Человек необычной судьбы

Человек необычной судьбы

Итаньяэм — чудесный курортный городок на Атлантическом побережье. От зданий префектуры и муниципального совета веет такой стариной, какую трудно отыскать во всей Бразилии. Основан он был в самом начале колониальной эпохи. Широкие улицы вымощены квадратными булыжниками. Диковинные деревья в летние месяцы смягчают невыносимую жару, а осенью сбрасывают с себя пожелтевшие листья. В эту пору года ими была усыпана вся набережная, тянувшаяся вдоль нескончаемого пляжа. Утром, когда лучи южного солнца уже согрели воздух, по сырому желтоватому песку прогуливались редкие отдыхающие.

В Итаньяэме всего лишь одна гостиница. Это небольшое одноэтажное строение с красной черепичной крышей и выкрашенными белой краской стенами. Владелец недавно ее отремонтировал, и она приобрела вполне респектабельный облик, если учесть, что в бразильской провинции гостиницы никогда не отличались европейским лоском. Туристический сезон закончился, и город опустел. Постояльцев в гостинице было мало. Через пару дней я знал их всех в лицо. Мы обычно встречались за завтраком и обедом.

Как-то вечером, когда я стоял у стойки бара, размышляя, на что бы потратить два-три часа, оставшиеся до сна, мое внимание привлек высокий коренастый мужчина с седой шевелюрой и пышными усами. Его голубые глаза весело искрились. В молодости он, видимо, был весьма привлекательным и пользовался успехом у женщин.

Бармен поздоровался с ним, как со старым знакомым.

— Как дела?

— Все в порядке.

— Что будешь пить?

— Пиво.

— Он подошел к стойке и, взяв бокал пива, приветливо кивнул мне.

— Вы, должно быть, новичок в здешних краях?

— Да. Я недавно приехал из Сан-Паулу. Хочу отдохнуть пару недель в вашем городке.

Мы разговорились. Моего нового знакомого звали Пабло. В Бразилии он жил почти полвека. Вскоре после Второй мировой войны с большой партией «перемещенных лиц» он прибыл на итальянском пароходе из Генуи. Я подружился с ним. За время моего пребывания в Итаньяэме мы виделись почти каждый день. Очень быстро между нами установились доверительные отношения, располагающие к откровению. Движимый этим чувством, мой новый знакомый рассказал свою необычную историю. Она складывалась из разных эпизодов его богатой событиями жизни.

Пабло приехал в Бразилию в декабре 1948 года. Таких, как он, было много. Они покидали Европу без сожаления и с надеждой найти в Бразилии новую родину. Пабло происходил из казаков юга России. Его дед и отец были зажиточными крестьянами казачьей станицы Константиновка на Кубани. После революции 1917 года новые власти забрали у них мельницу, лошадей и коров, а в 30-х годах вместе с другими зажиточными казаками всю их семью отправили в ссылку в Калмыкию. На новом месте отец устроился работать на мельнице. Жили бедно. Незадолго до войны Пабло, к тому времени окончивший школу, был осужден на пять лет тюрьмы.

— За что же такой суровый приговор? — удивился я.

— В то время за малейшую провинность давали более длительные сроки. К ссыльным казакам советская власть относилась, как к враждебным элементам, и пользовалась малейшим предлогом, чтобы усугубить их и без того безрадостную участь. Однажды мальчишки с нашей улицы украли барашка у начальника местной милиции. Их всех отдали под суд. И меня вместе с ними, хотя я к этой краже никакого отношения не имел. Меня осудили за то, что я не донес на своих товарищей.

Отправили Пабло отбывать пятилетний срок под Новгород. Там его застала война. С приближением немецких войск заключенных перевели на север Урала. Первая зима была очень тяжелой. От непосильного труда и ужасного холода заключенные гибли сотнями. Пабло сильно простудился, заболел воспалением легких, и его ожидала неминуемая смерть, если бы не доброта одного профессора, который занимался в лагере изучением проблемы выживания человека в экстремальных условиях. Он выходил его и потом устроил работать в лагерную контору.

В марте 1942 года его досрочно освободили из лагеря, дав один месяц на дорогу до места ссылки родителей. Не без приключений он добрался до столицы Калмыкии. А оттуда — рукой подать до дома.

— Когда я вошел в хату, где мы жили в ссылке, мать сначала не поверила. Она уже считала меня погибшим. Вечером пришел с работы отец. За скромным ужином я рассказал о своих хождениях по мукам. На следующий день отправился в военкомат, как мне было предписано начальником лагеря. Однако в армию меня не взяли из-за слабого здоровья. Скорее всего таким, как я, не доверяли оружие. Позже меня определили во вспомогательное подразделение связи. Там я и встретил приход немцев в наше село. Мы сидели в блиндаже в ожидании приказа об отходе, но так и не дождались. О нас, видимо, просто забыли.

— А как отнеслись к вам немцы?

— Они нас первое время не замечали. Я пошел помогать отцу на мельнице. Молоть зерно нужно было при любой власти. Позже с немцами у меня установились хорошие отношения. Они ведь считали ссыльных противниками советской власти.

В дальнейшем мне стало ясно, что Пабло не очень любил распространяться об этом. На мои робкие попытки прояснить некоторые моменты его жизни в годы немецкой оккупации он неизменно отмалчивался. Я понял, что это связано с неприятными для него воспоминаниями, и деликатно переводил разговор на другую тему. Не знаю, сотрудничал ли он с оккупантами или нет. У меня не хватало духу спросить его напрямую. Я всегда испытывал неловкость, если мог поставить человека в затруднительное положение.

— А как вы оказались за границей?

— После поражения под Сталинградом германская армия стала отходить с оккупированных территорий. Долго не раздумывая, отец решил уходить с немцами. А что еще нам оставалось? Жизнь ссыльных, да к тому же еще побывавших под оккупацией, не сулила ничего хорошего. Ранней весной 1943 года, собрав скромные пожитки и погрузив их на телегу, в которую была запряжена единственная лошадь, мы отправились в долгий путь на Запад. Немецкие власти дали нам письменное разрешение на эвакуацию.

Поздней осенью мы добрались до Румынии. Оттуда вместе с другими беженцами, среди которых было много казаков, отправились в Италию. В ее северных районах разместились недавно сформированные из эмигрантов казачьи части генерала Краснова. Весной 1944 года я стал юнкером казачьего училища. Нас воспитывали по тем же канонам, что и до революции. Год обучения в училище дал мне очень много. Выступая перед выпускниками, генерал Краснов призывал нас верить в Россию и не оставлять надежды, что настанет день, когда мы сможем вернуться на родину.

— Все это так. Но в начале 1945 года, когда советские войска уже вступили на территорию Германии, эти надежды стали несбыточными. На что же вы рассчитывали?

— В то время трудно было строить какие-либо планы на будущее. В апреле казачьи части стали покидать Италию. Местные партизаны, с которыми казаки уживались без конфликтов, в ультимативной форме потребовали оставить деревни, где последний год размещались казаки. Переход через Альпы был очень тяжелым. В Австрии курсанты нашего училища разместились в лагере у города Ленца. С нами находились и наши семьи. Жили в лагере беженцев. Там нас застало окончание войны. Мы были уверены, что англичане, в зоне оккупации которых находилась большая часть казаков, помогут нам устроиться в новой жизни на Западе. И никто, разумеется, не допускал мысли о предательстве.

— А что, англичане предали казаков?

— То, что с нами произошло, иначе как подлым предательством не назовешь. В начале июня в наш лагерь, где в это время священник проводил службу, приехали английские военные. Без всяких объяснений они стали хватать людей и загонять их в грузовики. Тех, кто оказывал сопротивление, избивали дубинками. Детей хватали за ноги и забрасывали в автомашины. В этот день нам удалось выстоять. Англичане оставили вокруг лагеря охрану и уехали. Позднее нам стало известно, что в этот день британское командование обманным путем заманило две тысячи казаков во главе с генералом Красновым в советскую зону, где они были сданы в лагерь НКВД. Их пригласили якобы на прием к британскому командующему генералу Александеру, а на деле передали советским оккупационным властям, зная, что всех их ждет тюрьма или смерть. Так англичане выполнили договоренность в Ялте между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом о возвращении в СССР всех бывших советских граждан, оказавшихся во время войны на территории Германии и ее союзников.

— А как вам удалось избежать выдачи советским властям?

— Мы решили ночью переправиться через горную реку, на берегу которой расположился наш лагерь. На мосту стояли британские часовые. Переход реки таил в себе большой риск, но иного пути не было. Мужчины, взявшись за руки, образовали живую переправу, держась за которую люди перебирались на противоположный берег. Там все разошлись в разные стороны. Наша семья и еще несколько казаков ушли в Альпы в надежде найти там временное укрытие. На следующий день англичане пустились в погоню за нами. Но нам удалось благополучно уйти в горы. В Альпах мы прожили пару месяцев. Устроились работать на молочной ферме. В августе меня отправили в Зальцбург, чтобы разузнать, какая там обстановка.

В Зальцбурге я встретил нескольких знакомых по юнкерскому училищу. Они рассказали, что американские оккупационные власти их не беспокоят. Жили беженцы в специальных лагерях, где их обеспечивали всем необходимым. Свободу передвижения по городу не ограничивали. Я отправился на местный рынок, чтобы купить кое-что из одежды, ибо моя имела жалкий вид. Там шла бойкая торговля. Чего только не продавали — от американских сигарет и виски до подержанных автомашин! В Зальцбурге я встретил давнишнего знакомого — грузина Жоржа. Он попал в плен еще в финскую войну, несколько лет провел в Германии и Франции. Его страстью было изображать из себя джентльмена. Он всегда был щеголевато одет. И теперь на нем был приличный костюм, белая сорочка и шляпа. Жорж ввел меня в курс местных событий. Главное, сказал он, американцы никого не трогают и не выдают советским властям. Он предложил мне заняться совместным бизнесом. С ним я провернул первую удачную сделку, которая дала нам неплохую прибыль. Купив серебро в ломе, мы заказали одному ювелиру сделать кольца, которые потом продали на рынке. Но это было только начало. Спустя несколько дней я привез в Зальцбург своих родителей и брата. Мы не остались в лагере для «перемещенных лиц», как нас теперь стали называть. Приютил нас Жорж. У него была небольшая квартира.

— Как сложилась ваша жизнь в Австрии?

— Когда у меня появились деньги, я занялся рискованным, но весьма прибыльным делом: поставлял американские виски, сигареты и продукты питания австрийским, итальянским и французским торговцам. Получал я их от одного сержанта американской армии. Моя посредническая фирма процветала, приносила приличный доход. Но я понимал, что торговля контрабандным товаром сопряжена с большим риском. Поэтому через год решил сменить род занятий. Вместе с русскими приятелями, которые знали толк в автомашинах, я открыл авторемонтную мастерскую. У меня работали 20 человек. Дела шли хорошо. Для семьи я арендовал небольшой особнячок. Обзавелся автомашиной. Будущее рисовалось мне в радужных тонах.

— Что же побудило вас уехать из Австрии, если там все складывалось хорошо?

— Все мы находились на положении «перемещенных лиц». Даже тот факт, что я имел свое дело и жил в городе, а не в лагере не освобождал меня от этого статуса. В Австрии мы находились на положении изгоев. Моим родителям, младшему брату и мне пришлось, как, впрочем, и всем беженцам из России, пройти через союзническую комиссию, которая проверяла всех «перемещенных лиц» и определяла их дальнейшую судьбу. Над всеми висела угроза депортации в СССР. Американцы, в отличие от англичан, не проявляли особого желания выдавать беженцев из России советским властям. Достаточно было иметь какой-нибудь документ, подтверждающий иностранное происхождение, чтобы избежать этой несчастной участи. Возвращаться в Россию хотели немногие, ибо опасались репрессий или вообще не желали жить при «советах». Я раздобыл для всей нашей семьи сербские документы. Когда настал наш черед и мы предстали перед комиссией, этих документов оказалось достаточно, чтобы ее председатель, американский полковник русского происхождения Углай, решил вопрос в нашу пользу. К сожалению, не всем удавалось доказать на комиссии свое несоветское происхождение. И тогда таких беженцев неминуемо ожидала выдача советским оккупационным властям.

— Даже против их воли?

— С этим, как правило, особенно не считались. Соглашение «тройки» в Ялте обязывало и американцев передавать бывших советских граждан властям Советского Союза. Конечно, многое зависело от тех людей, которые заседали в союзнических комиссиях. Полковник Углай не сдал «советам» ни одного человека, даже когда у них не было необходимых справок. Он сам помогал им обзаводиться фальшивыми документами, лишь бы не отправлять против собственной воли в страну, где их ждала тюрьма. Для каждого из нас насильственное возвращение в СССР обернулось бы настоящей трагедией.

— А как вы попали в Бразилию?

— Вообще-то я собирался уехать в Аргентину. Но вмешался случай. У нас ремонтировал свою автомашину бразильский консул. Я познакомился с его секретарем Натали Дерби. Ее родители были родом из России. Именно она надоумила меня уехать в Бразилию. В это время ООН активно занималась устройством «перемещенных лиц» в США, Канаде, Австралии и странах Южной Америки. В Европе их набралось несколько сотен тысяч. Натали свела меня с консулом. От него я услышал много интересного о Бразилии. Честно говоря, я не имел ни малейшего представления об этой стране. Даже не знал, на каком там говорят языке. Консул настойчиво рекомендовал мне уехать в Бразилию. «Там большие возможности для энергичных и предприимчивых людей, а из Австрии вас все равно со временем попросят», — убеждал он меня.

После недолгих раздумий я решил ехать в Бразилию. Отец с матерью не возражали. Мои компаньоны по авторемонтной мастерской также загорелись идеей уехать в Южную Америку. В начале декабря 1948 года мы поднялись на борт парохода итальянской компании «Эуженио Че» в порту Генуи и спустя три недели прибыли в бразильский город Сантос.

Через пару дней мы встретились с Пабло на пляже. После недолгой прогулки он предложил зайти к нему и выпить русской водки. Его дом стоял в ста метрах от океана. Перед большим строением, стены которого были выкрашены в белый цвет, а окна — в синий, возвышались стройные королевские пальмы. Мы прошли через просторный холл и поднялись на второй этаж. У стойки бара хозяин предложил водку, вино и пиво. Почти весь второй этаж занимала гостиная с большим количеством антикварной утвари. На одной из стен висели старинные иконы и картины с русскими пейзажами. Чувствовалось, что в доме царил культ всего русского. В этом проявлялась тоска по утраченной родине, которой страдают многие русские.

Мы расположились на просторном балконе; наслаждаясь прекрасным видом голубого океана под палящими лучами солнца. Выпили по рюмке «смирновки». Пабло продолжил рассказ о своей жизни в Бразилии.

— Мы прибыли в Сан-Паулу не с пустыми руками, поэтому нам было значительно легче, чем многим соотечественникам. Сан-Паулу понравился сразу. В то время это был красивый город в европейском стиле. Мягкий климат привлекал сюда многих иммигрантов из Европы, которые не могли свыкнуться с угнетающей жарой тропиков. Население едва превышало один миллион. Еще только начинался промышленный бум, превративший его в современного монстра. Почти не было фавел — источника преступности, захлестнувшей город в 80-х годах.

— Как вы устроились в Бразилии?

— Через два года я женился на русской девушке из Одессы. В то время ей было 20 лет. Наш брак оказался удачным. У нас три дочери, шесть внуков. У меня нет причин жаловаться на судьбу. Все дочери получили высшее образование и неплохо устроились в жизни. Мои дела шли хорошо. Возможности для предпринимательской деятельности в Бразилии в те времена были безграничные. Приличные деньги можно было заработать довольно легко. Через два года я продал авторемонтную мастерскую и купил автобусную компанию. Она обслуживала центральный район города. Пассажиров было предостаточно. Дела шли хорошо. Мы приобрели прекрасный дом в престижном районе Пакаэмбу. У нас была прислуга, повар и шофер. Дочери учились в частном колледже. В середине 50-х годов я продал автобусную компанию, получив за нее миллион долларов. Захотелось сменить профиль деятельности. Автобусный бизнес не имел больших перспектив.

Появились новые идеи. Я занялся импортными операциями. В то время Бразилия испытывала острую нужду в промышленном оборудовании. Не хватало элементарного. Мне удалось провернуть несколько рискованных, но очень выгодных сделок. Много денег я заработал на поставках грузовиков, оборудования для фабрик и заводов. Когда закончилась корейская война, я поехал в Корею и купил у американских военных интендантов большую партию новеньких дизелей для танков, которые можно было использовать на автобусах, а также в качестве генераторов электростанций в сельской местности. Обошлись они мне дешево, а продал их в Бразилии в несколько раз дороже. Часто по делам ездил в США, где у меня появились хорошие связи в деловом мире.

В начале 60-х годов я увлекся рыболовным бизнесом. Рыболовство у бразильского побережья в то время было развито слабо. Конкурентов практически не было. Выловленная нами рыба поставлялась на внутренний рынок, а также в Японию и Корею. Моя флотилия насчитывала двадцать пять судов. Одно время я подумывал создать совместную фирму с русскими рыболовецкими компаниями, но тогда Бразилией правили военные, которые отрицательно смотрели на любые контакты с Советским Союзом. Один мой приятель, занимавший крупный пост в местных спецслужбах, отсоветовал иметь дело с русскими. А идея была заманчивая. У них было много современных и сравнительно дешевых судов.

В середине 70-х годов я продал свои суда и приобрел большой рыбоконсервный завод в Бертиоге, который переживал не лучшие времена. Это, как я потом убедился, был опрометчивый шаг. Беда не приходит одна. У меня возникли проблемы со здоровьем, и я не мог работать в полную силу. Пришлось доверять сложные финансовые дела своим помощникам, а они оказались бесчестными людьми и стали меня обкрадывать. Мой финансовый директор наделал много долгов, за которые пришлось расплачиваться мне. Чтобы покрыть все финансовые обязательства, пришлось продать даже свой дом. В начале 80-х годов я ликвидировал свою фирму «Коста Атлантика» и ушел на пенсию.

— Во сколько оценивалось ваше состояние?

— Когда я продавал рыболовецкие суда, они стоили 20 млн. долл. Продал я их одному предпринимателю, но он оказался мошенником. В португальском языке есть очень емкое слово «кафажесте». Оно означает не так уж редко встречающийся среди бразильцев тип людей — проходимца, плута. Вот и я нарвался на такого, хотя все необходимые проверки были проведены. Но он все-таки надул меня. Всего от него я получил 10 млн. долл. Он быстро перепродал мои суда и исчез. Разыскать его не смогли, да особенно и не старались. Он, видимо, заплатил кому надо и скрылся.

— А как же бразильское правосудие?

— Суды здесь такие, что добиться справедливости по экономическим делам крайне сложно, если у вас нет влиятельных друзей. Хотя я и бразильский гражданин, но все равно для коренных жителей я остался иностранцем. Сколько бы иммигрант ни прожил среди бразильцев, он не перестает чувствовать, что его полностью не признают за своего. Когда у меня были большие деньги, они компенсировали этот недостаток. Как-то с моего счета в отделении Банка Бразилии в Нью-Йорке исчезли 100 тыс. долл. Все было оформлено так, будто мною было дано указание о переводе этой суммы одной бразильской фирме. Но такого распоряжения банку я не давал. Пришлось обратиться в суд. Однако все мои усилия оказались тщетны. В бразильских судах в то время работало много бывших служащих этого ведущего государственного банка. Это была своего рода мафия. И от нее добиться справедливости было невозможно. Как раз в это время начались проблемы с рыбоконсервным заводом. Все невзгоды обрушились на меня сразу. И в результате я потерял почти все, что было заработано за долгие годы. В Бразилии можно быстро заработать большие деньги, но столь же быстро их можно потерять. И дело не в экономическом риске. В бизнесе он всегда предполагается. К сожалению, среди бразильцев слишком много жуликоватых людей, которые обведут доверчивого человека в два счета.

— А вам что, так и не удалось обзавестись влиятельными друзьями?

— В 60–70-х годах у меня было много приятелей среди военных, которые в то время правили страной. Связи с влиятельными людьми всегда имели в Бразилии большое значение. В некоторых делах они мне помогали. Речь не шла о выгодных контрактах или льготных кредитах. Мне этого не нужно было, хотя кое-какую помощь я получил, когда взялся за рыбоконсервный завод в Бертиоге, принадлежавший государству. Он находился на грани банкротства, и чиновники министерства сельского хозяйства и рыболовства долго уговаривали меня приобрести его, обещая щедрую финансовую помощь. Но они свои обещания не сдержали. Помощь была слишком мала. И все же мне удалось вытащить завод из тяжелого положения, и несколько лет дела шли довольно успешно. Наш завод производил консервы из сардин и поставлял их в США. Но рыбные запасы у бразильского побережья к тому времени сильно истощились. Ничего не делалось для их сохранения и развития. Завод стал свертывать производство. Убытки росли. Это и привело к краху моей фирмы, а вместе с ней и дела всей моей жизни.

— Как сложилась ваша дальнейшая жизнь?

— Некоторое время мы жили в городской квартире, а потом перебрались в дом на берегу океана. Я его купил лет двадцать назад у одного местного спекулянта недвижимостью. Мы его переделали, надстроили второй этаж. С тех пор и живем здесь. В Сан-Паулу бываем редко. Здесь я оценил, что такое жить в тесном общении с природой. В полнолуние ставлю сеть. Попадается, хотя и редко, белый лосось. Это — роскошная рыба. Раньше мы его поставляли охлажденным в Японию, где он был в большой цене.

— Тоскуете ли вы по родине? — спросил как-то я.

— Конечно. Иногда у меня появляется огромное желание поехать в Россию, взглянуть на родную казачью станицу. Интересно, как она выглядит теперь? Но об этом я даже не задумываюсь всерьез. Здесь все не так, как в России, но я уже привык и не мыслю жизни вне Бразилии.

Мы с Пабло подружились. Я стал частенько бывать в этом городке на берегу океана. Устав от шума и суеты Сан-Паулу, я с радостным чувством выезжал на своем «форде» на прекрасное шоссе «Имигрантес», пролегающее через слегка холмистую равнину с небольшими перелесками. Ближе к побережью пейзаж резко менялся, далее путь лежал через горную гряду с крутыми обрывами и пропастями. В 70-х годах строители прорубили в горах туннели, а через пропасти проложили виадуки. С самой высокой точки открывается захватывающая панорама окружающих гор и расположенного далеко внизу города Сантоса[26]. Спустившись к побережью, нужно было проехать еще 50 км вдоль песчаного пляжа до Итаньяэма.

Дом моего нового приятеля находился на утопающей в зелени окраине городка. Большую часть года соседние дачи пустовали, их владельцы приезжали по праздникам и выходным дням. Здесь царило непривычное спокойствие. Тишину нарушал только шум океанского прибоя. По пляжу — потемневшему от морской воды песку — мы уходили с Пабло далеко от дома. С одной стороны на него накатывались океанские волны, а с другой — вдалеке виднелись покрытые густой тропической растительностью горы Серра-ду-Мар.

Оставив бизнес, Пабло жил на скромную пенсию. Безвозвратно ушли времена, когда он не испытывал недостатка в деньгах и тратил их с истинно русской широтой и щедростью. Жил он теперь скромно. Каким думам предавался этот старик, сидя в одиночестве на балконе своего дома и устремляя свой взор в океанскую даль, на Восток, где за горизонтом скрывалась его Родина? Должно быть, он часто вспоминал годы своей беспокойной молодости, суровые испытания, на которые так щедра была его жизнь. По стенам его дома были развешаны картины художников на русские мотивы, вдоль стен стояли полки с книгами русских авторов, антикварные дорогие вещи, неизвестно каким образом попавшие сюда из России. Казалось, в этом доме все напоминало о прошлом. По мере того как он рассказывал о своей былой жизни, давно минувшее вновь обретало для него некую реальность. Это было заметно по трудно скрываемой грусти в его голубых глазах, которые выдавали его душевные переживания. Но он быстро справлялся со своими эмоциями, не желая прослыть сентиментальным человеком. Ведь он давно стал бразильцем. А бразильцам не свойственно предаваться грусти и прочим сантиментам. Они по преимуществу очень жизнерадостные люди.