14. С Лениным и без Ленина

14. С Лениным и без Ленина

События в стране все сильнее напоминали какую-то странную фантасмагорию. Эсеры и меньшевики готовили натиск на правительство и созвали I Всероссийский съезд Советов. Одновременно большевики готовили захват власти. Ну а Временное правительство в это же время готовило… генеральное наступление на фронте. Причем и Верховный Главнокомандующий Брусилов, и само же Временное правительство умоляли союзников… отменить эту операцию. Доказывали, что с разложившимися войсками наступать нельзя. Что в пассивном состоянии фронт еще может держаться, сохранит хотя бы видимость боеспособности и тем самым будет по-прежнему оттягивать на себя значительные силы врага. А если попытаться начать активные действия, это обернется катастрофой.

Да, дошло уже и до таких парадоксов – решение о том, наступать или не наступать нашим армиям, принимали не русское командование и правительство, а союзники! То есть победившие заговорщики стали полными марионетками своих закордонных покровителей. Да ведь и стратегического значения наступление уже не имело. Потому что в договоренности, достигнутой при царе, речь шла о двойном ударе, на французском и русском фронтах. А наступление на Западе, начатое в мае, позорно провалилось с огромными потерями, чуть не привело к революции во Франции, там были солдатские бунты. Но французские власти навели порядок быстро – диктатурой, военно-полевыми судами, расстрелами. А об отмене русского удара союзники и слышать не желали. Раз договорились – извольте выполнять. И начало операции было намечено на 18 июня.

3 июня открылся I Всероссийский съезд Советов. А через три дня собрался ЦК большевиков вместе с представителями петроградских организаций и «Военки», был заслушан доклад Подвойского, и большинством голосов было назначено выступление. На 10 июня. Поднять взбаламученную столицу, гарнизон, скинуть правительство и отдать власть съезду. Поставив его перед фактом. А при этом на победной волне самим занять господствующее положение в Советах. Однако большевики работали еще неумело. Сведения о подготовке получили широкую огласку. В Советах большинство принадлежало меньшевикам и эсерам, декларирующим патриотическую позицию. Правда, «патриотизм» они понимали весьма своеобразно, в сочетании с собственными выгодами (и эти выгоды оказывались на первом плане). Но в данном случае они сочли переворот вредным. И в ночь с 9 на 10 июня съезд принял решение – на три дня рабочим и солдатам воздержаться от каких бы то ни было массовых акций.

Большевики попали в неудобное положение. Они-то намеревались поднять мятеж под лозунгом «Вся власть Советам!» – а получалось, что Советы запрещают такой вариант. В ту же ночь экстренно собрался ЦК. Не в полном составе, всего 5 человек. Каменев, Зиновьев, Ногин высказались против выступления. «За» были двое. Ленин и Свердлов. И Ленин подчинился большинству. Остался при своем мнении, что восстание нужно, но признал, что в данном случае оно был бы несвоевременным. Свердлов пристроился к нему в струю, и они при голосовании воздержались.

Надо сказать, что несмотря на эту позицию, Свердлов по-прежнему поддерживал вполне нормальные отношения с эсеро-меныпевистским руководством. И для него съезд ознаменовался очередным успехом – он сумел пролезть в состав Центрального Исполнительного комитета (ЦИК) Советов, то бишь, вошел в руководящую структуру этой организации. А в день начала наступления, 18 июня, Советы организовали в Петрограде свои манифестации, оборонческо-патриотические (но и с политическими лозунгами). Любопытно отметить, что в манифестациях приняли участие и либералы – и колонна интеллигентов во главе с Милюковым маршировала… у окон британского посольства, демонстрируя свой «патриотизм» перед Бьюкененом! Точнее, демонстрируя свое низкопоклонство.

Можно ли после этого осуждать русских людей за ненависть к таким «патриотам»? И часть демонстраций и митингов все равно вылились в антиправительственные и антивоенные. С теми лозунгами и транспарантами, которые были заготовлены большевиками для отмененных акций 10 июня.

Небезынтересен и другой аспект. Чисто военный. Что же это за военная операция, о начале которой знает весь Петроград? Впрочем, и в армии дело обстояло настолько плачевно, что даже главнокомандующий Западным фронтом А. И. Деникин вынужден был специально допустить в газетах утечку информации о наступлении. Потому что знал – его войска в атаку не пойдут. И надеялся хотя бы таким «оповещением» удержать против себя вражеские дивизии, не дать перебросить их туда, где должен был наноситься главный удар. И действительно, вся операция на Западном фронте ограничилась артподготовкой. Те части и подразделения, которые все же выполнили приказ об атаке, не были поддержаны соседями, и их действия сразу захлебнулись. А многие солдатские комитеты даже и артиллерийским батареям, стоявшим неподалеку от их полков, стрелять запрещали. Чтоб не навлечь ответный огонь. То же произошло на Северном фронте.

А главный удар наносил Юго-Западный фронт силами 7-й и 11-й армий. Вспомогательные удары возлагались на 8-ю, 3-ю и Особую. Но в наступление перешла только одна армия, 8-я. Еще сохранившая остатки былых брусиловских традиций и память о победах. Да и командовал ею энергичный Л. Г. Корнилов. И вот тут-то выяснилось, насколько победоносным должен был стать удар русских армий в 1917 году, если бы не революция. Даже одна, не поддержанная никем 8-я армия прорвала неприятельские позиции, взяла Галич и Калуш, захватила 37 тыс. пленных и вышла на подступы к Львову. Увлеченные ее успехами, активизировались и другие армии фронта, 11-я и 7-я. Тоже двинулись вперед. И Австро-Венгрия обращалась к Германии, умоляя даже не о помощи, а о спасении. Считая, что все пропало! Но прочие участки фронта остались пассивными, и немцы без труда сняли оттуда несколько дивизий, сосредоточив их для контрудара.

3-4 июля начались германские контратаки. И в это же время вспыхнуло восстание в Петрограде. Организация этого выступления представляет собой весьма запутанную историю. Хотя ЦК большевиков принял решение об отмене выступления, но какие-то силы в партии действовали вопреки данному постановлению. Очевидно, действовал Свердлов. Не исключено, что с тайного благословения Ленина. Именно на эти дни была созвана II Петроградская конференция партии. Но независимо от большевиков действовали и троцкисты, подталкивая к мятежу. И началось. С оружием в руках выступил пулеметный полк, за ним – еще два полка, бронедивизион. Забастовала часть заводов. Поднялся Кронштадт, послав в столицу 6 тыс. вооруженных моряков. Свердлов, Подвойский, Невский, Слуцкий выступали с балкона дома Кшесинской, возбуждая народ речами. В ночь на 4 июля ЦК большевиков вместе с Петроградским комитетом партии, частью делегатов конференции и «Военкой» принял решение – что раз уж выступление начато, надо его возглавить. Ленина при этом не было, он приехал позже. Но сразу присоединился к руководству восстанием.

В свидетельских показаниях, собранных потом Особой следственной комиссией правительства, отмечалось: «На балконе особняка Кшесинской находилось несколько человек, и среди них член ЦК Свердлов… Через несколько минут на балконе появились Луначарский (еще троцкист – прим. авт) и Ленин. И первым Свердлов обратился к подошедшим ко дворцу Кшесинской матросам и солдатам с небольшой речью. Приветствуя кронштадтцев от имени Центрального Комитета партии большевиков, Свердлов указал, что Центральный Комитет никогда не сомневался в том, что в исторические минуты авангард русской революции – истинные кронштадтские революционеры – придут на помощь петербургскому пролетариату…» Дальше он предоставил слово Ленину, но фактически продолжал руководить действом у особняка, регулируя, чтобы одна группа матросов и солдат послушала речи, потом отошла в сторону и дала место другой.

Однако мятеж был организован плохо. Шел вразнобой. Четкого плана, судя по всему, не существовало. Очевидно, сказывалось и то, что его инициировали разнородные силы. Пулеметчики выступили 3-го, а штурмовой отряд из Кронштадта прибыл только 4-го. А у правительства еще нашлись боеспособные части, готовые встать на его защиту. Юнкера Владимирского училища, несколько казачьих полков, отдельные роты гарнизона. И даже столь ничтожных, по сравнению с 200-тысячной массой повстанцев, но решительных и сплоченных сил оказалось достаточно. К Таврическому колонны бунтовщиков не пропустили, на Садовой встретили огнем. И они покатились прочь. Атаку мятежного дивизиона броневиков отбили демонстрационной вылазкой учебных, невооруженных машин с фанерной броней. Уже 5 июля выступление было подавлено. Всего в ходе восстания погибло 56 человек.

А на фронте дело обернулось полной катастрофой. В результате германского контрудара по разложившейся 11-й армии наступавшие русские войска в панике побежали, бросая оружие, сминая тылы и резервы. А едва обозначился прорыв, побежали и 8-я, 7-я армии. Быстро разваливаясь, превращаясь в толпы дезертиров и мародеров. Немцы быстро вернули утраченную территорию и погнали русских дальше, захватив ряд городов, массу трофеев и пленных. Керенский, примчавшись с фронта, потребовал 6 июля «установления полного правительственного контроля над армией». А Петроградский Совет ответил, что согласен предоставить такие полномочия – но в обмен на немедленное (а не после Учредительного Собрания) провозглашение республики и решение аграрного вопроса в пользу крестьян.

Во здорово, а? Не считаете? Военный министр во время войны выпрашивает контроль над армией! И ведет по этому поводу переговоры с непонятным самозваным органом! Который выставляет ответные претензии. В это же время министры Терещенко и Церетели повели переговоры с украинской самостийной Радой – о признании самостийности в обмен на поддержку на фронте «украинских частей». Пошел раздрай. Председатель правительства Львов ушел в отставку, уступив свой пост Керенскому. Будто этот пост был личным имуществом Львова. А переговоры с самостийниками возмутили либералов. Они-то, напомню, были за «сильную» демократическую Россию, распад их планам никак не соответствовал. Ну что ж, дело ограничилось тем, что и либералы ушли в отставку. А Керенский своей волей сформировал третий кабинет Временного правительства, где из 15 министров было 9 социалистов.

И первые шаги нового кабинета, напуганного фронтовыми событиями и восстанием, были достаточно жесткими. Верховным Главнокомандующим стал Корнилов. По его ультимативному требованию была восстановлена смертная казнь (только на фронте). Были закрыты газеты «Правда», «Окопная правда», флотская «Волна», распущен антироссийский финляндский сейм. После июльских событий «общественное мнение» вообще отвернулось от большевиков. Все социалистические партии выражали им презрение. Троцкий, Каменев, Коллонтай, Луначарский были арестованы (впрочем, чисто номинально и ненадолго). А Ленин несколько дней прятался по частным квартирам, после чего перебрался с Зиновьевым в Разлив.

Но для Свердлова участие в восстании обошлось без каких-либо последствий. Он был членом ЦИК Советов, депутатом городской думы. И оказался в положении «неприкосновенного» лица. А может, и стоявшие за ним «силы неведомые» постарались и надавили нужные пружины, чтобы их эмиссара не трогали? Л. Р. Менжинская вспоминала: «В Секретариате через два-три дня (после подавления мятежа. – Авт.) дело пошло нормальным ходом, и твердая рука Якова Михайловича направляла всю работу в сторону поддержки связи с местными организациями, обслуживания материалами новой большевистской газеты и главное – в сторону подготовки VI партийного съезда».

И он же, Свердлов, взял на себя поддержание связи между Разливом и Петроградом. Не он один, к Ильичу периодически ездили и Сталин, Дзержинский. Однако и для Якова Михайловича положение получилось очень удобным. Он в первый раз (нет, не в последний) получил возможность выступать «представителем» Ленина. Вершить дела именем Ленина. Как выразитель его воли, его предначертаний, его указаний.

В начале июля, как раз накануне беспорядков, в Петроград прибыла и Новгородцева с детьми. Выехав из Монастырского первым пароходом. Из чего видно, как много выиграл Свердлов в своей гонке по льду Енисея – без этого и он бы только к июлю очутился в столице. Попал бы уже на «готовенькое» и вынужден был бы довольствоваться третьестепенными оставшимися ролями в партийной и советской работе. А так и сам успел достичь высокого положения. И жену пристроить. Что ж, семейными связями он и раньше не пренебрегал, и в дальнейшем пренебрегать не будет. Это надежно. Надежнее и партийного «товарищества», и личной «дружбы». И уже в середине июля он назначил Клавдию Тимофеевну заведующей издательством ЦК «Прибой». Назначил от имени ЦК (который не собирался и которого вообще, по сути, не было – кто в Разливе, кто под арестом, кто залег «на дно» в Питере).

И назначение было, между прочим, весьма и весьма «ключевым». Потому что «Прибой» являлся главным пунктом «отмывки» денег, поступающих извне. Финансы ЦК большевиков декларировались именно как доходы от «Прибоя» и «Правды». Но «Правда» была закрыта, «Прибой» остался. Новгородцева в своих мемуарах не удержалась, чтобы не коснуться вопроса о деньгах. Хотя и, понятно, в отредактированной форме: «Благодаря тому, что почти никто из наших авторов не брал гонорара, издательство давало прибыль. Это позволяло нам систематически снабжать деньгами центральный орган партии. Деньги я обычно передавала через Дзержинского, он заходил ко мне за ними». В общем Свердлов подмял под себя канал финансирования партии и партийную бухгалтерию.

И в связи с этим требуется сделать немаловажное отступление. Дело в том, что финансирование большевиков из Германии через банк «Ниа» в данный момент пресеклось. Русская контрразведка вскрыла этот канал. Обнаружила его выходы в Сибирский банк на счета Козловского и некой Суменсон, действовавшей под видом сотрудницы швейцарской фирмы «Нестле». Оставался второй канал – наличными, через Карла Моора («Байера»).

16 июля Радек, находившийся в Стокгольме, доложил Ленину, что Моор готов передать деньги и запросил о из распределении. Но после неудачного мятежа, когда вся российская пресса вопила о работе большевиков на Германию, это было слишком опасно. И Владимир Ильич предпочел перестраховаться. Он пишет: «Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? Что у него не было и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами?… Тут нет, т. е. не должно быть, места ни для тени подозрений, нареканий, слухов и т. п.» (ПСС, т. 49, с. 447). Хотя он прекрасно знал Моора, тесно общался с ним в Швейцарии, и не кто иной как Моор давал поручительство перед кантональными властями, чтобы Ленин смог поселиться в этой стране.

Вероятно, намек Ленина не был понят. И 24 сентября секретарь Заграничного Бюро ЦК Семашко вновь доложил, что Моор готов передать большевикам «полученное им крупное наследство». На что ЦК РСДРП(б) ответил уже открытым текстом: «Всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми». Но затем случилась революция, большевики взяли власть, и 4 ноября 1917 года Боровский направил в Берн телеграмму на имя Моора: «Выполните, пожалуйста, немедленно Ваше обещание. Основываясь на нем, мы связали себя обязательствами, потому что к нам предъявляются большие требования». Моор тотчас доложил о телеграмме германскому посланнику Ромбергу, и тот передал информацию в Берлин, указывая: «Байер дал мне знать, что это сообщение делает его поездку на север еще более необходимой».

Из данной цепочки фактов А. Г. Латышев, исследовавший вопросы финансирования большевиков, сделал справедливый вывод: после июльских событий, избегая из осторожности связей с немцами, большевики где-то крупно задолжали. А в ноябре, когда власть уже была в их руках, хотели вернуть долг (Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996). Но отсюда вытекает вопрос, на который ответа так и не дано. А где они могли задолжать? У кого? Причем «где» и «кто» были такими, что большевики считали необходимым расплатиться. Ясное дело, кредиты они получили не у российских банкиров, которых без всяких проблем позже «экспроприировали». Но, выходит, с июля по ноябрь финансирование шло и не из Германии! Следовательно, существовал еще одни канал. И такой, что перед хозяевами приходилось связать «себя обязательствами». Такой, что хозяева потом могли предъявить «большие требования»… Этот канал до сих пор остается неизвестным.

Можно лишь строить догадки. Как уже отмечалось, троцкисты были связаны с еврейскими масонскими ложами, с американскими банкирами в лице Якоба Шиффа. Но в последующих главах будет приведено свидетельство, что и Свердлов имел контакты с Шиффом. И контакты эти осуществлялись через американскую миссию. Может быть, и деньги в период с июля по октябрь поступали оттуда. «В долг», обставляясь какими-то упомянутыми «обязательствами». В любом случае ясно, что Свердлов к данному неизвестному каналу имел самое прямое отношение. И даже счел нужным на отмывочную «бухгалтерию» поставить собственную супругу.

Кстати, детей они в этой неспокойной обстановке отправили к деду, Мовше Израилевичу, в Нижний Новгород. Хотя до сих пор никаких связей с ним так и не поддерживали. Ни разу, кроме мимолетного визита в 1910 г. не встречались. А внуков своих старый гравер вообще ни разу не видел. Скитаясь по России во время отсидок мужа, Клавдия Тимофеевна никогда к тестю не заезжала. И в ссылки к супругу детишек с собой таскала – и в Нарым, и в Туруханский край. Откуда видно, что теплых отношений между семьей Якова Михайловича и его отцом до сих пор не возникло.

Вероятно, были и сомнения, как в этот раз сложится. И Новогородцева пишет: «К нашей радости, дед с охотой принял внучат». Невольно напрашивается предположение, что Яков Михайлович не забыл хорошо приплатить папе на содержание отпрысков. В прошлых главах было показано, что он был отнюдь не лишен «коммерческой жилки». И, как будет показано, в дальнейшем не забывал о собственном кармане. Откуда вполне логичным будет допустить, что и летом 1917-го, когда через его руки бесконтрольно протекали энные суммы, кое-что могло уйти и на личные нужды «товарища Андрея». Может, и отец подобрел, поняв, что его «блудный сын» все же не окончательный балбес, а его революция – не пустое занятие. Что сумел Янкель найти свой «гешефт».

Ну а основное внимания Свердлова, как и всего ЦК, было в это время сосредоточено на организации VI съезда партии. Началась подготовка к этому важному мероприятию еще до восстания. А теперь ее приходилось вести без Ленина, без ряда других лидеров. И когда в середине июля было создано Организационное бюро по созыву съезда, возглавил его не кто иной, как Яков Михайлович. Он и подыскивал помещение, и составлял повестку дня, и регламент. И делегатов принимал. И регистрацией их заведовал. А если вспомнить его опыт с проведением Уральской конференции, возникает мысль, что и отбор части делегатов произвел он же.

И вот что знаменательно: именно на VI съезде произошло объединение большевиков с троцкистами! Встает вопрос, кто наводил мосты с ними, вел переговоры? Кто обеспечил это объединение? Не Ленин. Он в столице так и не появлялся. Не Сталин. Он уже в те времена Троцкого ненавидел. И «дипломатом» не был, переговоры с его участием были бы обречены на провал. Были выключены из активной деятельности и Зиновьев, Каменев. А остальные члены ЦК и лидеры большевиков были фигурами не того масштаба, чтобы влиять на политику партии. Остается – Свердлов.

Мало того, если копнуть факты, то выясняется, что Яков Михайлович помогал не только объединению с троцкистами. А поучаствовал даже в создании Львом Давидовичем его группировки! Как уже отмечалось, «межрайонцы» сформировались и оформились на Межрайонном совещании райсоветов Петрограда, фабзавкомов, профсоюзов, землячеств, женских и молодежных рабочих организаций. А одним из главных организаторов этого мероприятия был Свердлов.

Вот вам и разгадка событий июльского мятежа. ЦК большевиков голосует против, но троцкисты действуют. И кто-то из лагеря большевиков тоже действует. Вместе с троцкистами… Ну а после провала мятежа, после случившегося разнобоя и раздрая, был сделан вывод, что на будущее так не годится. Нужна более тесная консолидация. Возможно, что это подсказали «силы неведомые». В роли связующего звена между Разливом и ЦК Свердлов имел возможность оказать соответствующее влияние и на Ленина. Вспомним и о неведомых источниках финансирования. Это могло быть очень сильным аргументом в пользу объединения. Дескать, деньги-то получить можно, но…

И слияние осуществилось. Съезд открылся 26 июля, полуподпольно, в помещении, арендованном у христианского братства при Сампсониевской церкви на Выборгской стороне. Как вспоминал потом делегат Ю. Н. Флаксерман, Свердлов встречал собирающихся. «Весь он как бы светился, излучал бодрость и энергию. Он протянул мне руку, крепко сжал мою и радостно сказал: «К нам пришли межрайонцы!» Впереди была большая работа, партия крепила свои ряды, а в межрайонке – Луначарский, Володарский и другие…» Этих других, Троцкого и иже с ним, Флаксерман из воспоминаний по понятным причинам скромненько опустил.

Ленина избрали почетным председателем, а реально заседание вел Свердлов. Но основные доклады – политический отчет и доклад о политическом положении Ильич поручил все же не ему, а Сталину. Яков Михайлович выступал только с организационным отчетом. И надо сказать, что сохранившийся текст этого отчета выглядит неясным и путанным. В нем ничего не сказано о фракциях, существовавших в социал-демократии, о их разногласиях. Ни разу даже не упоминается слово «большевик»! А в качестве главного достижения выделяется все то же – что в партию вступили 4 тыс. межрайонцев.

Съезд рассмотрел вопрос о явке Ленина на суд Временного правительства. Постановил – считать такую явку невозможной. И взял курс на вооруженное восстание. Сведения об этом просочились куда шире, чем следовало. Каким-то образом попали и в прессу. Поднялся шум. И 28 июля последовало распоряжение Временного правительства о запрете каких бы то ни было съездов и конференций. Тут же Свердлов по своей инициативе созывает внеочередное закрытое заседание. И призывает быстренько-быстренько, пока не разогнали, избрать ЦК. Это и происходит быстренько-быстренько. Как пишет Новгородцева, «протокола этого заседания не велось, результаты выборов полностью не оглашались. Яков Михайлович занес результаты выборов шифром в свою записную книжку и огласил их только на Пленуме ЦК, после окончания съезда».

Вот таким странным и сомнительным образом был избран новый ЦК, большевистско-троцкистский, из 21 члена и 10 кандидатов в члены ЦК. После чего VI съезд партии… перебрался из Выборгского района в Нарвский и вполне спокойно, без спешки и суеты завершил свою работу. Ну а Пленум ЦК собрался 4–5 августа далеко не в полном составе. И при этом избрал «узкий состав ЦК». Для проведения текущей работы. Куда Ленин вообще не вошел – якобы как отсутствующий. А 6 августа собрался «узкий состав» и сформировал Секретариат ЦК, он получил и второе название, Оргбюро. В него вошли Свердлов, Иоффе (от троцкистов), Дзержинский, Муранов и Стасова.

Отслеживая эти хитрые ходы и манипуляции Якова Михайловича, можно прийти к версии, что он не прочь был и переориентироваться. С Ленина на Троцкого. Или, во всяком случае, обеспечил себе возможность лавирования между ними. А скорее всего, возможность играть на подобном лавировании. В свою пользу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.