Из моих бесед с Лениным

Из моих бесед с Лениным

Как бы ни думали о Владимире Ильиче Ульянове-Ленине его враги, но даже и они не могут отрицать, что он один из величайших людей нашего времени. Поэтому излишне пояснять, почему я передаю те отрывки из разговора с ним, которые мне кажутся характерными для склада его ума.

Он говорил мне о том, что английскому рабочему движению не хватает теоретиков, и рассказал, что на одном собрании он слышал Бернарда Шоу. «Шоу, - сказал он, - честный парень, попавший в среду фабианцев. Он гораздо левее, чем все, кто его окружает». Ленин еще ничего не слыхал о книге Шоу The perfect Wagnerite и был заинтересован, когда я ему рассказал о ее содержании. И когда кто-то прервал нас восклицанием: «Шоу - это клоун», Ленин резко обернулся и сказал: «В буржуазном государстве он, может быть, и клоун для мещанства, но в революции его не приняли бы за клоуна».

Он спросил меня затем, сознательно ли работает Сидней Вебб в пользу капиталистов. И когда я ответил, что он ничего подобного не делает, то заметил: «Тогда у него больше прилежания, чем разума. Вебб обладает безусловно огромными знаниями».

Ленин был глубоко убежден, что Англия накануне революции, и он отвергал мои возражения: «Еще три месяца назад я полагал, что центром реакции будет Англия. Теперь я думаю иначе. Если известия о развитии стачечного движения соответствуют действительности, то ясно, «что события в Англии назревают скорее, чем во Франции». Я указал на географические и экономические условия, которые делают сомнительной бурную и победоносную революцию в Англии. Я повторил ему те же аргументы, какие приводил Бухарину, а именно, что подавленное революционное движение в Англии может иметь для России гораздо худшие последствия, чем применение нашего традиционного метода компромиссов. Он с этим вполне согласился, но заметил: «Это правда. Но никто не может удержать революции, хотя Рамзей Макдональд и будет пытаться это делать до последнего момента. Стачка и Советы. Как только они станут привычными для английских рабочих, - никто их от этого уже не отучит. А как только Советы начнут действовать, они рано или поздно захватят власть. Конечно, положение дел в Англии будет более трудное. Ваши имущие классы, состоящие по большей части из купцов и промышленников, будут бороться до тех пор, пока рабочие не сломят их сопротивления. Россия действительно была единственной страной, где должна была начаться революция. И все же мы не одолели всех трудностей в отношении к крестьянству».

Я заметил Ленину, что революция в России была возможна еще и потому, что ее огромные пространства делали возможными отступления.

- Да, - сказал он, - расстояния нас спасают. Немцы боялись нас, в то время как фактически они могли нас уничтожить и добиться мира, который союзники могли им даровать в благодарность за наше уничтожение. Революция в Англии не будет иметь возможности отступления.

По поводу Советов он сказал следующее: «Вначале я думал, что эта форма чисто русская, но теперь ясно, что под разными именами они везде будут орудием революции».

Далее он сообщил мне, что в одном социалистическом журнале его теория сравнивается с теорией американца Даниеля де Лиона, что он достал эти брошюры у Рейнштейна (который принадлежит к партии, основанной Лионом в Америке) и был поражен, до какой степени и как близко идеи Лиона соприкасаются с русскими идеями.

Его теория, что представительство должно было быть от промышленных районов, а не от территориальных, уже носила в себе зародыши советской системы. Ленин вспомнил, что видел де Лиона на Интернациональном Конгрессе. Он не произвел никакого особого впечатления. «Это был седой, старый человек, совершенно не умевший говорить перед такой аудиторией, но несомненно человек большой мысли, так как его брошюры написаны до опыта русской революции 1905 года».

Несколько дней спустя я увидел, что Ленин ввел в новую программу коммунистической партии несколько фраз де Лиона, чтобы таким образом почтить его память.

Больше, чем когда-либо раньше, Ленин произвел на меня впечатление счастливого человека.

Возвращаясь обратно из Кремля, я старался припомнить человека, у которого был бы такой же темперамент и характер, проникнутый радостью. Но мне это не удалось… Этот маленький, лысый, морщинистый человек, который, качаясь на стуле, смеется то над тем, то над другим и в то же время всегда готов каждому, кто его попросит, дать серьезный совет, - такой серьезный и так глубоко продуманный, что он обязывает его приверженцев более, чем если бы это было приказание.

Его морщины - морщины смеха, а не горя. Я думаю, что причина этому та, что он первый крупный вождь, который совершенно отрицает значение собственной личности. Личное тщеславие у него отсутствует. Более того, как марксист, он верит в массовое движение, которое с ним, без него ли все равно не остановится. У него глубокая вера в воодушевляющие народ стихийные силы, а его вера в самого себя состоит в том, что он в состоянии учесть точно направление этих сил. Он думает, что ни один человек не может задержать революцию, которую он считает неизбежной. По его мнению, русская революция может быть подавлена только временно и то только благодаря обстоятельствам, которые не поддаются человеческому контролю. Он абсолютно свободен, как ни один выдающийся человек до него. И не то, что он говорит, внушает доверие к нему, а та внутренняя свобода, которая в нем чувствуется, и самоотречение, которое бросается в глаза. Согласно своей философии он ни одной минуты не допускает, чтобы ошибка одного человека могла испортить все дело. Сам он, по его мнению, только выразитель, а не причина всех происходящих событий, которые навеки будут связаны с его именем.