Глава 17

Глава 17

До сессии оставалось меньше месяца. Артем лихорадочно готовился к экзаменам, пытаясь наверстать упущенное. Он часами просиживал в библиотеке за книгами, ворошил гору литературы по римскому праву, теории государства и права, правоохранительным органам…

Артем старался не вспоминать жуткий эпизод в подъезде, но образ женщины, как наваждение, то и дело вставал перед глазами, застилая собою все. Не оставляла также навязчивая мысль, что за ним вот-вот придут милиционеры с его студенческим билетом. Клеймя себя за слабость, Артем готов был пожертвовать многим, чтобы раз и навсегда вычеркнуть этот эпизод из своей жизни, а главное, из памяти.

"Прав все-таки Фрейд — все решают инстинкты. Разум и воля — ничто перед ними…

А совесть что? Да, я сейчас раскаиваюсь перед угрозой и под воздействием другого, более сильного инстинкта — инстинкта самосохранения, но где гарантия, что все это не повторится, если снова окажусь один на один с женщиной?.." — Артем невольно представил себя наедине со своей мучительницей и почувстовал, как сжимается сердце. Нет, она не отталкивала его, несмотря на тяжелые воспоминания и пережитые страдания. Наоборот — сейчас, когда опасность отдалилась, он по-прежнему подспудно желал ее, и пожалуй, с еще большей силой…

Однажды Артем засиделся в библиотеке допоздна. Текст перед глазами расплывался, а перенапрягшийся мозг отказывался воспринимать еще что-либо. «Пора уходить», — говорил он себе, но, словно загипнотизированный, никак не мог сделать над собой усилия, чтобы подняться… Вдруг екнуло сердце и предательская дрожь пробежала по всему телу — в двери читальни вошла Она! Сейчас он предпочел бы превратиться в маленькую мышку и укрыться в ближайшей щели на полу. Она подошла и не то что с упреком, а, скорее, с досадой, но добродушно и незлобиво спросила:

— Что ж вы, господин студент, заставляете так долго ждать себя. Я думала сами придете, попросите прощения.

Артем чувствовал себя кроликом, парализованным взглядом удава.

— Вы боитесь меня?.. Вы думаете, что я испорчу вам жизнь? Откровенно говоря, найдя на следующее утро ваш студенческий билет рядом с моей разбитой косметичкой, я решила заявить на вас в милицию. Но пожалела — вы так молоды, и, признайтесь, никогда не общались с женщиной…

Артем залился густой краской. Он не смел поднять голову и взглянуть на свою мучительницу.

— Я не держу на вас зла, но запомните, цинизм, которым вы так опрометчиво вооружились, копье обоюдоострое и рано или поздно пронзит вас же насквозь. Не зарьтесь на чужое, не хватайте то, что не принадлежит вам, а с женщинами еще успеете наладить отношения, — она засмеялась коротким смешком…

— Проснитесь же! — почему-то вдруг сказала она совершенно другим голосом и, легко коснувшись его плеча, исчезла, растворилась в воздухе. Артем очнулся. Над ним стояла библиотекарша:

— Закрываемся, молодой человек. Вы спите уже четверть часа. Не стоит надрываться — гранит науки еще успеете перегрызть.

Артем посмотрел на часы — стрелки показывали начало десятого. Под впечатлением сна он добрел до своей комнатушки. Ему нездоровилось, он снова заболел и слег.

Два дня его лихорадило. Все мерещилась Она. Артем порой не мог понять, во сне это или наяву. Встанет обычно у изголовья и молчит… Артем знал, что она там, но боялся обернуться и посмотреть на нее.

«Лучше бы прямо в сквере дала мне пощечину, тогда не было бы всего этого!» — сердился на нее Артем…

А однажды Она взяла его за руку и стала нащупывать пульс. Затем вдруг позвала его знакомым ему с момента появления на свет голосом. Артем открыл глаза и увидел… мать. Впервые во взрослой своей жизни он заплакал. Плакал не от нежности к матери и долгой разлуки с ней. Артем плакал от жалости к самому себе, как ребенок, тянущийся за защитой к взрослому в минуту опасности. «Сердцем чуяла, сынок, неладное…» — утирала сыну слезы мать.