3

3

Как в родную семью, стремится воин возвратиться в свою часть, но не всегда это удается. Приедет в указанное комендантом место, а однополчан и след простыл. Попробуй найди их на тысячекилометровом фронте. Так и у Бодрова получилось. Ни к чему не привели поиски. До чего же черствый народ, военные коменданты! Им толкуешь – ищу родную часть, а они и ухом не ведут, будто твои слова ровно ничего не значат. Воевать, по их разумению, в любой части одинаково. Была б у него, Бодрова, власть, он бы комендантов из полков подбирал. «Тот, кто в бой с друзьями-товарищами раз-другой сходил, в первую попавшуюся часть нашего брата не совал бы».

«А что, если попроситься к капитану Неустроеву? В один день из госпиталя выписывались. Душевный командир… А раз коменданту все равно, куда меня направить, может, возражать и не будет».

И вот Бодров уже в эшелоне.

Нудно тянется время, особенно на запасных путях. Мимо с грохотом проносятся составы. На платформах – танки под брезентом, зачехленные пушки… А ты сиди и жди. Солдаты досадуют на вынужденное безделье, бранят железнодорожников, но беззлобно. Знают, что те не виноваты – слишком много эшелонов приходится пропускать на фронт. А сержант с гвардейским значком заметил:

– Значит, на фронте не горит. В сорок втором, когда нас на юг перебрасывали, так быстрее экспресса мчались. Время другое было!

Бодров поддержал:

– Верно говоришь. Я вот даже сказочку по этому случаю вспомнил.

– Давай, папаша, послушаем.

– «В некотором царстве, в некотором государстве, – чуть нараспев начал Бодров, – жили старик со старухой. Было у них пять сыновей. Народ в той стране был работящий, жизнь свою сам строил, никого не беспокоил, добро свое множил, никого не тревожил. И жил, значит, по соседству ворог лютый, в злобу одетый, в зависть обутый. Ему не спалось, не елось – земель соседских хотелось. Вот он выбрал ночь потемней, напоил солдат попьяней, посадил их скорей в теплушки, смазал танки свои да пушки, запустил самолеты-птицы и пошел к чужой границе…»

Бодров окинул прищуренным взглядом солдат, пригладил усы и продолжал:

– «Увидел старик, что небо дымом взялось, огнем занялось, послал двух старших сынов на войну – защищать родную страну. Вот бьются-дерутся сыны, пишут письмо с войны: «Бьем, батюшка, избиваем гада, только нам подмоги надо!» Посылает старик двух середних сынов. Вот бьются-дерутся сыны, пишут письмо с войны: «Бьем, батюшка, избиваем гада, только нам бы еще подмоги надо!» Посылает старик младшего сына. Пятерых сынов, значит, старик отправил, а сам как пошел пахать да сеять, как пошел молотить да веять, как повез стране своей хлеба, только пыль взвилась до полнеба. Как сыны про отца узнали, пуще прежнего биться стали и, не молвя лишнего слова, прогнали ворога злого».

– Это уже не сказка, а почти быль.

– Про нашу войну сложена.

– Народ, он на все способен, – поддержал предположения солдат Бодров. – И сказку сотворит, и былью ее сделает.

Послушать Бодрова пришли и из других вагонов. Кто-то заметил:

– Эх, папаша, был бы ты помоложе да на гармошке играл, мы бы тебя Василием Теркиным назначили. Подошла бы тебе эта должность!..

У стенки теплушки сидит совсем юный сержант, с толстыми, будто припухшими губами. Бодров заметил, что он внимательно прислушивается к разговору, но сам за всю дорогу, кажется, не проронил ни слова. Присев рядом на нары, спросил:

– А ты, братыш, в каких войсках воевал?

Сержант заметно смутился:

– Не служил я еще в армии.

– Не служил? – Бодров удивленно взглянул на погоны сержанта. – Это как же понимать?

– Партизанил я.

– Интересно! Ни одного партизана за всю войну не пришлось увидеть. Рад познакомиться. И где же ты партизанил, если не секрет?

Сначала сержант отвечал на вопросы односложно, но незаметно разговорился…

Когда началась война, Михаилу Егорову шел шестнадцатый год. Фашисты приближались к Смоленску. Отступавшие части проходили и через деревню Бардино. Юноша многих просил, чтобы его взяли с собой. Отвечали все одинаково:

– Мал еще.

– Да вы на рост не смотрите, – убеждал он, стараясь не отставать от строя. – Мне уже скоро семнадцать…

У него ломался голос, и он старался говорить басом. Но и это не помогало.

Миша тяжело переживал отказы, а мать радовалась. Он видел, как поблескивали ее глаза: радовалась, что хоть этот при ней остался. Никифор-то уже год как воюет.

А Михаилу и посоветоваться не с кем. Были в деревне комсомольцы – ушли на фронт. А другие деревенские ребята сами допытывались у Мишки Егорова, что делать.

– А если нам, ребята, – однажды подал идею озорной Петька Морозов, – уйти подальше от деревни и поискать на полях оружие? А подойдут фашисты, вооружиться всем и стрелять их.

У ребят загорелись глаза.

– Верно, Петька! Отгоним врагов от деревни, небось не вся немецкая армия сюда нагрянет…

Поискали и нашли шесть винтовок, одиннадцать гранат, несколько пудов взрывчатки. Привезли все в деревню. Куда спрятать? Хата Егоровых на краю, около кладбища.

– Может, на кладбище? – предложил Михаил.

Вырыли яму и все в нее аккуратно сложили. Замаскировали под могилу.

Вскоре пришли в Бардино немцы, побыли несколько дней и двинулись дальше.

Как-то Михаил предложил друзьям пойти в соседние деревни: может, кто из оставшихся там комсомольцев или взрослых подскажет, что делать. Через знакомых нашли такого.

Он выслушал ребят и, отчетливо выговаривая слова, сказал:

– Ну вот что, друзья. Парни вы уже большие, пора бросать детские игрушки. Хотите пользу Родине принести – за настоящие дела беритесь!

– За этим и пришли, – подтвердил Михаил.

– А коль за этим, то путь один – партизанить.

– А где же искать партизан-то?

– А этого я пока и сам не знаю, – развел руками парень. – Партизаны адреса не оставляют. Кто ищет – тот всегда найдет. В лесу ищите.

Подростки молчали, смущенно переглядывались.

– Все, братцы, – стал прощаться хозяин. – В общем, гак и действуйте.

Ребята гуськом направились к выходу.

– А ты, Егоров, задержись, – остановил Михаила парень. – Мне с тобой кой о чем потолковать надо.

Он, оказывается, знал Михаила.

– Ты что же до сих пор в комсомол не вступил? – спросил он в упор, когда все вышли.

Михаил покраснел. Ответил не сразу:

– Так ведь надо заслужить…

– Подход правильный. Поторапливайся заслужить-то. В партизанском отряде для этого подходящая обстановка. Ну как, решаешь идти в партизаны?

– А что мне еще делать… В армию ведь не взяли.

– Тогда вот что. Хоть я тебя и мало знаю, но доверяю тебе. Отбери надежных ребят, и направляйтесь в Акатовский лес, там разыщешь отряд Бати. Передашь ему от меня…

В ту же ночь Михаил обошел деревню. Набралось двадцать два человека. Наутро восемь груженых подвод, на которых кроме личного имущества ребята везли оружие и взрывчатку, двинулись в путь.

Осеннее низкое небо слезится мелким дождем. Неуютно, сыро в дремучем лесу. К ногам липнут мокрые листья. Но Михаил ничего не замечает, на душе празднично – осень для него обернулась весной.

Ехали весь день. По дороге присоединились еще люди. У каждого было оружие – винтовка, охотничье ружье, револьвер…

За два года в партизанском отряде Михаил много повидал. Разве обо всем расскажешь? Когда штаб подвел итоги, оказалось, что со своим отделением Егоров участвовал в пятидесяти боевых операциях. Если вспомнить, о каждой можно говорить часами. Особенно врезались в память первые задания. Должно быть, потому, что волновался сильнее.

Никогда не забыть, как впервые ходил взрывать вражеский эшелон. Осторожно подобрались к железнодорожному полотну, торопливо уложили мины. Потом долго лежали в кустах, прислушиваясь, не шумит ли состав. Вот к заминированному месту подходит немец – путевой обходчик. Ох, не обнаружил бы!.. Нет, прошел, ничего не заметил.

Уха от земли не отрывали, пока не расслышали гул поезда. И новая тревога: сработают ли мины?… Эшелон ближе и ближе, паровоз, кажется, уже на минах, а ничего с ним не делается. Неужели?… Но вот ходуном заходила земля…

Через несколько дней вновь отправились к железной дороге, теперь уже в другое место. И опять почти вся ночь прошла в тревогах. Но еще один поезд с боевой техникой противника был взорван.

После этого фашисты усилили перевозки по большаку Рудня – Демидов. От партизанского ока и это не ускользнуло. Разбили дорогу на участки и приступили к делу. Михаил пригляделся к своему участку. Внимание его привлек мост через овраг. Довольно большой, метров двадцать пять в длину. Хорошо бы взорвать, тогда надолго застопорится движение.

К мосту подкрались ночью. Михаил знал, что фашисты пока не удосужились выставить там постоянную охрану. Время от времени появлялись лишь парные патрули. А это на руку подрывникам.

Михаил распределил силы так, чтобы мост, пока его минируют подрывники, был под надежной охраной. С обеих сторон выставил людей, предупредил: «Смотреть в оба!»

Медленно тянулись минуты. Вдруг справа послышался гул моторов. «Машины», – определил Егоров и бросился под мост.

– Ну как у вас?

– Готово, мины подвешены.

В это время над головами с грохотом пронеслись машины.

– Эх, чуток не успели, – с досадой проговорил кто-то из подрывников. – Можно было и их грохнуть заодно.

А ведь это мысль! И Михаил приказал произвести взрыв, когда подойдут новые машины.

Прошел час. Уже начали тревожиться, как бы не сорвалась вся операция. Внезапно появился патруль. Двое. Как всегда, с автоматами наготове. Уничтожить их не трудно. Короткая очередь – и все. Но тогда немцы всполошатся. Михаил решил: если фашисты спокойно пройдут по мосту, не трогать их, а начнут осматривать – взорвать мост вместе с ними. «Ну, фрицы, от вашего поведения зависит, будете ли вы живы», – глядя на приближавшихся, думал он. Гитлеровцы спокойно прошли мост, не задерживаясь…

Минут через тридцать послышалось долгожданное гудение. Шли три машины. Вот первая загромыхала по деревянному настилу, за ней метрах в десяти – вторая. Михаил подал сигнал подрывникам. Сильный взрыв потряс воздух. Шофер третьей машины не успел затормозить, и она тоже полетела в овраг.

– Значит, с перевыполнением плана, – пошутил командир отряда, выслушав рассказ Егорова. – Молодцы!

Отмечая боевые успехи Михаила, его собранность и выдержку, командир все больше приобщал его к разведке. Зимой сорок третьего года Михаил со своим разведотделением побывал во многих селах. Непростое это было Дело: почти везде стояли немецкие войска. Малейшая неосторожность могла стоить жизни. В села приходили ночью, отыскивали связных, чтобы получить нужную информацию. А иногда ухитрялись заходить и днем, выдавая себя за ребят из соседней деревни.

За несколько дней собрали ценные сведения о противнике. Теперь надо поскорее возвращаться – ведь хороши только свежие разведданные. Но и в спешке нужно соблюдать осторожность. К пунктам сбора шли рассредоточение – по одному, по двое. И все же однажды немцам удалось выследить партизанских разведчиков и окружить их. Завязался бой. Спас лес – глубоко заходить в него фашисты боялись. Однако они, видно, просигнализировали в соседние села, и вскоре разведчики вновь попали в окружение и опять с боем пробились к лесу.

– Смотри, какой орел, а? – уважительно произнес Бодров, выслушав Михаила. – Теперь, стало быть, в армию вступил?

– Еду в часть из отпуска. Когда с Красной Армией в Белоруссии соединялись, меня ранило…

– Дома-то как?

– Плохо. Все разорено. В хате пусто. И горе большое – старший брат Никифор погиб. Мать совсем плоха…

Эшелон остановился на одной из польских станций. Объявили выгрузку. Вдоль железнодорожных путей, готовясь к отправке в тыл, выстроилась длинная колонна пленных гитлеровцев. Выходя из вагонов, бойцы шутили:

– Почетный караул встречает нас!

Бодров пошел вдоль колонны, пристально вглядываясь в лица немцев. «Ищет кого-то, – подумал Егоров. – И дорогой все выбегал смотреть на пленных».

– Вы что, впервые немцев видите? – спросил Егоров, когда Бодров пришел в привокзальный сквер, где был сборный пункт.

Старый солдат с ответом не торопился. Пытливо посмотрел на Михаила, закурил и только после этого сказал:

– Как-нибудь побольше тебя нагляделся на них. Еще в империалистическую конвоировать приходилось… А в семнадцатом братался. «Камрад», «товарищ» друг другу говорили.

– Уж не думаешь ли найти этого «камрада»? – съязвил кто-то из солдат.

– Угадал, – делая вид, что не заметил насмешки, подтвердил Бодров. – Всю войну ищу. Думаю, куда же девались те немцы, с которыми мы братались? Те, что революцию у себя по нашему примеру делали. Найду и спрошу: объясни, камрад, как же это вышло, что ты оружие на меня поднял?

Егорову припомнилась встреча с одним немцем на оккупированной территории. Соберут партизаны землянику, а Михаил везет ее в село продавать. Продавал дешево, поэтому людей у телеги собиралось много. К тому же торговцем он оказался не очень-то проворным, долго насыпал в кружку ягоды, еще дольше пересчитывал деньги. Когда же его поторапливали, пускался в объяснения, что боится просыпать, что торгует не собственным товаром, а послан односельчанами, надо, чтобы концы с концами сошлись…

А медлил он неспроста: надо побольше услышать о немцах – где у них что стоит, кто что видел на дорогах.

Разговор обычно начинали партизанские связные, а поддерживали его женщины, не подозревавшие, какую ценность представляли их слова для разведчика.

Михаил слушал и все запоминал. Разумеется, отрывочные сведения не могли его удовлетворить. Но к нему приходили и такие «покупатели», которые незаметно вместе с деньгами передавали записки с важными данными. Один парень как-то сделал это неудачно: пользуясь тем, что у воза никого не было, сунул Михаилу сложенный листок, а тут появился патруль. Пожилой немец сразу же подозрительно уставился на повозку. Егоров не растерялся. Свернул из листка кулек, насыпал в него земляники. Между тем патруль подошел к повозке. Парень испуганно метнулся в сторону, не взял землянику. «Ну, кажется, отторговался». Этого немца Михаил уже в третий раз видел. «Неспроста приглядывается, стервец». Небрежно бросив кулек в корзину, Егоров набрал в кружку ягод и протянул гитлеровцу. Тот взял, пересыпал ягоды в газету. У Михаила немного отлегло на душе. «Неужели ложная тревога?»

Неторопливо стал запрягать лошадь, но немец почему-то не уходил. Затягивая супонь, Михаил скосил взгляд на повозку и увидел, что фашист стал шарить в корзине. «Там же кулек, улика! – мелькнула мысль. – Надо бежать, немедленно бежать. Пока немец сообразит, буду у леса. Нет, подожду. Какая улика? Я ничего не знаю, торгую ягодами». Крупные капли пота выступили на висках.

А патрульный все стоит. «А что, если финкой в один миг капут ему сделать?» – подумал Михаил и посмотрел на немца. Их взгляды встретились. Много немцев видел он за войну, но такого открытого и честного взгляда, кажется, не видел ни у, кого из них. Взяв кружку, зачерпнул еще ягод. «Битте, битте». Солдат взял ягоды, кивнул и пошел прочь.

На лесной дороге, почувствовав себя в полной безопасности, Михаил заглянул в корзину. Кулек лежал на месте, а рядом – запечатанное письмо. В штабе отряда перевели. Это был пересказ важного приказа гитлеровского командования. В записке без подписи говорилось, что автор будет рад, если письмо попадет по назначению. «Товарищи! Вы еще узнаете настоящих людей Германии», – такими словами заканчивалась эта короткая записка.

Не тот ли это немец, которого ищет Бодров?

По ухабистой дороге прыгала полуторка.

Недавно назначенный замполитом батальона, Алексей Берест поторапливал шофера: с опозданием пришло извещение о прибытии на станцию пополнения, которое ему поручено сопровождать в часть. Едва автомашина остановилась, побежал к военному коменданту, а оттуда в сквер. Построив людей, объявил:

– Товарищи! До места расположения части – двадцать пять километров. Мы имеем одну полуторку. Слабые есть?

В наступившей тишине за всех ответил Бодров:

– Мы, товарищ лейтенант, готовы до самого Берлина пешком идти. В машине не нуждаемся.

Берест с любопытством посмотрел на пожилого усатого бойца, похоже, бывалого фронтовика, улыбнулся:

– Рад встретить такое пополнение. Что ж, тогда за мной – шагом марш!