Эмансипация во Франции

Мы уже говорили о работе комиссии Малерба, которой Людовик XVI поручил улучшить положение евреев после того, как будет урегулирован статус протестантов. По легенде король якобы сказал Малербу: «Господин де Малерб, вы уже превратились в протестанта, а теперь я сделаю из вас еврея!» Предварительно, еще в 1782 году, был уничтожен последний оплот средневековых уложений о евреях: отменили специальную подушную подать, которая еще существовала в Эльзасе. В эдикте Людовика XVI указывалось: «… сохранение по отношению к некоторым нашим подданным повинностей, унижающих человеческое достоинство, противны чувствам, которые мы распространяем на всех наших подданных».

Этот гуманный акт вызвал только одно существенное возражение: Парижский парламент отказался его регистрировать, полагая, что «он повлечет крайне опасные последствия, поскольку тем самым будет означать общественное признание права евреев проживать на территории королевства». Безусловно, здесь проявилась специфически буржуазная иудеофобия, особенно характерная для парижской буржуазии.

Затем состоялся созыв Генеральных штатов, в результате деятельности которых осталась колоссальная документация о состоянии общественного мнения во Франции накануне революции в «наказах третьего сословия депутатам Генеральных штатов» (т. н. «Cahieis des Doleances», т. е. тетради жалоб). В провинциях, где имелось еврейское население, эти наказы изобиловали жалобами против евреев, особенно в Эльзасе и Лотарингии, где все три сословия, видимо, были едины по этому поводу: «Только интонации меняются: духовенство поучает, дворянство обличает, законники аргументируют. Но по сути дела все единодушны. Евреев стало слишком много, и их ростовщичество разоряет население деревень… » (Морис Либер). Но речь шла не только о ростовщичестве – если судить, например, по тетради духовенства Кольмара, зло было гораздо более глубоким:

«Евреи ежедневно демонстрируют столь пагубные примеры причиняемых ими притеснений, грабежей, алчного двуличия, они являются основной, первостепенной причиной нищеты народа, потери им чувства активности, так что этот класс, в прошлом славный своим германским характером, ныне пребывает в моральном упадке и деградации… [по всем этим причинам] следует разрешить вступать в брак только старшим сыновьям каждой еврейской семьи».

В тетрадях дворянства, чаще чем у духовенства или третьего сословия предлагались более революционные и просвещенные способы. Так, в тетрадях Туля и Меца констатировалось, что «евреям запрещены все честные способы обеспечивать свое существование» и предлагалось «разрешить им заниматься свободными и техническими профессиями наравне со всеми остальными подданными Его Величества», а парижская знать, видимо, имела в виду то же самое, предлагая в своей тетради «внимательно отнестись к судьбе евреев».

Что касается точки зрения всех трех сословий в целом, то, в основном, она была враждебной евреям; к этому можно добавить и невысказанное мнение «молчащих классов», «четвертого сословия», т. е. масс сельского пролетариата. В Эльзасе они выразили свое мнение на фоне Великого Страха июля 1789 года через волну грабежей и погромов, в результате которых тысячи евреев были вынуждены искать убежище в соседней Швейцарии.

К тому же евреи не были абсолютно пассивными и составили свои собственные «жалобы». Здесь следует иметь в виду, что к этому времени во Франции сложилось много различных типов евреев, которые в социальном и культурном плане имели только одну общую черту, а именно – всех их называли евреями. Мы уже говорили о пропасти, которая разделяла «ашкеназов» с востока (это была самая многочисленная группа) от «сефардов» с юго-запада, к которым были близки авиньонские евреи, называемые «папскими евреями». (Имеются в виду евреи, проживающие на территории, принадлежавшей римским палам в 1274-1791 гг. [Comtat-Venais-sin], т. е. с эпохи «авиньонского пленения пап». – Прим. ред. ] Кроме этого в Париже в то время жило несколько сот «полускрытых» евреев, часть которых поддерживала новые идеи. С востока немецкие евреи посылали в Париж свои делегации в стремлении разрешить проблему «козы и капусты», т. е. добиться отмены ограничений в правах, одновременно сохраняя свою общинную автономию, внутренние законы и ортодоксальные традиции; португальские евреи стремились держаться поодаль от своих компрометирующих единоверцев, публично выражая несогласие с их демаршами; в конце концов, по мере углубления Революции небольшой группе парижских евреев удалось преодолеть колебания Учредительного собрания и вынудить его принять главное принципиальное решение.

Эти двусмысленности и противоречия соответствовали масштабам французского макромира. Так, буржуазия, изо всех сил стремившаяся уничтожить привилегии знати, говорила и действовала от имени народа, французские протестанты, угнетаемые церковью, в качестве оружия нападения использовали проблему эмансипации евреев. Во время обсуждения Декларации о правах человека официальный представитель протестантов Рабо де Сент-Эть-ен, выступая в защиту своих единоверцев, одновременно высказался и в пользу «народа, изгнанного из Азии»:

«Итак, господа, я требую для французских протестантов, для всех некатоликов королевства того же, чего вы требуете для себя – свободы и равенства прав; я требую этого для народа, изгнанного из Азии, не имеющего постоянной территории, всегда угнетаемого и преследуемого уже более восемнадцати веков. Этот народ примет наши нравы и обычаи, если наши законы позволят ему слиться с нами; мы ни в коей мере не должны осуждать его мораль, потому что она является результатом нашего варварства и унижения, которому мы их несправедливо подвергаем!»

В этом тексте нельзя не увидеть идеи аббата Грегуара и других «возродителей» евреев.

21-23 декабря 1789 года Учредительное собрание занялось принятием конкретных решений. Полное освобождение протестантов было одобрено без особых трудностей, и заодно гражданские права были предоставлены комедиантам и даже палачу. Только евреям было в них отказано из-за возражений представителей духовенства и восточных провинций. К тому же сторонники еврейской эмансипации, такие, как аббат Грегуар или Мирабо, признавали, что евреи представляют собой народ в состоянии упадка, подчиняющийся варварским законам, но в соответствии с великой традицией Просвещения они хотели его возродить и реформировать, в то время как их противники надеялись удержать его в прежнем состоянии. «Философская» концепция была прекрасно сформулирована на этом заседании в замечании Робеспьера: «Пороки евреев рождаются из того унижения, в которое вы их погрузили; они станут добродетельными, когда смогут увидеть, какие преимущества это приносит!»; еще более удачная формулировка была предложена Клермон-Тоннером: «Все – евреям как гражданам, ничего как народу!»

Проблема достижения согласия между талмудической традицией рассеяния и эмансипаторскими концепциями Просвещения была крайне тяжелой, если вообще разрешимой: мы уже видели, какие страдания она причинила «доброму еврею» Мозесу Мендельсону.

В противоположном лагере епископ Нанси Ла Фар, великий защитник Людовика XVI аббат Мори и особенно будущий монтаньяр и член Директории депутат от Эльзаса Ревбелл приводили аргументы для доказательства неисправимости евреев, так что из-за серьезных угроз (опасности еврейского господства или риска вызвать народный взрыв) сохранялась необходимость ничего не менять в их положении. Короче говоря, одни хотели развивать евреев, но ликвидировать традиционный иудаизм, а другие, напротив, не трогать иудаизм, но сохранить угнетение евреев. Эти две основные возможности еще будут нам встречаться достаточно часто в других странах и в другие эпохи. В конце концов, четырьмястами восемью голосами против четырехсот трех Учредительное собрание приняло следующее постановление: «Национальное собрание признает некатоликов, способными выполнять все гражданские и военные виды деятельности, за исключением евреев, о которых оно оставляет за собой право высказаться в дальнейшем».

Однако нельзя не настаивать на том, что евреи и иудаизм были лишь словами, за которыми скрывались совершенно различные реалии, так что их положение как нехристиан в лоне западной цивилизации было единственным, что их объединяло. «Португальские евреи», составлявшие неотъемлемую часть буржуазии Бордо, предприняли самостоятельные действия и добились равенства в правах месяцем позже, 28 января 1790 года. Это прошло не без трудностей, заседание продолжалось одиннадцать часов без перерыва и было самым бурным в истории Учредительного собрания. В своей характерной манере газета Мирабо писала по поводу яростной обструкции, устроенной представителями духовенства: «Антииудейская партия сама воссоздала образ синагоги». В результате, решающую роль сыграла поддержка дела эмансипации сефардов жирондистом де Сезом от имени города Бордо, тогда как муниципалитеты Эльзаса, особенно городов Страсбурга и Кольмара, изо всех сил выступали против эмансипации ашкеназов. Со своей стороны Ревбелл провозгласил во время бурной перепалки во всю силу своих легких: «Господа, вам предлагают объявить, что евреи Бордо не имеют ничего еврейского!»

Замечательный хроникер Леон Кан, чей труд «Евреи Парижа во время Революции» является источником первостепенной важности, полагал, что можно сделать следующее обобщение – всеобщая эмансипация оказалась возможной только после попытки бегства короля за границу. Это замечание позволяет сделать серьезные выводы. В самом деле, вопреки весьма весомой поддержке Коммуны города Парижа (речь здесь идет о Коммуне 1789-1794 гг. – Прим. ред. ) и несмотря на то, что парижские евреи постоянно проявляли свойственный им дух Просвещения, на протяжении целых десяти месяцев Учредительное собрание отказывалась вернуться к рассмотрению этого вопроса. Все изменилось после знаменитого вареннского дела (22 июня 1791г. в Варенне был арестован бежавший Людовик XVI. – Прим. ред. ). Это историческое событие разрушило священную ауру, окружавшую христианнейшего короля французов, без чего невозможно представить суд над королем и его казнь, т. е. главное событие Французской революции.

27 сентября 1791 года Конституционное собрание прежде чем закрыть заседание почти единогласно приняло постановление о полной эмансипации евреев; немногие противники этого решения не выдвинули серьезных возражений. Председательствовавший на заседании Рено де Сен-Жан д'Анжели выступил с предостережением: «Я требую, чтобы призвали к порядку всех тех, кто намеревается возражать против этого предложения, поскольку тем самым они поднимут руку на Конституцию». Угроза была достаточно прозрачной. Времена изменились, новый дух царил в Париже, дух, который будет воодушевлять процесс над Людовиком XVI и кампанию против христианства. Все происходило таким образом, как если бы процесс, который должен был привести к цареубийству, заранее способствовал делу оправдания народа-богоубийцы.

«Добронамеренные» граждане тем сильнее горевали по поводу еврейской эмансипации. Вспоминая 1789 год, аббат Жозеф Леман, еврей, принявший христианство, писал через столетие после этих событий: «День 23 декабря 1789 года стал глубоким унижением для нашего народа, но это был день высшей справедливости! Да, палач заслуживал общей с нами реабилитации, ибо палач убивает только людей, притом виновных, а мы, мы погубили Сына Господа, невинного!» Кроме того, можно сопоставить дело евреев с вопросом о цветных, которым в том же сентябре было отказано в гражданских правах. И если на следующий день после решения об эмансипации евреев, 28 сентября, Учредительное собрание проголосовало за запрещение рабства, то под давлением крупных плантаторов оно было сохранено в колониях. В этом случае предрассудки или «физическое отвращение» сочетались с воздействием могущественных заинтересованных сил. Что же касается евреев, то в дело не были вовлечены никакие организованные крупномасштабные интересы ввиду их малочисленности, гетерогенности и разбросанности. В этих условиях эмансипация могла быть провозглашена во имя чисто идеологических соображений, во имя торжества принципов, и в каком-то смысле это придает всему происшедшему особое величие.

Евреи, и прежде всего евреи Парижа, прилагали все возможные усилия, чтобы добиться решения этого жизненно важного для них вопроса. Но в остальном они не сыграли практически никакой роли во Французской революции. Похоже, что на востоке страны они оставались в своем большинстве не только пассивными, но даже безразличными, или по крайней мере сдержанными наблюдателями за ходом дебатов об их будущей судьбе. Интересно отметить в этой связи, что никогда, ни в одном случае не было попыток со стороны современников приписать крах монархии и гонения на христианскую церковь заговору евреев. Только в дальнейшем, как мы это увидим, появятся подобные интерпретации. Верно, что ищущие простых и манихейских (т. е. черно-белых, разделяющих мир на абсолютное добро и зло. – Прим, ред. ) объяснений через влияние оккультных сил, действующих во мраке, скорее могли иметь в виду протестантов, более многочисленных и могущественных: подобные голоса начали раздаваться с 1790 года, и в дальнейшем их количество возрастало.

Таким образом, за редкими исключениями евреи не фигурируют ни среди активных, ни среди пассивных участников Террора. Но кампании по дехристианизации естественно сопровождались и кампаниями против иудаизма, что можно видеть на примере той критики, с которой «Бюллетень Общественного спасения» обрушился на обряд обрезания:

«Прежде чем этот кошмар будет остановлен, сколько детей могут пасть жертвами этого иудейского обряда? Сей предмет, весьма интересующий общество, еще не привлек внимания наших законодателей. Необходим конкретный закон, запрещающий потомкам Авраама делать обрезание детям мужского пола… »

Встречались также раввины, которые по примеру кюре и пасторов выставляли напоказ свою гражданственность. Так, некий Соломон Гессе, «еврейский священник в Париже, 20 брюмера II года объявил, что у него «нет иного Бога, чем бог свободы, иной веры, чем вера в равенство», и предложил родине «тканые серебром нашивки со своих иудейских украшений». Если как в Париже, так и в провинции еврейская религия подвергалась таким же преследованиям, как и все другие религии, то можно думать, что многовековая привычка к полуподпольному существованию помогала сторонникам иудаизма более успешно избегать якобинских молний. Однако возникает очень четкое впечатление, что в отношении иудаизма фанатизм культа Разума удваивал свою ярость, особенно в восточных департаментах, опираясь на традиционные антиеврейские чувства.

Весьма показательной в этом отношении является популярная брошюра, прославляющая Марата, где он сравнивается с Иисусом, «который также пал под ударами фанатиков в разгар своих усилий по спасению рода человеческого», В восточных департаментах велась открытая антиеврейская пропаганда. Член Конвента Бодо, комиссар Рейнской и Мозельской армий, даже предлагал новый вид возрождения евреев – «возрождение посредством гильотины»:

«… у них всегда алчность вместо любви к родине и жалкие суеверия вместо разума. Я знаю, что некоторые из них служат в наших армиях, но, исключая их из дискуссии по поводу их поведения, не следует ли применить к ним возрождение посредством гильотины?» В то же время (брюмер, II год) все муниципалитеты департамента Нижнего Рейна получили приказ «немедленно собрать все иудейские книги, и особенно Талмуд, а также любые знаки их религии, чтобы в десятый день второй декады устроить аутодафе во имя Истины из всех этих книг и знаков религии Моисея». Похоже, что этот приказ не был выполнен, поскольку, когда наступил месяц плювуаз, т. е. через три месяца, в другом циркуляре объявлялся запрет «гражданам порочить прекрасное имя гражданина и смешивать его с именем еврея, собираться в их так называемых синагогах и кривляться там в честь древних праздников, используя непонятный язык, с помощью которого можно легко нарушить общественную безопасность». Второго термидора речь уже идет не об их суевериях, но о финансовой деятельности, которая ставится в вину эльзасским евреям, и муниципалитеты округа получают приказ «не сводить глаз с этих опасных существ, прожорливых пиявок на теле граждан".

На противоположном краю Франции португальские евреи не навлекали на себя подобных обвинений, тем не менее их революционный энтузиазм также был не слишком горячим. На многих крупных коммерсантов и банкиров Бордо были наложены штрафы и обязательства обеспечивать нужды санкюлотов; самую большую сумму в двенадцать тысяч ливров должен был выплатить банкир Шарль Пейксотто, обвиненный в «нападках на аристократию даже при прежнем режиме, вплоть до претензий на происхождение из рода левитов, что делает его самым знатным человеком королевства… » Генеалогические притязания иберийских евреев хорошо известны: по другую сторону Пиренеев семья Га-Леви, или Санта-Мария, заявляла о еще более царственном происхождении (Семья Санта-Мария, происходящая от принявшего христианство раввина Га-Леви, в XVI веке получила почетный статут христианской «чистой крови», поскольку она претендовала на происхождение из семьи Святой Девы (см. мою книгу «История антисемитизма. Эпоха веры», М. 1997, с. 125).).

Как писал хроникер из Бордо Детшеверри, «штраф был бы еще больше, если бы Комиссия вовремя не отметила, что Пейксотто проявил самое большое рвение при покупке национального имущества. Что же касается эльзасских евреев, то они воздерживались от покупки национального имущества прежде всего по традиции, а затем, по всей вероятности, из-за скептицизма по поводу будущего Революции. Похоже, что видные португальские евреи разделяли этот скептицизм, если судить по контактам, которые они поддерживали в 1791-1793 гг. с партией короля в Париже и Лондоне по вопросам конституции, а также в Ланде, своеобразной еврейской вотчине под сюзеренитетом французской короны. Это дело, известное нам только благодаря рапорту Жозефа Фуше, могло иметь отношение к очень старому проекту, поскольку в заметке Монтескье по поводу создания «еврейского города» недалеко от Байонны уже обсуждался этот вопрос (мы уже говорили об этом выше). Эта идея пробуждает особое отношение и политические надежды у евреев-сефардов, совершенно чуждых ашкеназскому иудаизму того времени.

Итак, французские евреи, имевшие во время Французской революции некоторые особые причины для беспокойства, в своем большинстве не проявляли по ее поводу чрезмерного энтузиазма. Эмансипация, перевернувшая с наполеоновских времен жизнь всех евреев к западу от Вислы, вначале привела к большим изменениям только тех из них. кто начал эмансипироваться самостоятельно. Вероятно, то же самое происходило в соседних странах по мере того, как армии Республики приносили туда революционные идеи. В ноябре 1792 года генерал Кюстин обещал евреям рейнских государств положить конец их подлому рабству: «… вскоре повсюду, где будут развеваться священные знамена свободы, никто не будет страдать, не будет ни рабов, ни тиранов!» В 1795 году новая «Батавская республика» предоставила политические права всем своим гражданам, включая евреев.

В ходе своих кампаний Бонапарт освободил основную часть итальянских евреев, включая и относящихся к Папскому государству. Но нельзя утверждать, что все сыновья Израиля единодушно радовались этому. Так. гордые сефарды Амстердама, полностью удовлетворенные своим особым статусом, совершенно не стремились получить политические права, как об этом свидетельствуют начавшиеся вскоре внутренние конфликты и расколы в общине. Униженные рейнские евреи, а также евреи Италии легче поддались убеждению, о чем отныне свидетельствует их франкофилия. В других германских странах полная или частичная эмансипация евреев, также происходившая под французским влиянием, была введена местными правительствами, о чем мы еще поговорим ниже. Новое французское евангелие распространило свое влияние вплоть до отдаленной Португалии, где многие тысячи марранов или псевдомарранов еще находились под властью старых статутов «чистоты крови». В 1809 году во время французской оккупации они стали основными вдохновителями профранцузской партии, намеревавшейся предложить корону страны маршалу Жюно.

Именно таким образом Франция превратилась в защитника и поборника эмансипации евреев на значительной части Европы. Но с 1800 года Франция – это Наполеон, в котором она себя мистически познает и который «хочет того же самого, что и последний из его гренадеров, только в тысячу раз сильнее», что вносит в наше исследование проблему индивидуальной психологии.

На первый взгляд кажется, что применительно к еврейской проблеме больше, чем в какой-либо иной области, Наполеон был верным сыном Революции, а именно «Горы» («la Montagne» – радикальная часть Законодательного собрания. – Прим. ред. ). Он хотел возродить евреев, т. е. деиудаизировать их, и частично ему это удалось. Его суждения о сыновьях Израиля, преимущественно базировавшиеся на деистских взглядах того времени, были достаточно жесткими. Этот противник «идеологов» не особенно интересовался проблемой ответственности, которую создавало их порабощенное положение, так что собранные по частям эти суждения могли бы составить основу для небольшого антисемитского катехизиса. Они сочетали старый теологический предрассудок с зарождающимся научным суеверием: «Евреи – это подлый, трусливый и жестокий народ». «Это гусеницы, саранча, опустошающая деревни». «Зло происходит прежде всего от этой неудобоваримой компиляции, известной как Талмуд, где рядом с подлинными библейскими традициями можно найти самую испорченную мораль, как только речь заходит об их взаимоотношениях с христианами». Тем не менее евреи, по его мнению, составляют особый народ (une race), и этот народ проклят: « Я не претендую на то, чтобы избавить от поразившего его проклятия этот народ, который, видимо, является единственным, на кого не распространяется искупление, но я хотел бы сделать для него невозможным распространение зла… »

В глазах Наполеона средство состоит в подавлении еврейского наследия, которое должно раствориться в христианских народах. Это тяжелая задача: «… добро совершается медленно, и большое количество порочной крови может улучшиться только со временем». «Если из трех браков один окажется смешанным еврейско-французским браком, кровь евреев перестанет быть какой-то особенной».

На деле Наполеон управлял евреями крепкой и умелой рукой; однако его политические и административные замыслы играли определенную роль в визионерских мечтах, а возможно, и в суеверном страхе.

После экспедиции в Египет он обратился к евреям с прокламацией, предлагая им вступить под его знамена, чтобы отвоевать Землю обетованную. Но они остались глухими к его призыву, и проект может быть отнесен к числу «восточных чудес». Через три или четыре года, став Первым Консулом, Бонапарт занялся урегулированием религиозных вопросов. Однако закон 18 жерминаля X года об организации католического и протестантского богослужения не затрагивал иудаизм: «… что касается евреев, то это отдельный народ, так что его вера не смешивается ни с какой другой; поэтому у нас еще будет время заняться ими отдельно позже». Это время наступило после провозглашения Французской империи весной 1806 года, и имеется достаточно оснований для предположения, что его первоначальное намерение состояло в лишении их гражданских прав. Но Государственный Совет, в котором заседали старые юристы революционной эпохи (Рено де Сен-Жан д'Анжели, Бено, Берлье), сумел оказать на него сдерживающее влияние. В конце концов Наполеон решил, что сначала необходимо проникнуть в лущу к евреям. Он собрал в Париже их представителей на «Генеральную ассамблею».

Хотели ли они оставаться французами? Были ли они готовы в случае необходимости выбросить за борт закон Моисея? На двенадцать заданных им затруднительных вопросов делегаты дали самые удовлетворительные ответы.

«Считают ли евреи Францию своей родиной и чувствуют ли себя обязанными ее защищать?» – «Да, до самой смерти!» – единодушно воскликнула Ассамблея. Но новые патриоты вновь сделались «жестоковыйным народом» (библейское выражение, см. Исход, 34, 9; Второзаконие. 10, 16; 31, 27; и др. – Прим. ред. ), когда возник вопрос о смешанных браках – император желал, чтобы раввины открыто поощряли такие браки. Избежав прямого столкновения с самодержцем, Ассамблея сумела дать уклончивый ответ. В целом экзамен был выдержан успешно, и у комиссаров (Пакье, Портали) осталось благоприятное впечатление. Еще было необходимо найти средство, чтобы связать пестрое еврейское население империи от Нидерландов до Италии решениями, утвержденными на Ассамблее: комиссары были крайне удивлены, когда услышали, что не существует никакой организованной власти, никакого центрального правительства, которому бы подчинялись все, кто хранит верность закону Моисея. (Это удивление иногда испытывают и в наши дни.) В этих условиях возникла идея собрать в Париже Великий синедрион, который через промежуток в восемнадцать столетий возобновит связь с традицией собственного правительства Израиля.

Эта идея сразу же зажгла воображение Наполеона. Помимо того, что это послужило бы средством возрождения евреев и контроля над ними, гениальный оппортунист решил, что сможет использовать подобный орган в своей большой политике. Проект был им окончательно разработан в течение последних месяцев 1806 года одновременно с планом континентальной блокады. Без сомнения он рассчитывал на набожную верность еврейских деловых людей, которые помогут ему морить Англию голодом. Новое правительство Израиля должно было в точности воспроизводить древний образец и насчитывать то же число членов (семьдесят один), носящих те же титулы. Приглашения были разосланы далеко за пределы империи во все еврейские общины Европы. Необыкновенно торжественное открытие состоялось 9 февраля 1807 года в бывшей капелле Сен-Жан на улице Пилье, которая была переименована в улицу Великого Синедриона.

Но подобный способ возрождения евреев вызывал множество неприятных и даже провокационных ассоциаций для христианских чувств. Разве не Синедрион был тем еврейским судом, который принял условия Иуды и отсчитал ему тридцать сребреников? Разве не там произошла ужасная сцена, когда Сына Божия били по лицу, плевали на него и всячески оскорбляли? Иными словами, разве не был Синедрион орудием богоубийства? Это открывало двери полету воображения. Зарубежная антинаполеоновская пропаганда долго и энергично разрабатывала эту тему, которая дополнила сюжет о Наполеоне-антихристе, как мы это увидим в дальнейшем. Во Франции даже лояльные католики высказывались по этому поводу, «Для христианства несчастное положение евреев есть доказательство, которое преждевременно хотят уничтожить… » – писал Бональд, сравнивая еврейский Синедрион с Конвентом философов. В анонимном памфлете, конфискованном полицией, Наполеон представлялся как «помазанник Господа, который спасет Израиль». А разве этот новый еврейский мессия сам нееврейского происхождения? Сие утверждение опубликовал орган французских эмигрантов в Лондоне «Л'Амбигю», и это обвинение оставило свой след в людской памяти.

Быстрый роспуск Синедриона позволяет думать, что все эти кампании подействовали на Наполеона до такой степени, что также пробудили в нем какой-то суеверный страх. В самом деле, это собрание с тысячелетним именем провело лишь несколько заседаний, на которых были ратифицированы решения, до того принятые «Генеральной ассамблеей»; 9 марта 1807 года, через месяц после своего торжественного открытия Синедрион был распущен, и больше никогда не поднимался вопрос о возобновлении его работы,

К тому же не только евреи из других стран, но даже и евреи империи не высказывали чрезмерного энтузиазма по поводу учреждения, призванного управлять ими под имперским контролем. В результате, каковы бы ни были его мотивы, Наполеон отказался от своего великого политико-мессианского плана. В конечном итоге он ограничился тем, что своим указом от 17 марта 1808 года, прозванным «позорным», наложил на евреев частичные ограничения, варьировавшиеся в разных департаментах: евреи департаментов Сены и Юго-Запада (к которым в дальнейшем были добавлены и многие другие) сохранили весь объем своих прав; в других департаментах вводились дискриминационные меры, ограничивающие права евреев на поселение и занятия коммерцией. Указ 17 марта, разоривший много еврейских семей, был вызван логикой борьбы с ростовщичеством, но кропотливые расследования «еврейских злоупотреблений», которые предписывались префектам в этой связи, еще один раз демонстрируют нам, в какой мере их дурная репутация прежде всего определяется самим фактом их еврейской принадлежности.

Так, префект департамента Воклюз, констатируя, что ни один из шестисот тридцати одного еврея его департамента не заслуживает того, чтобы называться ростовщиком, писал: «Я полагаю, что тот вид злоупотреблений, о котором вы мне говорите… – это преступление, о котором заставляет думать само имя этого народа, которое во все времена делало их изгоями, т. е. ростовщичество». В более краткой форме префект департамента Мон-Тоннер утверждал: «… что в Майнце самыми худшими евреями являются некоторые христиане». Приведем также пространный доклад Фошо, префекта департамента Сены, в котором проводилось различие между природными евреями и новыми евреями, единственными кто занимается еврейскими махинациями;

«… среди множества отдельных лиц, организовавших эти скандальные ростовщические лавки, уничтоженные благодаря мудрости правительства, в деятельности которых были обнаружены самые характерные еврейские махинации, не оказалось ни одного настоящего еврея. Таким образом, нет ни одного природного еврея во всей этой корпорации, известной в Париже под названием «черная банда», которая в департаменте Сены заполняла залы судебных распродаж, оттесняя честных покупателей и захватывая все, что выставлялось на продажу, чтобы затем перепродавать по более высокой цене, обманывая тем самым государство и подкупая отдельных лиц. Многие евреи, подобно другим гражданам, приобретали государственное имущество, чтобы пользоваться им, но среди них не было тех, кто покупал бы его для перепродажи. И абсолютно очевидно, что при совершении этих покупок они были вынуждены, подобно другим честным покупателям, платить дань новым евреям из черной банды».

Таким образом, под пером высокопоставленного чиновника империи можно обнаружить различие, столь характерное для средних веков, между «евреями», «христианами, впавшими в иудаизм» и «евреями, принявшими христианство».

Там, где было достаточно много евреев, которые могли бы заниматься «еврейскими профессиями», как, например, в рейнских департаментах, они служили прикрытием для тех христиан, которые не осмеливались открыто делать «еврейские дела». В докладах префектов и мэров многократно отмечается это положение вещей, которое мэр Меца описывал следующим образом;

«Покупатели государственного имущества как для собственных целей, так и по подряду, обращались к евреям за кредитами и получали у них деньги за очень высокий процент, потому что у самих евреев денег было мало, и они действовали как посредники для неевреев. Эти люди хотели получать высокую прибыль, но при этом сохранять видимость порядочных людей, какими они были известны в обществе. Таким образом, позор падал на голову евреев, а доход доставался другим. Свобода денежного обращения также способствовала расцвету ростовщичества; в Меце ростовщиков можно встретить во всех классах общества… "

Однако комиссары императора всю вину возлагали на одних евреев:

«Можно утверждать, что [евреи] приучали тех, кого они обирали, праздности и продажности, и они лишали моральных устоев тех. кого не обирали. Государственные нотариусы, развращенные ими, использовали их услуги, чтобы в тайне совершать свои постыдные дела, слуги и поденщики приносили им полученное за работу, чтобы они пустили это в дело вместе с собственными деньгами. Таким образом, определенное количество французов забросило полезные занятия, поскольку они привыкли жить не работая, а извлекая доходы из ростовщичества… "

В некоторых из этих «полезных профессий», о которых говорят комиссары императора, в науках и искусствах, но особенно в военном деле, новое поколение евреев успешно проявляло себя во все возрастающих масштабах, как мы это увидим в дальнейшем. Тем не менее режим ограничений для евреев сохранялся до самого конца империи. Завершить дело эмансипации французских евреев выпало на долю правительства Людовика ХVШ, воздержавшегося в 1818 году от продления действия «позорного» указа от 17 марта 1808 года.