Семья

Наша семья может служить классическим примером для социологических теорий, причем – для любых, как критических, так и апологетических в зависимости от интерпретации одних и тех же фактов. Мой отец был мелким предпринимателем, но не из жажды наживы, не из любви к частной собственности и частному бизнесу, а просто в силу необходимости как-то заработать на жизнь.

Когда я появился на свет, произошел очередной крах теории и практики регулирующей роли государства в экономике и начался очередной подъем теории и практики свободного предпринимательства, свободного рынка, свободной конкуренции. В очередной раз в средствах массовой информации стали поругивать и затем совсем опускать имена Кейнса и кейнсианцев и превозносить и упоминать к месту и не к месту имена Хайека и хайекианцев. Все заговорили о Невидимой Руке, якобы управляющей свободным рынком. Потом я узнал, что ее выдумал Адам Смит еще в XVIII веке. Я узнал об этом именно потом, когда наступил очередной крах теории и практики свободной экономики и начался очередной расцвет теории и практики регулируемой экономики. Но это – потом. А когда начало пробуждаться мое сознание, эта Невидимая Рука владела моим воображением. Я ее видел в кошмарных снах. Она гонялась за мной, хватала за горло и душила. Это хватание за горло, как я узнал опять-таки потом, я выдумал не сам, а услышал от взрослых, которые постоянно говорили об этом. Меня удивляло, почему эта рука называлась невидимой, так как я ее видел очень отчетливо. Я постоянно рисовал ее. Я показывал мои рисунки. Невидимой Руки взрослым. Они переглядывались, качали головами, называли меня новым Пикассо и сулили будущее великого художника. Но я ничего, кроме этой Невидимой Руки, рисовать не умел. И как только о ней перестали говорить взрослые, я бросил рисовать и ее. Но ее власть над собою ощущал потом всю жизнь и ощущаю до сих пор. Я живу с таким ощущением, как будто Невидимая Рука управляет не только свободной экономикой, но и всеми прочими явлениями на свете. И моей жизнью тоже.

В деле отца было занято два наемных работника. Но родители сами работали вдвое больше, чем любой из них. Всю жизнь родителей можно описать словами «деньги», «кредиты», «проценты», «налоги», «долги». Раз в год две недели на курорте ниже среднего сорта. Раз в месяц посещение родственников, друзей, партнеров, зрелищных предприятий, врачей, одним словом – «выход в свет». Разумеется, не все перечисленные мероприятия каждый месяц, а лишь какое-то одно или от силы два из них. Ничего из ряда вон выходящего. Никаких светлых надежд впереди. Лишь бы удержаться на этом уровне, скопить что-то на старость и «зажить в свое удовольствие».

Вся жизненная философия отца сводилась к тому, что на планете шесть миллиардов человек живут еще хуже, чем мы, и потому мы должны быть счастливы. Жизненная философия матери была еще проще: экономить на всем и копить на старость. Я не усвоил ни ту, ни другую, так как с голодающими шестью миллиардами никаких контактов не имел, а экономить и копить мне было просто нечего.

Я остался единственным ребенком в семье – явление тоже характерное. Уже в конце XX века коренное население Запада достигло численного предела, и прирост стал происходить за счет притока иммигрантов из окружающего мира и незападных людей, уже прочно поселившихся на территории западных стран. Дети для коренного населения стали слишком дорогим и хлопотным удовольствием. Кошки, собаки, птицы и даже рыбы стали предпочтительнее для удовлетворения прирожденной людям любви к детям и заботы о них. Не помогали никакие меры, поощряющие рождаемость и препятствующие избавлению от нее. Проблема запрещения или разрешения абортов, породившая грандиозные баталии в парламентах, шумиху в средствах массовой информации, бесчисленные судебные процессы и уличные демонстрации, отпала сама собой вследствие прогресса медицины (противозачаточные средства), а также вследствие распространения СПИДа и других массовых болезней, предохранение от которых означало и предохранение от беременности. Большинство коренного западного населения стало заводить детей уже в довольно зрелом возрасте, когда появлялась какая-то уверенность в будущем. Так и я появился на свет, когда моему отцу было уже за сорок, а матери – за тридцать.

Родителей отца я не видел совсем. Родители матери еще были живы, но я видел их редко. Я не испытывал по отношению к ним никакой привязанности, так же как и они ко мне. Они изредка появлялись у нас, делали грошовые подарки, пили кофе, ели какую-то ерунду, которую ни в коем случае не стали бы есть дома, и говорили о деньгах, налогах, кредитах, процентах, долгах. Мы изредка навещали их, делали грошовые подарки, пили кофе, ели такую же ерунду и говорили о деньгах, налогах, кредитах, процентах, долгах. У матери был брат. Иногда он с женой и двумя детьми навещал нас. Было очень скучно. Говорили о деньгах, налогах, кредитах, процентах, долгах. Мы вздыхали с облегчением, когда они наконец-то убирались восвояси, сожрав все съедобное, что было в доме. Изредка мы тоже навещали их. И все было точно так же, как было, когда они навещали нас. Критики нашего общества усматривают в таких отношениях признак крушения семьи, апологеты же – признак подлинной свободы личности. Я воспринимал это как объективную реальность и относился к ней без всяких эмоций. К тому же родственные отношения тут ни при чем, так как все точно повторялось, когда нас навещали просто знакомые родителей и когда мы навещали знакомых родителей.

Никакой особой привязанности к родителям у меня не было, как и у них ко мне. Думаю, что это общее явление в нашей среде. Во всяком случае, я не встречал ни разу за всю мою жизнь людей моего возраста, которые любили бы свою семью и держались бы за нее. Всем нам прививали с рождения мысль, что мы должны научиться сами за себя постоять и сами о себе заботиться. Конечно, родители оплачивали образование и обучение, если имели на то средства. Но это делалось не из какой-то отвлеченной любви к детям, а в качестве вполне практичной инвестиции средств. Вообще деловые, практичные, расчетливые отношения преобладали и в семьях. В фильмах и в романах изображали счастливые семьи. Но они выглядели таковыми, поскольку брались вне делового аспекта жизни. Глядя со стороны, и наши реальные семьи могли выглядеть такими. Но это – лишь внешне. Впрочем, этого и было достаточно. К чему еще какие-то скрытые и глубинные интимные отношения, если того, что мы имели, было достаточно. С какой-то точки зрения, так было предпочтительнее. Что лучше – с интимностями, глубокими привязанностями, взаимным проникновением и души друг друга, но со злобой, ненавистью, завистью и прочими негативными страстями, которые являются неизбежными спутниками хороших «душевных» отношений, или без всего этого, но с вежливостью, сдержанностью, улыбками, формальным этикетом?

Впрочем, особой сдержанности, вежливости и улыбчивости в отношениях между родителями я не замечал, зато ненависти и злобы было более чем достаточно. Они не разводились только потому, что развод разорил бы их. К тому же они не могли договориться насчет меня, что тоже было связано не с чувствами, а с какими-то материальными расчетами. Так что они дотянули семейную жизнь до моего окончания школы и совершеннолетия и развелись. В результате развода отец потерял все: женщины в нашем обществе имеют во многих жизненно важных отношениях преимущества. Мать я после этого ни разу не видал. Отец с трудом нашел самую низкооплачиваемую работу на местном Кладбище Душ.