Греченкова рванулся вперед, увлек за собой всех, немцы были выбиты из деревни.

«Скромный парень», – подумал Артюхов, вспомнив, что, когда у этой деревни выбыл расчет 57-миллиметровой пушки, Каримджан кинулся к орудию и прямой наводкой начал бить по врагу. Боевое крещение принял год назад в День Красной Армии под Старой Руссой помощником командира взвода, был ранен. И в Прибалтике не раз увлекал бойцов в атаку.

Отбросив волосы со лба, Исаков продолжал:

– Мы подобрали коммунистов, которые пойдут с флажками в новое наступление. Есть у нас и кандидаты на тот случай, если несущий флажок выйдет из строя. Бойцы говорят так: «Руководя войсками, военачальники передвигают красные флажки на картах, а мы должны передвигать их прямо на местности от рубежа к рубежу, пока все наши флажки не помогут взвиться Великому Знамени Победы над Берлином».

Следующим выступил парторг взвода разведки полка Виктор Правоторов. У него подвижные черты лица, резкие жесты. С первых дней войны Виктор в боях. В скольких вылазках и поисках побывал, наверно, трудно и сосчитать, но до сих пор не получил ни одного ранения: «Родился в рубашке», – говорят о нем в полку. На его груди – ни одного ордена. «По-видимому, только вернулся из поиска, куда не берут ни орденов, ни документов», – подумал начподив и попытался вспомнить, сколько же у заслуженного разведчика наград. «Кажется, три. Нет, четыре. А впрочем, забыл». Толкнув Субботина, тихо спросил и, увидев пять растопыренных пальцев, только качнул головой.

Старший сержант некоторое время стоял задумавшись. Темные брови почти сошлись у переносицы, оттеняя обычно незаметную косоглазость карих глаз. Но вот он улыбнулся, брови выпрямились, и косоглазость пропала.

– Разведчики не имеют дела с флажками, о которых так хорошо говорил товарищ Каримджан, – неожиданно энергично начал он. – Для нас взятый рубеж – это «язык». Захватил, приволок – порядок. Но личный пример коммуниста и у нас ведет всю разведгруппу. Об этом я и говорю с коммунистами-разведчиками перед боевым заданием. Собираю всех вместе или беседую с каждым в отдельности, когда как придется, но смысл разговора всегда один: идешь в поиск, действуй, как подобает коммунисту. И надо сказать, все наши коммунисты, начиная с командира, лейтенанта Сорокина, – образец храбрости и воинского умения. Для меня как парторга высшая награда – слова разведчиков: «С коммунистом хоть в огонь, хоть в воду». Прошу не считать это нескромностью…

– Тут все хорошо вас знают и не могут поэтому так считать, – заметил Артюхов.

Потеребив нервно ремень, Правоторов продолжал:

– Иногда мы захватываем таких «языков», у которых голова распухла от гитлеровской расовой теории. Славянские народы для них – азиаты. Ребята негодуют, а я им говорю: наивно ждать от фашистов другого отношения. И читаю Блока:

Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, —

С раскосыми и жадными очами!

…Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами!

Все заулыбались. Желая, видимо, еще больше развеселить собравшихся, Правоторов заговорил совсем шутливым тоном:

– Я и свое далеко не всеми замечаемое раскосье использую при надобности. Когда ходившие со мной в поиск разведчики с удивлением спрашивают меня, как это мне удалось увидеть то, чего не увидели они, я отвечаю: «Так ведь я одновременно вижу и слева, и справа, и спереди. Косо око, говорю, видит далеко…»

Под общий смех Виктор пошел на свое место.

В заключительном слове Артюхов сказал:

– Вчера из поарма я привез Знамя, которое может стать символом нашей победы над врагом…

Парторги так бурно выразили свою радость, что Артюхову пришлось прервать выступление.

– Надо, чтобы каждый солдат знал об этом. На Висле родилось соревнование за водружение Знамени. На крыше рейхстага оно закончится!