НАРОДНЫЙ ДЕПУТАТ

НАРОДНЫЙ ДЕПУТАТ

Я не рвался в депутаты. Молча тянул свою армейскую лямку. Не до речей -некогда было.

После назначения командующим УрВО началась предвыборная кампания по выбору делегатов на съезд народных депутатов, выдуманный Горбачевым. Для меня она длилась две недели: прибыл я 9 января, а в марте уже выборы.

Поездки по районам: Ирбит, Тавда, Гари, Артемовский. Помню впечатления: Господи, до чего же люди трудно живут. Ко мне подходили: «Слушай, как же мы зиму проживем - где же мы столько денег возьмем, чтобы дрова выкупить? Хату протопить - 12 кубов нужно, б рубить разрешают, остальные - выкупать». Я: «Да вы что?! В лесу же живете - кто вам запрещает, медведи, что ли?» Удивлялись, с большим уважением дальше говорили. Некоторые пожилые: «Впервые генерала живьем видим». Больше слушал, а спрашивали - отвечал, что думаю. Не стеснялся говорить, что бардак в стране, что-то не то Горбач делает. Приглашали на телевидение - шел. Кусать себя и армию не позволял.

Помню, в прямом эфире пытают меня упорно собравшиеся любители поговорить - почему я отказываюсь передать дачу маршала Жукова Г.К. в Свердловске под лабораторию «СПИД». Разозленный такой настырностью, отрезал: «Сношайтесь по-человечески, и никакого СПИДа не будет!» Сразу пустили заставку, а меня попросили из студии. В фойе ждал своей очереди выступать Сахаров, приехавший к нам в рамках своего демократического турне. Мимолетное впечатление, но емкое: стоя в окружении свиты, он тряс головой и все время повторял окружающим: «Вы мне идеи, идеи давайте!» К академику подскочила какая-то старуха и так дернула за руку, что у него чуть голова не оторвалась. Мне сказали, что это Боннэр.

Позже слышал его выступление на съезде. С трибуны Сахаров стал рассказывать, что в Афганистане советские войска расстреливали собственные окруженные афганцами подразделения, чтобы те не сдавались в плен. Зал засвистел, затопал ногами, а Сахаров вздымал руки и старался перекричать недовольных: «Да-да, это пгавда!» Чем громче зал, тем громче он. У меня очень сильное ощущение было, что он уже не в себе, что им управляют. В бытность свою в Сарове (Арзамас-16) я разговаривал с учеными-атомщиками и поделился личными впечатлениями от всех этих встреч с Сахаровым. Порадовался, что они совпали с мнением тех, кто жил и работал в Арзамасе-16 в годы его «ссылки».

На выборах против меня активно выступали генеральный директор Ирбитского мотоциклетного завода и генеральный директор Тавдинского лесообрабатывающего комбината. А выбрал народ меня, генерала, военного. Сыграло, может быть, свою роль и то, что по этому округу когда-то избирался маршал Жуков.

На I съезде сглупил. Набросок своей речи показал начальнику Главного политического управления Вооруженных Сил Лизичеву. Он дал «добро», попросив изменить несколько фраз. В регламент мое выступление внесли, но на трибуну почему-то не выпустили. Жаль, что не дали сказать, - времени отнял бы гораздо меньше, чем многие выступавшие. Речь здесь не привожу, потому что она не озвучена, хотя и напечатана в материалах съезда.

После той неудачи на съезде я уже никогда никому не показывал своих текстов, предпочитаю слушателей со своей речью знакомить прямо с трибуны. Все речи писал сам. Еще, будучи командующим округом, я никогда не подписывал бумаг, пока сам их не прочитывал. И машинистки даже обижались, когда я находил ошибки, говорили: «Зануда». В этом я действительно зануда. Каждый руководитель должен подписываться сам и думать сам, а не жаловаться потом, что его подставляют. Как это зачастую делал Ельцин.

//__ * * * __//

После каждого моего выступления на съезде Язов вызывал к себе в кабинет и ругал. Однажды в сердцах сказал:

- Думаешь, если меня снимут, - другой лучше будет работать?

Отвечаю:

- Товарищ министр, я прежде всего выступаю не против вас, а против бардака в стране.

- Так вот ты своими речами этот бардак только усиливаешь.

Или вот еще:

- Ты знаешь, мне уже многие говорят, что тебя надо снять, а я тебя терплю. Интересно, кто за тобой?

- Товарищ министр, вероятно, весь народ.

- Главное, чтобы не армия.

Мне рассказывали потом, что Горбачев думал, будто за мной стоит Генштаб (а Генштаб в те времена был умный, организованный, но бессловесный), Язов же считал, что я многое говорю с ведома Горбачева. Между тем Горбачев не знал, как от меня избавиться, и каждый раз после моего выступления присылал в округ очередную комиссию. Округ наш числился внутренним, но офицеры ПУрВО (Приуральский военный округ) на состязаниях танкистов сухопутных войск всегда брали призовые места. По всем показателям мы были одними из лучших. Но оценку «хорошо» приезжие комиссии нам никогда не ставили (на «отлично», как в армии говорили, только Бог знает) - видать, запрещено было. Однако же и «неуда», как бы этого верхам ни хотелось, офицеры мои ни разу не допустили.

Дорогой ценой добивались «удовлетворительно». Спасибо, товарищи офицеры! Так хотелось Горбачеву и его подхалимам снять меня с должности, а офицеры защищали. Рожден я был, видно, для службы (и в древнее время, наверное, был бы в каком-нибудь легионе). Служат в России офицеры и священники, поэтому Россия еще такая большая.

//__ * * * __//

В Советском Союзе было 16 военных округов. К 1990 году были ликвидированы Уральский и Среднеазиатский. Зачем? Почему? Нарезка границ округов не менялась со времен военного министра Милютина (XIX век). В конце 80-х - начале 90-х годов перестройка Горбачева набирала темп разрушения. Командующие и Генштаб про себя матерились, а перед руководством страны молчали.

Я стал командующим Уральским военным округом в январе 1989 года, в марте меня избрали народным депутатом СССР, в октябре Горбачев собрал Главный военный совет (единственный раз). На совет были вызваны все главкомы, все командующие округов, начальники академий. Политбюро во главе с Горбачевым заслушало министра Язова. Затем всех главкомов. Военный совет напоминал храм, где все пели аллилуйя одному Горбачеву и хвалились своими успехами. Затем поднялся Горби, сбил в стопку бумаги, выравнивая их, и сказал:

- Ну, может быть, кто еще хочет выступить?

Неведомая сила подняла меня, и я выскочил на трибуну.

Привожу стенограмму выступления на Военном совете 18 октября 1989 года - документ своего времени.

«Товарищ Председатель Совета Обороны!

Я самый молодой из командующих округов, мне бы вообще положено было по традиции говорить первому, как самому молодому, но поскольку вот так получилось, позвольте дать свою оценку текущей обстановки, как я ее вижу с берегов Волги и Урала.

Противник свою доктрину не изменил, она у него наступательная, от концепции первого ядерного удара не отказался, ни одного авианосца он еще не утопил и ни одного самолета на иголки не разрезал. Противник превосходит нас в средствах управления, в связи, в радиоэлектронике, в радиоэлектронной борьбе, в управляемом оружии, в ударной авиации, в бинарном и нейтронном оружии, имеет абсолютное превосходство военноморских сил с крылатыми ракетами. Я не понял оценки, сделанной командующим Западной группой войск, о том, что у нас после вывода четырех дивизий сохраняется там паритет. Годы учебы в академии, товарищ Председатель Совета Обороны, две академии с золотой медалью, я ползал там по картам и знал, что мы в ГСВГ без Белорусского фронта, без резерва не справляемся. И вдруг - у нас паритет. Я этого не понимаю. И это заявлено на Главном военном совете. Вероятно, надо кому-то сказать правду. А завышать оценки и говорить неправду, я считаю, мягко говоря, неправильно. О какой угрозе может идти речь? Я считаю, что Совету Обороны целесообразно проиграть в Академии Генерального штаба несколько моделей будущих конфликтов или даже войны, чтобы мы все поняли, какие же мы, в чем наша сила, в чем наше преимущество, и определить в конце концов наши настоящие потребности.

Мы превосходим противника в количестве соединений, но через месяц после отмобилизования противник становится точно таким же, и все его базы, его центры превращаются в такие же дивизии. Дивизия противника, ее потенциал превосходят нашу в 2-2,5 раза. Мы продолжаем еще превосходить противника в танках, в том числе и устаревшей конструкции, воздушнодесантных войсках без средств доставки, в количестве ракет, в количестве самолетов-истребителей. Но самое главное, я не боюсь этих высоких слов, это наш моральный дух, это наша неприхотливость солдата, офицера, наш патриотизм. Мы всегда были сильны этим. И если мы руководствуемся еще оценками XXVII съезда КПСС, XIX Всесоюзной партконференции, то почему сейчас делаем обратное, ослабляем армию? С нами садятся сейчас за стол переговоров, потому что еще знают наш потенциал и знают наши сильные стороны. Как только этой силы не будет, то тов. Шеварднадзе не о чем будет говорить с нашими соседями и противниками.

Некоторые называют это устаревшим мышлением, правильно ли такое? Я оцениваю, руководствуясь здравым смыслом. Об этом мы с вами говорим в кулуарах, на занятиях и прочее. Этому учит, кстати, опыт всей истории военного искусства.

Из всех перечисленных наших преимуществ одна из самых ценных - это наша идеология, наш моральный дух и наш советский патриотизм. Противник это хорошо понимал ранее и понимает сейчас. Вот почему в своих атаках на социализм, а эти атаки он никогда не прекращал, в первую очередь он нацелен на разрушение нашей идеологии, а уж размывание патриотизма, мы, к сожалению, в последние годы делаем это сами, своими руками: журнал «Огонек», программа «Взгляд», «Комсомольская правда». Наверное, уже комсомол и т. Мироненко забыли о том, что они являются шефами Вооруженных Сил. Кому это выгодно, кому это нужно? Мы понимаем, что в условиях сегодняшней экономики нужно сокращаться, нужно где-то подрезаться, но нельзя же разрушать наш патриотизм и то, чем мы были сильны. Вопрос: кому принадлежат средства массовой пропаганды? И в чьих они находятся руках? Каждый сейчас спешит бросить свой кизяк в адрес Вооруженных Сил. Кому выгодно? Окуджава, который раньше писал военно-патриотические песни, сейчас написал пасквиль на Вооруженные Силы в лице полководцев, в лице генералитета. Мы видим, что отдельным журналистам, корреспондентам, обозревателям не нужно ни сильное государство, ни правительство, ни армия. Не так нам страшны потери нескольких танковых дивизий, Урал их выдаст, но нам страшны потери в идеологии, интернационализме и нашем патриотизме. Попробуйте поработать, товарищи члены Политбюро, в казарме после того, как солдат прослушал программу «Взгляд» и все то, что в ней несется, попробуйте ему скажите, что это не так. Он же верит им, потому что это идет из Москвы. И как бы на местах мы ни работали: по 14, по 16 часов, нам трудно бороться с таким тяжелым орудием, как сказал здесь начальник Главного политического управления, как телевидение. Молодым парням с неокрепшей психикой, кто не видел войны, голода, не видел трудностей, конечно, тяжело в этом разобраться. Сейчас в Поволжье 22 военных училища, на Урале - 7. Это наше будущее. Как работать с курсантами, когда нельзя вывести военных людей в город. Но что сейчас в наш адрес несется? На нас, повторяю, бросают все, что имеется плохого в кармане у наших противников.

Сейчас армия держится на тех, кто самозабвенно любит свою Родину, свою историю, свой народ, ияне боюсь этих высоких священных слов. И сейчас патриотизм можно проверить на отношении к армии, к кому действительно можно отнести это звание высокого патриота, как относится к армии.

Мы надеемся, что средства массовой пропаганды еще хорошо управляемы и их можно направить на защиту государства. Армия защищает государство, партию, правительство. Михаил Сергеевич, я и Вас защищал в Ереване от экстремистов и от той возможной обструкции, которая могла произойти. Теперь мы просим защитить армию от нападок в идеологии, от нападок на ее предназначение, а в остальном на местах мы сами защитимся, что мы и делаем. Но просьба, чтобы из центра, из Москвы мы все тоже видели защиту от нашего Центрального Комитета, от нашего правительства».

Наивный я был генерал, хотя нутром чувствовал, откуда рыба гниет. А теперь обратите внимание на дату выступления. Кто еще в стране так давал оценку обстановки, на каком форуме, и так говорил о патриотизме? Вот почему меня возненавидели Горбачев, Яковлев и все их прихлебатели.

В перерыве я почувствовал отчуждение, меня избегали. Ко мне подошел кадровик и прошипел: «А я за тебя перед Михаилом Сергеевичем ручался». Только один генерал армии Лушев подошел, сунул куда-то (чуть ли не в карман ко мне) свою руку и прошептал: «Молодец!».

Наутро министр маршал Язов вызвал меня к себе в кабинет. Долго смотрел на меня, затем спросил: «Ты думаешь, если назначат другого, то он будет лучше?»

Нечто подобное случилось в Нижнем Тагиле, куда Горбачев приехал подводить итоги своего визита на Урал.

Меня, командующего округом, в президиум не посадили. Это было явным сигналом, что я в немилости. Тут от меня мгновенно отвернулось все горбачевское сопровождение и местные чиновники, весь обком свердловский, все директора наших заводов.

Когда Горбачева на КПП аэродрома поймали и задержали офицерские жены, Раиса Максимовна взяла меня под руку и повела вокруг самолета со словами: «Где-то я вас видела, генерал? Не в Верховном ли Совете?» Прикидывалась, будто она не знает про меня. А потом начала хвалить своего мужа, что Михаил Сергеевич активно занимается военным делом, что Урал обладает большими мобилизационными возможностями, что запасы и техники, и вооружения пополняются за счет Урала и т. д. Наконец Горбачев прорвался через женское кольцо, подъехал к самолету, и Р. М. передала меня ему. Горбачев взял меня под руку и повел по бетонной взлетно-посадочной полосе, рассказывая, что он активно изучает военное дело, что Урал обладает большими мобилизационными возможностями и запасы. То есть повторил слово в слово то, что сказала Раиса.

Когда Горбачев улетел, то весь обком и директора кинулись ко мне с вопросом:

- А что тебе Михаил Сергеевич сказал?

Я отвечал:

- Да то же самое, что сказал мишка-медведь на ухо мальчику в сказке Льва Николаевича Толстого.

Все они, видно, учились плохо в первом классе, потому что не знали и не помнили эту сказку.

Я им повторил:

- Мишка сказал: негоже бросать одного генерала, поняли?

Они только рты разинули. Плюнул и пошел к машине.

Горбачев ни разу не был ни в одной воинской части.

Когда он встречался с Рейганом на Мальте, на американском авианосце, был сильный шторм. Горбачев, простившись с Рейганом, сел в вертолет и улетел на аэродром. А Рейган, прощаясь с экипажами кораблей, обошел на катере наш крейсер «Слава» и свой авианосец.

//__ * * * __//

Бывали у меня в округе и другие гости. Хочу вспомнить о Валентине Ивановиче Варенникове. Нам повезло, что во время горбачевской перестройки, «демократических» реформ он был с патриотами. Сам лично многому у него научился. Вспоминаю десятки встреч с ним. Варенникова все и без того знают, но я все-таки попробую рассказать о нем свое.

Звонит мне главком:

- Альберт Михайлович, вы не можете завтра прилететь в Ульяновск?

- Есть, прилетаю.

Через порученца узнаю причину прилета. Первая - размещение воздушнодесантной дивизии. Вторая - у Валентина Ивановича завтра день рождения и он хотел бы улететь от поздравлений и фальшивых речей.

Утром я ожидаю главкома в Ульяновске, у трапа поздравляю его с днем рождения. Посмотрел на меня странно Валентин Иванович:

- На вас это не похоже, Альберт Михайлович.

Приехали к Горячеву, он же первый секретарь обкома, он же председатель облисполкома. 30 минут маринует главкома в своей приемной. Я здесь же. И когда заходит речь о строительстве домов для офицеров на танкодроме расформировываемого танкового училища, ставит Горячев технические условия. Тянуть к этим домам многокилометровые коммуникации, чтобы посадить на эту линию все свои гражданские объекты. Военные, мол, все стерпят. Час разговора, и наконец главком коротко прощается, на аэродром едем молча. Главком проходит в мой маленький «Ан-24» и спрашивает:

- Альберт Михайлович, вы, кажется, утром упоминали, что у меня день рождения. Что тут у вас есть?

Верный порученец главкома Али наливает по сто граммов коньяка. Молча выпиваем. Я дарю ему охотничий нож, он мне взамен, по обычаю, -металлическую мелочь. У трапа Валентин Иванович медленно говорит:

- А по Горячеву, Альберт, ты был прав.

Вроде и были-то всего вместе часа три, а приятно.

В годы «перестройки» и ельцинизма генерал армии был в первых рядах сопротивления. И тем, кто критикует его сейчас, говорю: «Один день, проведенный Варенниковым на фронте и в тюрьме, стоит дороже всей вашей борьбы в оппозиции».