Глава 6 Распятие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

Распятие

«Я понял тогда, что потерял свою душу… Перестал быть человеком. Я буквально видел, как она улетела куда-то над моей головой. Наверное, души многих других, как моя, остались летать где-то над полями сражении, над Иводзимой или Геттисбергом».

1-й лейтенант Томас Саал, Морская пехота США, 3-й батальон 5-го полка корпуса морской пехоты. Война во Вьетнаме (1967–1968 гг.)

Родители Томаса Саала были пацифистами. За обедом его отец часто рассуждал о том, что Америка не имела права начинать кампанию во Вьетнаме и что невинные люди погибли зря. В 21 год Томас бросил университет и поступил добровольцем в морскую пехоту. Он сделал это не со зла и вовсе не из желания насолить родителям. Но вряд ли он мог бы придумать что-то, что задело бы их сильнее.

«Курс подготовки в рекрутском депо Перрис-Айленд в Южной Каролине я закончил одним из лучших. Я всегда был довольно силен физически, кроме того, я оказался немного старше остальных. Большинству было восемнадцать, а мне двадцать один. Потом меня отправили в Кэмп-Лиджен [база Морской пехоты США в Северной Каролине]. Я подал заявку в школу офицеров. Меня взяли. В своем классе я был лучшим. Причем очень многих, 25 человек, отчислили».

В декабре 1967 года Саал оказался во Вьетнаме, на базе к югу от Дананга. Ему присвоили звание 2-го лейтенанта и поручили командовать взводом. Он был совсем новичком, но изо всех сил храбрился. Томас показал мне одну свою фотографию, на которой он с двумя другими солдатами, худой и с голым торсом, самоуверенно улыбается, как будто безумно рад оказаться на фронте.

Саал рассказал мне, как солдаты плакали, когда погиб другой лейтенант его роты, — так его все любили. Томас принял командование взводом погибшего. Со временем ему удалось завоевать уважение и любовь подчиненных и добиться сплоченности в своем подразделении. Целыми днями они продирались сквозь джунгли в поисках противника — вьетконговцев и солдат из Северного Вьетнама, а ночи проводили во временных лагерях в ожидании, что на них нападут. Однажды во время патрулирования территории они заметили бежавшего по рисовому полю человека.

Саал приказал убить его. Трое пехотинцев выстрелили, человек упал. Они обыскали тело убитого и обнаружили, что это офицер вьетнамской армии. Среди его бумаг были также фотографии жены и детей.

«Тогда я осознал, что мы убили человека».

Такие мысли шли вразрез с необходимой в военное время убежденностью в том, что в противнике нет ничего человеческого. Американские военные называли вьетнамцев «узкоглазыми» или «гуками»[22], относились к ним скорее как к животным, чем как к людям. Дейв Гроссман рассуждает об этом в книге «Об убийстве: психологическая цена опыта убийства на войне и общество» (On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and Society): «Намного легче убить кого-то, кто не похож на тебя. Если солдаты начинают верить пропаганде и воспринимать противника как «низшую форму жизни», им будет легче преодолеть естественное нежелание убивать представителей своего биологического вида. Часто, называя врага «гуком», «фрицем» или «узкоглазым», солдаты таким образом пытаются заставить себя воспринимать его как недочеловека».

В таком случае убийство рассматривается не как лишение человека жизни, а как устранение угрозы, спасение собственных товарищей по оружию. А раз так, то к телам врагов можно относиться как к трофеям на охоте. И Саалу скоро придется убедиться в этом на собственном опыте.

«После всего этого я себя неважно почувствовал, так что решил поспать. Когда я проснулся, увидел, что мои люди сделали с его телом… Черт, это был кошмар…» Томас до сих пор с ужасом вспоминает, что ему пришлось увидеть в тот день.

«Они собрали ветки бамбука и сделали из них крест, и они его распяли. Мои солдаты раздели его донага и распяли! И это мой взвод. Мои люди! А я-то думал, что держу все под контролем».

Он помнит, что начал кричать на них: «Снимите его! Снимите, мать вашу!»

«Сэр, да ладно вам, они бы то же самое сделали с нами, если бы кто-то из нас оказался на его месте», — услышал он в ответ.

«Да мне плевать! Мы же не они!»

Тело на кресте было не просто врагом, не просто «гуком» или опасным животным. Это был человек, офицер армии противника, у него были жена, дети. Он просто выполнял свою работу, как Саал и его товарищи — свою. Все это ему стало ясно, едва он взглянул на бумаги убитого. И это триумфальное распятие уверенными в своем превосходстве американцами показывало бесчеловечность его самого и его товарищей, а не мертвого солдата. Саал говорит, что в тот момент почувствовал внутри странную пустоту, словно навсегда потерял какую-то частичку себя.

«Я понял тогда, что потерял свою душу… Перестал быть человеком. Я буквально видел, как она улетела куда-то над моей головой. Наверное, души многих других, как моя, остались летать где-то над полями сражений, над Иводзимой или Геттисбергом». Это был как раз такой момент, который описывает Джонатан Шей в книге «Ахиллес во Вьетнаме»: «Во время боя часто происходят необъяснимые события, которые солдаты воспринимают как предначертанные судьбой. Это могут быть моменты невероятной удачи. Или же, наоборот, они могут приносить несчастье, разрушающее всю дальнейшую жизнь и очерняющее душу».

Саал отошел подальше от своего взвода, сел на землю. Радист так и сфотографировал его сидящим на фоне зарослей слоновьей травы с опущенной на руки головой. Увидев фотографию, Томас сразу же понял, когда именно она была снята. Чувство, которое он испытал в тот момент, он описал в стихотворении «Распятие»:

Потом, с печалью и злостью глядя

На коричневое высохшее пустынное рисовое поле,

Где я приказал убить человека,

Я наблюдал, как моя душа — часть меня,

которая больше уже не вернется, улетает.

Но она не похожа на ангела.

Она — что-то темное и отчаявшееся.

И думал: как же это могло случиться?

Томас так объясняет поступок своего взвода: «Они пробыли там всю осень. Война становилась все ожесточеннее. Многие из них участвовали в жутких боях. А когда убили их лейтенанта, у них появился мотив для мести. И тут эта смерть… Да еще его тело оказалось у нас — это редко случалось… Он был офицером вражеской армии, значит, мы убили серьезного противника, мы молодцы».

Это был момент морального предательства, когда друзья стали врагами. Страшное событие, какие часто происходят в бою. Они действительно убивают душу. Томас пытается справиться с посттравматическим синдромом, сочиняя стихи. Они помогают ему облечь свои воспоминания в форму повествования. Он показал мне одно стихотворение, которое, как он говорит, было сложнее всего написать:

Безымянная женщина

Помню, как я увидел тебя. Твои длинные черные волосы. Было это как будто вчера.

А наутро, меня карауля, стояла. Ждала, что приду к пепелищу, к останкам деревни твоей.

Накануне мы все: ты и я, мои парни, подружки твои, разделились на пары. Вместе ели, шутили, смеясь.

Вспышки счастья во время войны. Той войны, где нельзя никому доверять. Той войны, где есть только враги.

На закате ушли мы, с засадой вблизи затаясь. Знали мы, что с дозором приходят туда по ночам супостаты.

Так и вышло. Попали они к нам в засаду. Отступили в деревню. А я сделал так, как учили меня.

Артиллерии отдал приказ — три удара один за другим.

Когда кончилось все, в черном воздухе, дымном и пыльном, звуки джунглей в ушах раздавались.

На рассвете в деревню направились мы. И стояла там ты, преграждая мне путь.

Взгляд твой в самое сердце мое проникал. Долго делал я вид, будто не был я там.

Раз за разом я видел твой взгляд по ночам. Снам кошмарным я счет потерял.

Пробужденъя в поту, завыванья в ночи, словно призраки жаждут отмщенья.

Разве сможешь простить, разве смею просить я тебя о прощенье?

Как страна моя может пощады просить за несчастья и разрушенья?

Я уверен, что тем, кто во зло обращал свою власть, бедным нес разорение, смерть и напасти,

Не уйти от ответа, придется сполна по счетам заплатить.

Лишь тогда те, чью жизнь растоптали они, согласятся, возможно, простить.

Саал принимал участие в самых жестоких сражениях той войны, в том числе в Тетском наступлении в январе 1968-го: 80-тысячный контингент войск Северного Вьетнама и Вьетконга организовал согласованные атаки на 100 городов. В той операции Томас был ранен, и его отправили домой.

Незадолго до этого погиб один из его друзей Джек, тоже лейтенант. Он подорвался на наземной мине.

«Когда погиб Джек, это случилось 28 февраля, мне все вдруг стало безразлично. Я начал серьезно рисковать. Я часто ходил в разведку один, вооруженный только пистолетом… За нами все время следили».

Во время наступления морская пехота освободила город Хюэ от занимавших его батальонов армии Северного Вьетнама. Подразделение Саала столкнулось с отступавшими вьетнамцами и начало их преследовать. «Мы натолкнулись на них на склоне горы. Мы собирались оттеснить их на противоположный склон, где, как мы надеялись, были наши морские пехотинцы».

Саал вспоминает, что поднимался в гору так быстро, что его радист едва поспевал за ним. Весь день шел дождь, и на подошвы ботинок налипала грязь, а ноги скользили на мокрых камнях. Поднявшись на вершину, Саал увидел, что кто-то вырубил росший на ней кустарник. Он хотел забраться на выступ скалы, чтобы посмотреть, где находятся вьетнамцы, но, едва схватившись за один из камней, оказался в воздухе. В следующую секунду он рухнул на землю. Один ботинок свалился, руки и ноги были в крови. Он задел знаменитую «прыгающую Бетти», противопехотную осколочную мину. При срабатывании боевой снаряд запускается на высоту около метра. Затем происходит второй взрыв, и вокруг разлетаются металлические шарики, которыми начинена мина. «Бетти» заложили вьетнамцы, надеясь замедлить наступление американских войск.

«Помню, какой это был ужас. Я вырос в католической семье, поэтому я начал молиться об отпущении грехов, попросил прощения у родителей. Помню санитара, который перевязывал мне раны и повторял: «Лейтенант, сукин ты сын, скоро вернешься домой». Я старался держаться, но все равно потерял сознание. Очнулся только в госпитале в Дананге. Меня эвакуировали на вертолете».

Следующие две недели он не мог вставать с постели. Все его тело было изранено осколками, но особенно серьезно пострадали ноги: мышечная ткань была порвана во многих местах. Каждую ночь госпиталь обстреливала вьетнамская армия. Саал говорит, что во время обстрелов ему было даже страшнее, чем в бою. Он не мог встать с койки и только накрывался подушкой, которую ему дала медсестра, чтобы было не так страшно. Потом его перевезли в Японию, где ему должны были сделать операцию но, как он рассказывает, там все было еще хуже.

Из-за транспортировки в Японию ему две недели не меняли повязки. Бинты прилипли к ранам. Какой-то врач-садист решил просто сорвать их, даже не дав Саалу обезболивающего и не намочив бинты, чтобы их проще было снять.

Позже Томас описал в своем дневнике, что ему тогда пришлось пережить:

«Хватит, пожалуйста, хватит!

Ширма отгораживает врача, санитара и солдата от остальных пациентов в палате, их больше сорока человек. Врач говорит, что нужно снять бинты. Солдат просит дать ему какое-нибудь обезболивающее: «Пожалуйста, дайте мне что-нибудь, чтобы не было так больно. Мне не меняли повязки две недели. Кровь засохла, и бинты прилипли к коже. Так уже было в Дананге, доктор дал мне тогда демерол и намочил бинты теплой водой, прежде чем снять их». Врач совершенно спокойно отвечает: «Нет, я не могу этого сделать. У меня мало времени. А так это займет всего несколько минут. Все будет в порядке». Он начинает разматывать бинты на правой руке. «Господи! — кричит солдат. — Хотя бы намочите их сначала!» — «У меня нет времени. Вы же здесь не один. В этой палате еще много солдат, которым нужна моя помощь.» И он снова принимается за работу. Солдат начинает кричать громче: «Господи, прекратите! Хватит, пожалуйста! Черт, хватит!» Санитар держит солдата, а врач начинает снимать повязку с левой руки. Солдат пытается вырваться, он кричит все громче и громче, а врач уже занимается бинтами на груди. Сейчас он начнет снимать их с ног, сильно израненных, покрытых запекшейся кровью. В ноги попало больше всего осколков. «Ах ты урод! Прекрати! Я больше не могу! Черт!» — «Послушайте, вы же офицер! Так ведите себя, как подобает офицеру. В этой палате много рядовых и сержантов, они могут вас услышать. Как вы думаете, каково им слышать ваши вопли? Прекратите ругаться и возьмите себя в руки.» — «Я прекращу, когда ты дашь мне обезболивающее! — кричит солдат. — Хватит! Я больше не могу». Врач сдирает бинты с присохшими кусками кожи сначала с левой, потом с правой ноги солдата. «Ах ты, урод!» — «Прекратите, лейтенант. Совсем немного осталось. Все, последний кусок. Ну вот и все, вполне терпимо было, правда?» Солдата относят на его койку, где он от боли теряет сознание».

Когда Саал вернулся в США, ему сделали еще несколько операций. После выздоровления Томасу оставалось служить еще восемь месяцев, и он начал работать инструктором в школе вторых лейтенантов. «Мне поручали класс, я обучал их, а потом они отправлялись на войну и погибали». (Среди его учеников был сенатор-демократ Джим Веб.)

Несмотря на все пережитое, Саал по-прежнему был сторонником военных действий во Вьетнаме. Он помнит, как после событий в Кентском университете кричал на своего брата, служившего в Национальной гвардии, но не участвовавшего в расстреле демонстрации: «Почему они убили только четверых?!» Постепенно его взгляды менялись.

«Я стал пацифистом. Но это потребовало много времени».

Саал вернулся домой две недели спустя после событий в Кентском университете и пошел туда учиться. Ему снились кошмары о Вьетнаме, но он старался не обращать внимания. Он окончил университет, получил степень магистра английского языка. Он выбросил все, что могло напомнить о войне, и решил никогда о ней не говорить. В течение следующих 35 лет он следовал своему решению.

Томас предпочитал делать вид, что войны никогда в его жизни не было. Он начал преподавать английский в школе в своем родном городе Акрон, женился, у него четыре дочери. Но мысли и воспоминания о войне никогда не оставляли его. Да и как могло быть иначе, если ему казалось, что там он потерял свою душу? Он пытался избавиться от воспоминаний с помощью марихуаны.

«Да, я курил травку», — признает он. Но Томас не просто иногда покуривал, у него развилась настоящая зависимость. Со временем он стал выкуривать каждый месяц почти по полкило марихуаны. Обходилась она ему примерно в $2000. По странному совпадению ровно столько же составляла его пенсия по инвалидности. То есть все деньги, которые он получал от морской пехоты, он тратил на то, чтобы попытаться забыть о своей службе. Хотя его главным средством от воспоминаний была марихуана, временами он чувствовал, что без текилы или водки ему не продержаться. И тогда, по выходным, он начинал пить. Саал признается, что в последний год работы в школе он курил так много, что иногда мог «забить косячок» буквально за несколько минут до начала занятий. Но при этом он отлично справлялся со своими обязанностями, в школе его считали одним из лучших учителей, трудолюбивым и преданным делу. Он активно участвовал в работе учительского профсоюза и каждый вечер допоздна проверял работы учеников. Несмотря на ранения, он снова, как когда-то во время учебы, начал бегать. Он пробегал по 15 км каждый день и даже участвовал в полумарафонах. При этом продолжал курить травку, старался как можно меньше времени проводить с семьей и не думать о прошлом.

Томас отказывался вспоминать о войне, в которой ему пришлось участвовать, но живо интересовался событиями в Ираке и Афганистане. Новости в СМИ заставляли его все сильнее переживать и волноваться. Он говорит, что летом 2005 года, когда в Ираке погибли морские пехотинцы из подразделения запаса штата Огайо, у него случился нервный срыв. А обвинения в адрес морских пехотинцев, якобы убивших мирных жителей в ответ на гибель пятерых своих товарищей во время засады в Хадите, вызывали у него самые настоящие приступы ярости. Разговоры о таких военных преступлениях выводили его из себя.

«Преступники не эти солдаты, а Буш и Чейни», — уверен он.

В мае 2006 года Томас понял, что больше не может прятаться от своей войны в сигаретном дыму. В течение последних четырех лет его проблемы становились все серьезнее. Новости о потерях американских войск еще больше разжигали его боль, злость и тоску. Он понял, что уже не может со всем этим справляться самостоятельно, и добровольно лег в психиатрическое отделение больницы святого Томаса в Акроне. Врачи посоветовали ему уволиться с работы и пройти шестимесячный курс лечения от посттравматического синдрома. Этот курс стал первым шагом в поисках души, которую, по словам Томаса, он потерял 36 лет назад во Вьетнаме.

«Оказавшись в больнице, первые две недели я проплакал. Я не плакал все 40 лет до этого. Но этот выплеск эмоций стал лучшим, что со мной произошло за все это время. Благодаря ему я смог отказаться от марихуаны и алкоголя. Если бы этого не случилось, я вряд ли бы сейчас с вами разговаривал. Срыв помог мне сменить курс».

Томас смог избавиться от зависимости. Впервые за долгие годы оказавшись в состоянии ясно мыслить, он решил постараться примириться со всем случившимся во время войны, которая чуть не убила его и которая отняла у него душу.

Но не все изменения были к лучшему. Когда Томас перестал скрывать свои психологические проблемы, тут же стали очевидны и проблемы в его семье. Он много лет не уделял должного внимания жене, и сейчас было уже слишком поздно просить прощения. Они развелись в 2007 году.

«Я вел себя, как все наркоманы: просто игнорировал ее и девочек».

Несмотря на развод он все же считает, что его жизнь стала лучше, когда он смог принять свое прошлое.

«Я больше не мечтаю о смерти. И я не хочу испытывать боль и злость, как раньше. Когда я узнал о том, что наш президент решил направить еще 30 000 солдат в Афганистан после своего заявления о прекращении там военной операции, я смог контролировать свою ярость. Мне по-прежнему снятся кошмары, но не так часто, как когда я пил и курил травку».

Он больше не преподает в школе. Теперь он работает в Freedom House, приюте для бывших военных, оказавшихся бездомными. Иногда он также добровольно помогает в наркологическом и психиатрическом отделениях больницы святого Томаса в Акроне. Он говорит, что лишь немногие ветераны, как он, в конце концов обращаются за помощью. Гораздо больше тех, кто продолжает «самолечение» алкоголем и наркотиками, окончательно разрушая собственную жизнь.

«Из десяти человек только один обращается за помощью. Из десятерых, все-таки оказавшихся в больнице, восемь не проходят курс до конца. Быть трезвым очень непросто. Голова просто раскалывается. «Пойду загляну в бар», — каждый день мне приходится слышать такое».

В мае 2012-го ровно шесть лет, как Томас Саал бросил пить и отказался от наркотиков, и ровно 42 года, как он ушел из морской пехоты.

«С войны возвращаешься другим человеком, не таким, как уходил из дома. Сейчас я много пишу. Раньше никогда не писал стихи. Это началось три месяца назад. Пришло вдохновение, как будто плотину прорвало. Я стал тем, кто я сейчас, потому что мне удалось бросить пить и курить. Я смог изменить свою жизнь. Я помогаю наркоманам и алкоголикам, которые хотят бросить, и собираюсь заниматься этим до конца своих дней. Тогда жизнь обретает смысл. Я больше не просыпаюсь по утрам с мыслью о травке. Если придерживаться всех правил, программа реабилитации работает. Чего мне еще желать? Я продолжаю учить, только теперь я учу ветеранов. Кроме того, сам продолжаю учиться тому, как бороться с последствиями травмы».

История Томаса Саала одновременно печальна и радостна, как истории всех ветеранов, сумевших признать свои проблемы и начать бороться с ними. Ему удалось победить демонов прошлого. Джонатан Шей пишет: «Если под выздоровлением понимать возврат утраченной невинности и доверия, выздоровление невозможно. Выздороветь для тех, кто пережил серьезную травму, означает принять собственную судьбу, в том числе собственные ограничения. Тогда жизнь ветеранов будет насыщенной и интересной, хотя, может быть, они никогда и не смогут похвастаться какими-то выдающимися достижениями».

Томас также участвует в работе группы под названием «Возвращение военных домой» (Warriors Journey Home), созданной психологом Эдвардом Тиком, автором книги «Война и душа: лечение наших ветеранов от посттравматического синдрома». Помимо прочего, группа организовывает для бывших военных поездки во Вьетнам, туда, где столько лет назад они участвовали в войне, о которой они никак не могут забыть.

В октябре 2010-го Томас Саал отправился во Вьетнам с доктором Тиком. Они посетили то самое место, где Томас пережил свою самую сильную психологическую травму: место, где его отряд распял тело убитого вьетнамского офицера. Я спросил его, нашел ли он свою потерянную душу. Вот что он мне ответил:

«Эта поездка была просто замечательной. Да, я обрел душу на том самом месте, где 42 года назад потерял ее. Кроме того, я читал свои стихи ветеранам армии Северного Вьетнама и Вьетконга. Я раздавал игрушки ученикам школы, которую мы с другими ветеранами, членами моей группы, построили десять лет назад. Во всех вьетнамских газетах напечатали фотографию, где я раздаю куклы детишкам, и рассказали об одном моем стихотворении, написанном от лица ребенка, пострадавшего от воздействия химического вещества. И еще я был на встрече анонимных алкоголиков в Ханое, как раз когда там отмечалось тысячелетие города.

Удивительная поездка!»

По возвращении Саал написал стихотворение, ознаменовавшее, как он считает, его окончательное выздоровление.

Возвращение домой

Теплый ветер морской овевает землю этих мирных людей,

Солнце освещает эту страну благоденствия,

Луна разгоняет ночной сумрак,

А мы, пилигримы, готовимся к возвращению домой

Из путешествия, что даровало нам возрождение.

Я благодарен всем тем, кто подарил мне выздоровление,

Кто помог мне пройти по этой священной дороге в поисках моей потерянной души.

Было время, когда мне казалось, что мир отвернулся от меня

И мне не на кого положиться.

Темнота окружала меня, окутывала меня,

Высасывая из меня жизнь, подобно тому, как губка впитывает воду.

Было время, когда я думал, что моя душа никогда не найдет успокоения,

Когда ночи были бессонными, а дни беспросветными.

Когда мои мысли были полны смерти,

Когда умирающие дети, жены, потерявшие мужей,

Отчаявшиеся солдаты бродили по коридорам моего сна.

Но сейчас все изменилось.

Прошлое осталось в прошлом, с ним навсегда покончено.

Эту часть моей жизни я отложу в сторону,

Как прочитанный роман.

Сегодня я снова дышу прохладным и свежим весенним воздухом.

Сегодня я могу размышлять о своей жизни и могу принять самого себя.

Я совершал ошибки, ноя их исправил.

Сегодня я обрел мир.

Сегодня я вернул свою душу.

Солнцу, освещающему рисовые поля Вьетнама,

Я дарю свое сердце.

Дождю, орошающему поля этого красивого народа,

Я дарю кровь, пульсирующую в моих венах.

Тем, кто привел меня сюда, в страну прощения,

Я протягиваю руку — в знак примирения.

А вам, кто читает эти строки,

Я дарю улыбку благодарности и пожелания счастья и мира.

Том Саал, ноябрь 2010 г.

P.S. Томас Саал продолжает работать во Freedom House в Кенте, штат Огайо, заботясь о бездомных ветеранах. Он активно поддерживает группу «Возвращение военных домой» и помогает наркоманам и алкоголикам в больнице святого Томаса в Акроне. Он говорит, что перестал постоянно испытывать злость, грусть, отчаяние и тоску. Он снова, после многих лет, научился улыбаться, смеяться, плакать. Иногда он даже счастлив. Он считает, что счастье похоже на бабочку — это сравнение он как-то услышал от одного своего друга-психолога. Оно иногда садится вам на плечо ненадолго, а потом снова улетает. Томас научился жить в мире с самим собой. Этот мир он искал целых 35 лет после возвращения из Вьетнама.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.