КСЕНИЯ МЕЩЕРЯКОВА «Софи — наш ребенок, им придется смириться»

^{ИВАН + АЛЕКСАНДР}

Ксения прожила в США больше 10 лет, но грин-карту получила совсем недавно: только после того, как Верховный суд отменил Закон о защите брака и ее супруга Лиза, гражданка США, смогла поручиться за нее. Ксения работает на неполную ставку психотерапевтом, а остальное время сидит с их полуторагодовалой дочкой Софи, Лиза же работает юристом по иммиграционным делам. Уже живя в США, Ксения помогала запустить в Санкт-Петербурге в 2008 году ЛГБТ-кинофестиваль «Бок о бок». В 2013 без наращения организаторам фестиваля удалось отбить атаку прокуратуры, обвинившей их в нарушении нового федерального закона об «иностранных агентах». Некоторые города отказались от проведения кинофестиваля, но в конце ноября десятки фильмов с ЛГБТ-тематикой, несмотря на трудности, были показаны в самом сердце Санкт-Петербурга.

Мы познакомились с Лизой в Санкт-Петербурге в 1999 году. Мне было 24 года, ей на год больше. В Петербурге она работала над диссертацией, ее специальность — история Кавказа. Лиза армянка, из Ирана, но выросла в США, куда ее семья перебралась после революции 1979 года. Мы встретились в первую же неделю ее пребывания в городе, на дне рождения кого-то из друзей-художников в такой старой-старой мастерской.

Мы странно встретились, потому что мой друг-американец сказал мне, что Лиза лесбиянка. А я тогда еще не была готова к этому разговору, я сама себе еще ни в чем не призналась, не знала ни одной лесбиянки, поэтому немного избегала контактов с ними. Думаю, Лиза ушла с вечеринки с мыслью, что она мне не понравилась. А у меня было чувство, что что-то произошло. Вообще-то я вполне адекватный человек, но в тот вечер испугалась. Лиза была симпатичной, моего возраста, умница, и мне захотелось разобраться, что со мной происходит, что это на меня нашло. Так что я позвонила ей, мы встретились и просидели в кафе на Невском до утра. Самое смешное, что она говорила на английском, а я по-русски, и мы друг друга понимали, язык у нас был на слуху, но ни одна из нас не могла бегло говорить на другом языке.

Лиза тогда приехала в Петербург всего на два месяца, и очень скоро мы стали парой; мы были очень счастливы. Потом она уехала в Армению, продолжать работу, а я все это время путешествовала по России — почти весь следующий год. Потом Лиза вернулась в США, и мы полтора года не виделись; Питер стал казаться мне куда скучнее. Мы продолжали поддерживать отношения, перезванивались, но тогда это было очень дорого, в России еще не было телефонных карточек, и иногда довольно неудобно: Лизе по телефону было трудно понимать мой русский и наоборот. Потом она приехала на Новый год, в 2001 без наращения. Было так странно вдруг осознать: вот человек, который мне нужен.

Так у меня появилась идея (которую Лиза всячески поддерживала) продолжать учебу за границей. Я получила стипендию на изучение арт-терапии в Нью-Йорке. Отправилась в Нью-Йорк, а Лиза в это время была в Вашингтоне, заканчивала докторантуру, но потом она тоже приехала в Нью-Йорк и мы поселились вместе, сняли в Вест-Виллидж маленькую квартирку.

Тогда это еще не был такой фешенебельный район, бутиков было гораздо меньше. Мы жили совсем рядом с Marie’s Crisis — это кафе с живой музыкой, и магазином Kim’s Video, который теперь закрылся. До приезда в США я видела от силы пять фильмов про лесби, поэтому, пока мы там жили, я пересмотрела, наверное, все картины про ЛГБТ, которые были в Kim’s Video, там можно было взять кассету на ночь за полтора доллара. Этот мой опыт очень помог мне в подготовке фестиваля «Бок о бок» — я смогла сама составить документальную программу. В 2008 году, в год запуска, мы привезли Джона Кэмерона Митчелла, он показал свой фильм «Хедвиг и злосчастный дюйм». Полиция пыталась сорвать фестиваль, но он все равно прошел, пусть и полуподпольно. Я в тот год не поехала в Петербург, но в 2009 была, работала на фестивале. Я пять лет не приезжала в Россию: боялась, что меня не выпустят назад в США, чтобы быть с Лизой.

Нашим семьям понадобилось много времени, чтобы понять нас. Много времени и много труда. Но они проделали большой путь, за последний год много всего случилось. Как только я узнала, что Лиза беременна, что все это всерьез, стало ясно, что с прятками пора кончать. Все изменилось, когда в июне 2012-го появилась Софи. Они поняли: мы те, кто мы есть, Софи — наш ребенок, им придется смириться.

Лизина мама приехала после родов и помогала нам, моя мама приехала через год, на первый день рождения Софи. Моя мама относится к ней как к внучке, хотя ей это нелегко дается, но она решила, что это важно — рассказать своим родственникам, братьям и сестрам обо мне и моей семье. Еще маме важно, что Софи говорит по-русски, так как мама не знает английского. Мы общаемся по скайпу несколько раз в неделю, по утрам. Насчет Софи мы договорились так: дома я говорю с ней по-русски, Лиза по-армянски, а на людях мы говорим по-английски.

Мы поженились за месяц до рождения Софи. Я уже давным-давно жила в США, каких только виз у меня не было — и студенческие, и рабочие. Но положение мое оставалось шатким, каждый раз, когда я хотела поменять работу, возникали трудности. Да и во время работы стало вылезать то одно, то другое. Теперь, благодаря решению Верховного суда, все иначе. У меня твердая почва под ногами. Все бумаги в порядке. Я получила вид на жительство. Значит, можно выходить из подполья.

Знаете, как иногда нравится какой-то запах, а почему, объяснить не можешь? Или как не можешь жить без каких-то произведений искусства. С Лизой у меня так же. Она интеллектуалка, всем интересуется, мы постоянно с ней что-то обсуждаем. Ей интересно, какая я, какая у меня семья. Это она меня сюда притащила, не только в физическом смысле, а по-настоящему, действительно помогла мне здесь освоиться. Она очень глубокий человек. И нас всего двое. У нас нет бебиситтера, нет бабушек-дедушек в Нью-Йорке, которые могли бы присмотреть за Софи. А еще она — мой товарищ, который не бросил меня во время всех этих моих иммиграционных мытарств.

Когда Лиза решилась и забеременела, это заставило нас повзрослеть. У нас теперь есть маленький человечек, ребенок, новый фронт работ, так сказать. И мы чувствуем себя достаточно сильными, чтобы понимать: мы хорошие родители-геи. И что важно, не просто хорошие. Я лучшая мать для своего ребенка: вот спросите ее, согласна ли она меня на кого-нибудь променять. Но по закону я по-прежнему должна ее усыновлять — странный закон. Я отвозила Лизу в роддом, провожала ее в родильную палату, помогала рожать Софи. Я была вторым человеком, который держал ее в руках.

Что касается России, то я настроена не очень оптимистично. Плохо может быть еще довольно долгое время. Россия — это вечная драма, ее постоянно сотрясают коллапсы. Мое поколение русских знает, что такое голод, что такое бездомность, мы пережили все это после распада СССР, когда жили как в джунглях. Россия моя родина, место, где я родилась. В России к этому серьезно относятся и не прощают предательства, но я бы не повезла сейчас туда Софи. Если бы мы поехали, нам бы пришлось быть крайне осторожными. С какой стати я буду подвергать мою дочь опасности? Я мечтаю жить с моей дочерью на родине, но моя родина ведет себя как последняя сука и с ненавистью относится к людям вроде меня. Из-за этого я не люблю ее меньше, но я не позволю ей завладеть моим ребенком.

—Записал Джозеф Хафф-Хэннон

Перевод Светланы Солодовник