Глава восьмая. Криминальное шоу
Глава восьмая. Криминальное шоу
Терпение Хайме Куэроса Лопеса лопнуло. Вот уже несколько дней Нельсон Сакагучи, его коллега по совету директоров крупнейшего частного банка Бразилии, медлил с ответом на срочный запрос. Совет директоров «Банко Нороэште» велел Сакагучи передать ему всю документацию, касающуюся зарубежных операций банка по бизнесу на Каймановых островах за последние три года. В очередное февральское утро 1998 года господин Сакагучи принялся было озвучивать очередное оправдание. Но больше Лопес не хотел этого слушать. Схватив своего перепуганного коллегу за лацканы пиджака, он закричал: «Слушайте, хватит небылиц! Я хочу видеть цифры, и сию же минуту!»
Должно быть, в этот момент Сакагучи и вовсе потерялся — этот исключительно успешный международный банкир, который раньше управлял одним из влиятельнейших бразильских банков в Нью-Йорке, чувствовавший себя как рыба в воде на встречах министров, во Всемирном банке и МВФ, человек, которого все считали примером запредельной эффективности, напрочь лишенный тщеславия (но и человеческого тепла тоже) и полностью контролировавший все зарубежные счета «Банко Нороэште». Сейчас он сник под напором ярости Лопеса и тихо пробормотал: «Вы знаете, у меня всегда был азарт в крови». Наконец-то сломленный Сакагучи был вынужден продемонстрировать цифры.
Впервые на всеобщей памяти господин Сакагучи больше ничем не распоряжался.
Реальность была такова: контроль над происходящим Сакагучи утратил тремя годами ранее, когда его отдел получил факс от некоего господина Тафиды Уильямса, директора по бюджету и планирования Министерства авиации Нигерии. В этом факсе господин Уильямс объяснял, что обратиться к «Банко Нороэште» ему порекомендовал один нигерийский клиент банка. Этого клиента господин Сакагучи и в самом деле хорошо знал, поэтому он решил ознакомиться с предложением Министерства авиации. В нем говорилось: господин Уильямс полагает, что бразильский банк мог бы заинтересоваться инвестициями в крупные государственные проекты за рубежом. Отсюда вытекали редчайшие и весьма доходные перспективы. В 1991 году нигерийское правительство перенесло столицу из Лагоса в Абуджу, и теперь настало самое время построить большой новый аэропорт, который обслуживал бы самый быстрорастущий город в самой густонаселенной стране Африки. Министерство авиации и Центральный Банк Нигерии, пояснял господин Уильямс, искали для сооружения аэропорта иностранных инвесторов. В предложении звучал намек на то, что банк с лихвой окупит затраты. Нельсон Сакагучи был проницательным банкиром и потому ответил на факс, заявив, что компания хотела бы изучить перспективы сотрудничества.
Вскоре лимузин уже мчал Сакагучи из аэропорта Хитроу в шикарный отель в центре Лондона, где ему предстояло обсудить это предложение с группой высокопоставленных нигерийских чиновников. Едва он вошел в номер отеля, как элегантный, склонный к полноте мужчина вручил ему свою визитную карточку: «Пол Огвума, директор, Центральный Банк Нигерии». Хотя ранее Сакагучи никогда не встречался с главным банкиром Нигерии, в мире международных финансов Огвума имел солидную репутацию. С ним был его заместитель со своей женой, а также один из высших чинов Министерства авиации Нигерии. Атмосфера встречи была одновременно сердечной и деловой.
Возможно, Сакагучи и считал себя человеком рисковым, но так много перед ним еще никогда не стояло на кону. Нигерийцы просили на аэропорт около 50 млн. долларов, а совокупный капитал «Банко Нороэште» составлял только 500 млн. долларов. Недолго думая, Сакагучи уполномочил первый перевод на сумму 4 млн. долларов, за которыми должны были последовать и другие.
Господина Тафиды Уильямса из департамента бюджета и планирования Министерства Авиации в составе делегации не было. Не было его и в реальной жизни, поскольку Уильямс — или Блесс Окереке, если называть его настоящим именем, — никогда не мог бы стать главой департамента. Ему было едва за двадцать, он нигде не учился, а в данный момент стремился всячески соответствовать своему недавно приобретенному статусу просвещенного государственного чиновника. Более того, он страдал звездной болезнью. Когда Окереке получил первые комиссионные за ту роль, которую он сыграл в сделке с «Нороэште», он не устоял перед возможностью разыграть из себя большую шишку, начав похваляться свежеприобретенным богатством. А это было чревато опасностями, о которых Блесс и не догадывался.
К концу 1995 года Блесс выехал из крошечной комнатушки, которые в Нигерии называют «бойскаутским жильем», и снял просторную квартиру в своем родном городе Энугу, пыльной столице одноименной нигерийской провинции. Еще он приобрел новехонький джип и просто не мог не похвастаться своей новой игрушкой, неспешно раскатывая на ней по городу. По всей видимости, друзья и родные Окереке были удивлены его внезапным подъемом в сословие богатых, который в равной мере порождал пересуды, зависть и восхищение. «Он был всего лишь молодым парнем, который зашел слишком далеко», — говорит Умар Мамман Санда, рассудительный следователь Комиссии по экономическим и финансовым преступлениям из Абуджи, нигерийской столицы. Однако эта оргия расточительства была вызвана не одной только радостью жизни, которую сулит нежданное богатство. Как и многие молодые нигерийские мужчины, Блесс хотел показать, чего он стоит. В наши дни ритуал инициации в Нигерии являет собой следующую причудливую смесь.
Нигерийцам предыдущих поколений, чтобы стать мужчинами, требовалось противостоять всем опасностям леса и джунглей, ведя физическую и духовную битву против сильнейших представителей животного царства. Но XX век принес в Нигерию кардинальные перемены, и сейчас Блесс и запах его богатства привлекали внимание не столь благородных существ — в темных очках «Рэй-Бан» и золотых браслетах.
На бедного Блесса, как оказалось, свалилось проклятье. Деньги превратили его из охотника в жертву. Привлекая к себе излишнее внимание, он ставил под удар безопасность своих коллег, да и всю операцию — а ведь именно ей он и был в первую очередь обязан своим богатством. По крайней мере, на этом настаивает инспектор Санда из Комиссии по финансовым и экономическим преступлениям, а он разбирается в этом деле лучше, чем кто бы то ни было. Однажды вечером в Энугу Блесс заметил, что какая — то машина подозрительно близко примостилась к его джипу. Когда его прижали, Блесс выпрыгнул из машины и побежал во дворик отеля, а в спину ему дышали преследователи. Он перепрыгнул через забор и оказался в соседнем дворике, но понял, что его загнали в угол. Здесь он и получил несколько пуль. Многие нигерийцы скажут вам, что, хотя в их стране процветает преступность, уровень насилия здесь тем не менее низок. И они будут правы. Однако бывают и исключения из правила. А поскольку Блесс Окереке оказался замешан в крупнейшей известной авансовой афере (или афере 419, как называют такие преступления), он и стал одним из таких исключений — всего лишь очередным участником драмы, которая, как гласит ее яркое описание на сайте Комиссии, «имеет все необходимое для популярного фильма: переживания, драматизм, секс, власть, алчность, предчувствие чего-то страшного, трагизм и что угодно еще». Ах да, и еще там было двое убийц. Блесса отобрал для его роли Чиф Эммануэль Нвуде, главный нигерийский аферист.
Нельсон Сакагучи и по сей день клянется, будто не знал, что его основным деловым партнером по афере с аэропортом Абуджи был не директор Центрального Банка Нигерии Пол Огвума, а Чиф Нвуде. Хотя Нвуде нигде не учился, а один адвокат охарактеризовал его как «бандита», он проявил себя уверенным и способным человеком, когда обретался вокруг рассадников заправляющей в стране коррупции. Чиф Нвуде был преуспевающим бизнесменом, однако на лондонской встрече прямо — таки перевоплотился в Огвуму. Сакагучи же, ожидая суда по обвинению в преступном сговоре в своем скромном и аккуратном доме в Коите, неподалеку от Сан-Паулу, утверждал, что не заподозрил ничего сомнительного ни в сделке, ни в самом Нвуде. Все сходятся на том, что Сакагучи пал жертвой самой крупномасштабной из афер, однако никто не понимает, как столь опытный банкир попался на мошенничество или почему он, поддавшись ему, залез в карман к своему работодателю.
Чиф Эммануэль Нвуде — величайший аферист.
В деле о зарубежных счетах «Нороэште» на Каймановых островах адвокаты банка обвиняли Сакагучи в том, что в 1995–1997 годах он выудил из банка сотни миллионов долларов. Каждая трансакция не превышала по сумме 6 млн. долларов. Превысь Сакагучи эту цифру, ему бы пришлось получать разрешение у руководства. Деньги Сакагучи направлял умопомрачительно извилистыми путями в Великобританию, Швейцарию, Гонконг и Соединенные Штаты. В одной только Нигерии для того, чтобы перетасовывать и прятать счета, было задействовано 17 банков. Однако, несмотря на огромные суммы, которые совершали такие необычные путешествия по всей планете, никто в западной банковской системе не дал столь популярный там сигнал тревоги. Как оказалось, швейцарские отделения банков «Ллойдс» и «Ситибанк» было легко впутать в аферу, хотя и без их умысла: там проигнорировали стандартные нормы добросовестной работы, чтобы удовлетворить своих весьма богатых клиентов. «Все всякого сомнения, «Ллойдс», а за ним и «Ситибанк» нарушили все возможные правила открытия счетов, получения и отправки денег, существовавшие в то время. Имея дело с Нигерией, ни в коем случае нельзя хотя бы не задуматься о возможности нелегального происхождения этих средств. В течение одного года через «Ллойдс» прошло 70 млн. долларов, а через «Ситибанк» за несколько месяцев -50 млн. Банки просто перевели эти деньги и закрыли на все глаза», — утверждает адвокат по возврату активов «Нороэште» из Сан-Паулу Домингуш Рефинетти.
Из банков десятки миллионов долларов попали в карманы Нвуде и его главных пособников — Кристиана Икечукву Анаджемба и Амаки Анаджембы, мужа и жены. Эти люди играли в «Монополию», полем для которой стал весь мир: они покупали дворцы в Нигерии, недвижимость — в Редондо-Бич и Хантингтон-Бич в Калифорнии, а также вложили деньги в изрядное количество недвижимости в Северном Лондоне. Инвесторами они были хорошими. «Когда мы начали возвращать деньги, это облегчило нам работу. Дома успели подняться в цене, так что мы смогли получить значительно больше того, на что рассчитывали вначале», — сказал Кит Оливер, лондонский адвокат по возврату активов.
Хотя мотивы нигерийских аферистов никогда не ставились под сомнение, в легковерность Сакагучи вполне можно поверить. Нет никаких подтверждений того, что он играл с мошенниками в одной команде — он и вправду был жертвой. Однако свою необузданную азартную игру он финансировал чужими деньгами. Расследование этой третьей по величине банковской кражи в истории отняло у «Нороэште» тысячи, если не миллионы человеко-часов работы. (Первые два места занимают крах банка «Бэрингс», который устроил Ник Лисон, и разграбление Национального банка Ирака после американского вторжения в марте 2003 года.) И тем не менее ни один адвокат, судья, полицейский или мошенник, ни один из друзей или духовных наставников Нельсона Сакагучи не смог бы ответить на два главных вопроса: почему он это сделал? И как его удалось в это втянуть?
«Трудно понять, как это его удалось одурачить», — заметил Кит Оливер, держащий в руках письмо от мошенников, бланк на котором хвастливо возвещает: «Клиринговый Дом Федеральной Резервной Системы, Чедуэлл-Хит, Эссекс». На северо-востоке Лондона не найти более бесцветных и невыразительных жилых пригородов, чем Чедуэлл-Хит. Тем не менее Оливер, чтобы наверняка убедиться в том, что этот район не стал вдруг за одну ночь крупным международным финансовым центром, несколько часов колесил по Хиту, — «чтобы я мог поклясться своему доверенному лицу в том, что никаких Клиринговых Домов Федеральной Резервной Системы там нет!»
Однако вплоть до того времени Сакагучи вел регулярную переписку с Федеральным Клиринговым Банком в Чедуэлл-Хит и другими подобными учреждениями так, словно они существовали в действительности. По всей видимости, он полностью перестал различать иллюзию и реальность. Очевидно, он прочно застрял в ловушке страха, ведущего к зависимости, который так свойственен жертвам Авансовой аферы, или Аферы 419. Аферы 419 могут принимать самые разные формы и размеры: иногда они имеют вид письма к богатым гражданам западных стран с просьбой помочь бедствующим детям Африки; часто это бывают факсы, бумажные или электронные письма, в которых у американцев (как правило) просят пожертвовать на строительство новой церкви или поддержку прихода (в этих случаях жертвами движут благие филантропические мотивы). Еще одна желанная добыча для таких аферистов — обделенные любовью люди, особенно вдовы или разведенные женщины средних лет, которые заводят виртуальные романы с молоденькими африканскими любовниками, постепенно выдаивающими из них все сбережения за обещания интимной близости, которой никогда не будет.
Однако чаще всего «:четырестадевятнашники» играют на таком основном инстинкте, как жадность. Энни Макгуйар, жертва мошенников из Калифорнии, рассказывала, что получила хорошее образование, — по ее словам, она «имела достаточный коэффициент интеллекта и, прежде чем незадолго до пятидесяти лет отойти от дел, управляла тремя компаниями. У нас с мужем уже был весьма неплохой и постоянно растущий счет в пенсионном фонде». И тем не менее она признается: «Нам хотелось иметь больше: мы хотели отправить внуков в частные школы, хотели создать для них трастовые фонды и нанять для них экспертов, которые научили бы их управлять деньгами. Мы хотели путешествовать, хотели иметь зимний и летний дома, чтобы уберегать свои больные суставы от плохой погоды. Мой муж хотел держать лошадей, а я хотела умопомрачительную аудиосистему. И я решила, что достаточно давно занимаюсь бизнесом, чтобы суметь заработать легкие деньги, когда для этого представилась возможность».
Но, к несчастью для Энни, она случайно наткнулась на первоклассного нигерийского афериста, который якобы торговал различными товарами. Вскоре она обнаружила, что перевела чуть ли не миллион долларов своих денег и средств других инвесторов в вымышленный холдинг на Багамских островах. Хотя у Энни были серьезные неприятности, она поступила нестандартно и отправилась в ФБР. У большинства жертв аферистов развивается своеобразная психологическая зависимость от них: чем больше денег они теряют, тем отчаяннее верят в искушающие обещания и тем охотнее кидают новые деньги вслед потерянным.
Каждый год у бессчетного количества европейцев и американцев выуживают десятки, тысячи и десятки тысяч долларов. Все жертвы убеждены, что вот-вот заработают миллионы долларов, если спрячут и переведут свои деньги, которым в итоге предначертано осесть на «спящих счетах» скользких западных дельцов или вдов бывших африканских диктаторов, вроде покойного нигерийского президента Сани Абачи или Мобуту, президента Заира (ныне Демократическая Республика Конго).
Афера проста: чтобы жертва (или «мугу», как называют таких людей в Нигерии) в радостном волнении смогла протянуть руки к сказочным миллионам, аферист однажды предложит ей перевести банковскому «юристу» платеж, который посодействует переводу средств. Вот почему «афера 419» (названная так в честь соответствующей статьи уголовного кодекса Нигерии) называется авансовой аферой. «Когда мугу оказывается на крючке, у него выпрашивают все более крупные суммы, заманивая лживыми обещаниями миллионов в самое ближайшее время. «Мошенники эксплуатируют один простой изъян человеческой психологии, — говорит Альхаджи Ибрагим Ламорде, глава оперативного отдела Комиссии по финансовым и экономическим преступлениям в Лагосе. — Если вы уже вложили в проект, скажем, миллион долларов, а ваш партнер говорит вам, что для получения прибыли надо вложить еще 200 тысяч долларов, люди начинают думать: «Ну, по сравнению с миллионом двести тысяч — это не так много». И все идет своим чередом, а через пару недель ваш партнер приходит снова и просит еще 150 тысяч долларов». Это тот же самый мотив, который движет жертвами игровой зависимости. «И они трепыхаются, словно рыба на крючке», — заключает господин Ламорде.
По сообщению голландской компании Ultrascan Advanced Global Investigations, которая специализируется на раскрытии «четыреста девятнадцатых» афер, только в 2005 году жители 38 развитых стран сообщили о потере свыше 3 млрд. долларов. И это — заведомо заниженная цифра, поскольку компания не включила в подсчеты тех пострадавших, которые не стали признаваться правоохранительным органам в своем легковерии. Большинство жертв сообщает, что, когда такие аферисты высасывали из них деньги, они остро ощущали смесь вины и стыда, а в марте 2003 года жертва «четыреста девятнадцатой аферы» выразила свое разочарование посредством убийства.
Иржи Пасовски, семидесятидвухлетний чешский пенсионер, ворвался в посольство Нигерии в Праге и застрелил на месте секретаря, после того как генеральный консул разъяснил ему, что не может вернуть Пасовски 600 тыс. долларов, которые выудил у того нигерийский мошенник.
Каждый раз, когда Нельсон Сакагучи переводил очередные 3–4 млн. долларов, он ожидал, что к нему вот-вот потекут прибыли. Но все было иначе: Чиф Нвуде и его подельники требовали перевести очередную сумму для оплаты вымышленного гонорара юристам или на взятки. И чем больше Сакагучи терял, тем сильнее принуждал себя переводить очередные миллионы, в надежде получить еще больше, чем он вложил. В любой авансовой афере жертву, в дополнение к беспокойству, в какой-то момент охватывает все усиливающееся отчаяние, которое превращает жизнь в сущий ад. Когда такое случилось с Сакагучи, он обратился за советом к макумбе — синкретической бразильской религии, в которой западноафриканский анимизм замешан на христианстве. Банкир обратился за консультацией к жрице макумбе по имени Мария Родригеш.
В процессе продолжительных расследований дела «Банко Нороэште» Мария Родригеш, к удовольствию участников, внесла в расследование живую струю. На определенном этапе бразильское правительство дало швейцарскому судье исключительное разрешение — проводить слушания в Бразилии, чтобы установить, действительно ли Сакагучи и некоторые из нигерийских злоумышленников должны быть осуждены за отмывание денег в Швейцарии. (Сакагучи был в итоге признан виновным и приговорен к 30 месяцам тюрьмы.) Судья заслушал и свидетельские показания Марии Родригеш. На слушаниях присутствовал и Домингуш Рефинетти, представлявший «Банко Нороэште», который так вспоминал эту сцену:
«Она заявила: я хотела получить от Сакагучи деньги, чтобы купить 120 тыс. белых голубей для одного ритуала. Будь у меня голуби, Сакагучи был бы избавлен от своих проблем. И Сакагучи доставил этих голубей».
«А где же можно держать этих голубей? — осведомился судья. — Им, конечно, пришлось бы летать по всему дому?»
Тут судья уже не мог сдерживаться и рассмеялся. Забавно, но затем Мария Родригеш заявила, что потом попросила денег на 120 тыс. черных голубей. Судья, с большим трудом сдерживавший веселье, сказал: «Я полагаю, если вы купили сто двадцать тысяч белых голубей, то изрядно взвинтили цену, и вам понадобилось купить и черных голубей, чтобы восстановить равновесие на рынке голубиных фьючерсов!»
Однако стоимость голубей и консультаций — сумма далеко не смешная. В общей сложности Сакагучи перевел с Каймановых островов в Бразилию, в закрома Марии Родригеш, 20 млн. долларов.
А по другую сторону Атлантики, в Лагосе и Энугу, Чиф Нвуде и его главный подельник Кристиан Икечукву Анаджемба осваивали социальные и деловые связи, которые приходят вслед за большими деньгами. Нвуде был назначен директором банка Union Bank, одного из крупнейших в Нигерии. Он рассказывал всем сказки, будто является искушенным нефтяным трейдером, который вышел недавно в лигу нефтяных тузов: Нвуде занялся коллекционированием классических и современных автомобилей, в том числе «Мэйбери» и «Роллс-Ройсов». Анаджемба ввез в страну мрамора на несколько миллионов долларов для отделки своих особняков и покупал своей жене Амаке сказочные украшения — восторженная нигерийская пресса впоследствии окрестит ее «Королева четырехсот девятнадцати». И ни в Бразилии, ни на Кайманах, ни в Великобритании, Швейцарии или Нигерии никто ничего не замечал, пока банковским счетам устраивали кровопускания, огромные суммы темного происхождения прыгали из банка в банк, а аудиторские проверки заканчивались как нельзя приятнее. Клянусь вам.
В этот криминальный Бродвей Нигерия превратилась по ряду важных причин, породивших здесь самую успешную культуру финансовых мошенничеств в истории (с начала 90-х они стали пышно цвести во всем мире). Как и в любом хорошем театре, публика — в данном случае жертвы — должна приготовиться отложить свое разочарование на потом, чтобы иллюзия сработала. И в Нигерии существуют идеальные механизмы для появления таких «импресарио», так как она является лучшим в мире примером невероятного гибрида — «потемкинского государства», где за вычурным фасадом органов власти не скрывается абсолютно ничего.
Деде Мабиаку, жилистое тело которого облечено в цветастую африканскую рубашку и узкие брюки, с жаром высказывает распространенное мнение о том, что это «европейцы» виноваты в поголовной нигерийской коррупции и, в частности, в «четыреста девятнадцатых» аферах. «Это они придумали компьютер!» — заявляет он. Деде направляется на вечеринку, которую устраивает Хаким Бело Осагие, один из преуспевающих нигерийских банкиров. Сам Деде — популярный певец. Он племянник и протеже Фелы Кути, большого музыканта, которым восхищаются во всем мире. Деде непреклонно уверен в том, что корни нигерийской клептократии уходят в западную культуру. Он говорит о том, как западные компании по традиции эксплуатируют природные ресурсы Африки, ничего не давая взамен, и как они используют коррупцию в качестве важного инструмента ведения своих дел. «Аферы 419» и другие просто восстанавливают баланс в мире, — говорит он. — Если европейцев обирают, значит, они этого заслуживают. Они жадные и хотят наживаться на африканцах».
В том, что говорит Мабиаку, есть изрядная доля истины, и в складывании современного облика Нигерии колонизация сыграла решающую роль. Европа свыше двух столетий забирала себе лучшую долю богатств Африки (чуть позже к дележу присоединилась Америка, а в последнее время и Китай). Европейские колонисты добывали в Африке товары (будь то рабов, пальмовое масло или алмазы), а взамен оставляли границы и бюрократию, страны и центральные банки, тарифы и налоги. Короче говоря, они оставили взамен современное государство, ту замысловатую сеть учреждений, не одно столетие связывавших правителей Европы с теми, кем она управляла.
Европейцам и американцам трудно вообразить себе жизнь без государства. Но для многих африканцев государство, когда оно только появилось, стало тем искусственным наслоением, которое они никак не могли примирить со своими традициями. Африканцы не требовали его введения, и почти ничто не говорит о том, что они хотели иметь государство или нуждались в нем. Однако европейцы не могли обойтись без него, иначе их коммерческие начинания не имели бы успеха: в конце XIX — начале XX века они испытывали необходимость в железных дорогах, пальмовых плантациях и копях по всей Африке. Устраивая все это, они нуждались в защите своих договоров, которую больше не могло обеспечивать им слово вождя (таков был местный способ вести дела). Внушительные вложения, которые делали европейцы, требовали безопасности более длительной по сравнению с жизнью вождя и достаточно прочной, чтобы можно было избежать споров о праве на землю и те или иные товары. А для этого европейцам необходимы были границы, банки, налоги, юристы и суды. И европейцы воздвигли фасады своих государств, за которыми, однако, располагались совершенно иные по своей природе традиционные общества.
Однако, пусть негодование Деде Мабиаку вполне обоснованно, оно скрывает и изрядную дозу лицемерия. Пугающим подтверждением этому выглядит та вечеринка, которую господин Осагие устроил на своей вилле на острове Икойи. Этот остров относится к числу самых богатых районов Нигерии, и здесь нет тех вечных пробок, которые стали бичом материковой части страны (ужасающие поездки в аэропорт — не для жителей острова, которые пользуются для этого вертолетами). Осагие, обладатель гарвардского диплома по бизнес-администрированию и репутации банковского гения, живет в просторном особняке, в котором лично приветствует каждого из трехсот гостей. Он со вкусом одет в широкие черные брюки и рубашку и, улыбаясь, наблюдает за тем, как веселящееся сборище гостей вволю угощается обильно подаваемым шампанским. В саду устроена сцена для выступления лучших комиков и первых музыкантов Лагоса, вроде Деде.
Даже Блейку и Кристл Кэррингтонам [23] пришлось бы попотеть, чтобы устроить столь кричащую демонстрацию роскоши.
Выход Нигерии на мировой рынок на волне нефти, по запасам которой страна занимает шестое место в мире, создал в стране общество с таким непропорциональным распределением доходов, какое редко встречалось в истории. Колючая проволока и прожектора, оберегающие богатых в этой части Лагоса, к сожалению, приводят на память те стены, за которыми живет большинство белых в Южно — Африканской Республике. Эти нигерийские стены нанесли тяжелый удар по одному из важнейших африканских институтов — по ответственности, которую ога (или «большой человек») несет в обществе за тех, кто беднее его. Вместо того чтобы распределять среди деревенских жителей деньги, еду, одежду и жилье, разжиревшие на нефтяной коррупции богачи сейчас вкладывают свои миллионы в особняки, оберегаемые сложными системами безопасности.
Нигерийская элита обогащается так, что даже на Западе многим трудно себе представить. Начиная с 70-х годов, они высасывают нефтяные прибыли страны едва ли не напрямую из скважин в карманы. Однако этот могучий поток доходов вовсе не помешал Нигерии получать в 70-е годы большие западные кредиты. Мировой Банк, у руля которого стоял Роберт Макнамара, трудился, не покладая рук, убеждая страны третьего мира брать в кредит громадные суммы — словно страховой агент, имеющий процент от прибыли. Объем выданных банком займов с 1968 до 1981 года, пока им руководил Макнамара, вырос с 1 млрд. долларов почти до 12,5 млрд., и Нигерия была его важным клиентом. Так начинался крупный международный кредитный скандал, который не утих и до сих пор. Разумеется, никакие нефтяные прибыли Нигерии для погашения кредитов не использовались. Это бремя было переложено на плечи нигерийской бедноты, для которой правительство страны не создавало никаких систем социальной защиты и не обеспечивало развития. Нигерии предстояло достичь в качестве потемкинского государства новых высот.
В ходе косметического ремонта она с любовью создает себе все внешние атрибуты бюрократического государства: флаги, речи в ООН, анкеты и документы, величественные здания с большими золотыми табличками, гласящими «Центральный Банк» или «Министерство труда», однако это не более чем театральная бутафория. У Центрального банка нет денег, а Министерство труда не создает рабочих мест. Зато там есть группка людей, которые пользуются этой иллюзией, чтобы перекладывать национальный доход в собственные карманы, обогащая заодно родных и друзей. Государство было эффективно приватизировано (в 80-е годы это, само собой, согласовывалось с духом времени отживших свое экономических программ Рейгана и Тэтчер), однако перед теми, кто на этом обогатился, не стояло никаких обязательств по оказанию услуг, которых можно было бы ожидать от государства.
Вслед за нефтедолларовой лихорадкой появились огромные контракты на общественные работы, которые были переданы западным компаниям, покупавшим их с помощью взяток. «Правительство подрядчиков, от подрядчиков и для подрядчиков» — так описывает Ишола Уильямс из «Транспэренси Интернэшнл» печально известное правление генерала Ибрагима Бабандиги, известного как «:Ай-Би-Би» (середина 80 — начало 90-х годов). В свое время Уильямс, генерал нигерийской армии, подал в отставку и знает, что говорит. Бабандига поддерживал самые теплые отношения с такими фирмами, как немецкая Julius Berger GmbH, чье архитектурное влияние прослеживается во всей Абудже с тех пор, как из Лагоса туда перенесли столицу. «Фирмы всяких сволочей объединяли усилия с нигерийскими политиками, чтобы совместно обворовывать Казначейство, — пояснял Стивен Эллис, ведущий специалист по Западной Африке, срываясь от негодования на просторечие, — а таким банкам, как BCCI, только того и надо было. Ведь они способствовали заключению сделок между западными компаниями и нигерийской элитой и не выдвигали никаких обвинений, потому что сами погрязли в коррупции. Поэтому BCCI наживался на всех, содействуя такому явлению, как бегство капиталов».
В 1983 году одаренный нигерийский писатель Чинуа Ачебе написал: «Нигерийцы охвачены коррупцией, потому что та система, в которой они сегодня живут, делает коррупцию легкой и прибыльной, и они откажутся от нее, когда коррупция станет затруднительной и неудобной. Беда Нигерии заключается не более и не менее чем в неспособности ее руководства. В самом нигерийском характере нет каких-либо существенных изъянов. Я утверждаю, что Нигерия сегодня может измениться, если найдет лидеров, обладающих волей, способностями и концепцией будущего».
По какой-то иронии Ачебе написал эти строки перед тем, как проявились худшие стороны ужасного руководства страной, а несколько военных переворотов упрочили коррупцию в качестве официальной идеологии. Именно в годы правления Ай-Би-Би Управление по борьбе с наркотиками США отметило, что Нигерия становится крупной перевалочной базой для кокаина, предназначенного для Европы, и героина, направляемого в Соединенные Штаты. Более того, оказалось, что организаторы этого бизнеса вхожи в самые высокие государственные кабинеты.
Нигерийские военные благополучно возвестили о вечном празднике крупномасштабного воровства. Любой, кто приезжает сегодня в страну, может наблюдать его во всей красе — с той самой минуты, когда в сумятице аэропорта Муртала-Мухаммед они пытаются пройти через таможню, не дав взятки (и гарантированно не проходят), и до того дня, когда они вынуждены одаривать разнообразный персонал аэропорта, чтобы занять свое место в рейсе, который доставит их домой. «Вы идете на рынок — кто-нибудь попытается вас надуть, — говорит Нуху Рибаду, глава нигерийской антикоррупционной полиции. — Вы берете такси — вас попытаются обокрасть: приходится постоянно смотреть в оба». Если вы собрались заправить машину бензином (в стране, купающейся в бензине, его постоянно не хватает) — давайте взятку; хотите попасть в приличный ресторан — давайте взятку; желаете пройти через полицейские пропускные пункты, устроенные на каждом шагу, — давайте взятку. Любое экономическое или общественное мероприятие здесь следует рассматривать через призму подкупа. И все это узаконено тем примером, которые подают с самой вершины иерархии нефтяные воры.
«Ежедневно нигерийская экономика теряет от 150 тыс. до 320 тыс. баррелей нефти, — поясняет Гэри К. Буш, американский бизнесмен-авантюрист, работавший с дельцами мафиозного типа во многих странах третьего мира, в том числе и в Нигерии. — Их крадут «бункеровщики», владельцы маленьких судов с танками для нефти, которые закачивают нефть в дельте Нигера и перевозят эту ворованную нефть к танкерам, стоящим в море, а те потом доставляют ее в другие западноафриканские страны». На берегу же нефть и нефтепродукты заливают в грузовики-цистерны, которые доставляют груз в соседние страны для продажи на черном рынке. При нынешней цене примерно в 50 долларов за баррель это означает «утечку» в 7,5-16 миллионов долларов в день. Это где-то 365 миллионов в месяц
Нуху Рибаду — глава нигерийской антикоррупционной полиции.
Подобная пожива за счет природных ресурсов Нигерии, разумеется, не вызывает у ее граждан каких-либо моральных проблем. Однако нежелание маленькой кучки сверхбогачей сколько-нибудь равномерно распределять свои миллиарды имеет самые серьезные и неприятные последствия. Нигерия не только поддерживает одну из самых ужасных военных машин в мире, но и ничего не предпринимает для помощи другой своей армии — десяткам миллионов безработных и обездоленных. За чертой бедности живет 60 % населения страны. Не менее тревожный признак — обвал продолжительности жизни, которая, по данным ООН, упала с 54 лет у нигерийских мужчин в 1995 году до 43 лет — в 2006 году. Коррупция в высших эшелонах власти Нигерии служит тем образцом, которому подражает все нигерийское общество. Так что если вы хотите преуспевать, то вынуждены обманывать. В конце 80-х годов Запад взялся за либерализацию своих финансовых рынков. В течение нескольких лет крупные корпорации пытались внушить правительству: чтобы в полной мере воспользоваться денежной стоимостью своих товаров при расширении своих международных операций, они должны перемещать деньги по всему миру быстрее и в куда больших количествах. Правительства встречали их просьбы скептически до тех пор, пока корпорации не нашли верных союзников в администрациях Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. К концу 80-х особенно могущественные капиталистические экономики устранили бюрократические препоны, мешавшие свободным перемещениям капиталов между ними.
Была отменена одна из главных прерогатив национального государства — суверенный контроль над входящими и исходящими финансовыми потоками. Возможно, корпорации еще сохраняли символические связи с той или иной страной, и у них были излюбленные места для головных офисов, но теперь они стремились присутствовать и укореняться всюду, где это только было выгодно. И глобализация пошла полным ходом.
В международном криминальном подполье захлопали открываемые бутылки с шампанским. Западные правительства имели лишь самые общие представления о последствиях глобализации, а для регулирования огромных перемещаемых капиталов они установили лишь самые примитивные механизмы. Стремительный рост организованной преступности, спровоцированный распадом Советского Союза и возникновением десятков нестабильных или несостоятельных государств, получил дополнительный стимул и, более того, оказался неразрывно связан с глобализацией, — ведь именно здесь, в огромных резервуарах международной банковской системы, смешивались ликвидные активы корпоративного мира и организованной преступности. В самом скором времени отделить первое от второго стало невозможно. Пока большие и мелкие преступные группировки вовсю наживались на глобализации финансовой сферы, им не требовалось ни отчитываться перед антимонопольными комиссиями, ни следовать правилам, введенным Всемирной Торговой Организацией и ее предшественницей.
В мире творилось нечто совершенно невиданное и незнакомое: деньги можно было переводить с невообразимой легкостью, и за ними никто не следил. В авангарде дивного нового мира глобализации шли аферисты и организованная преступность. Технологии и отсутствие регулирования до неузнаваемости изменили мировые финансовые рынки. Нигерийские преступники мастерски умели пользоваться и тем и другим.
В середине 1980-х годов гигантский инвестиционный дом «Меррил-Линч» нанял для уборки и охраны своего головного офиса в деловом районе Нью — Йорка две не связанные друг с другом фирмы. В течение нескольких месяцев уборщики и ночные охранники добирались до папок с подробными документами клиентов, которым «Меррил-Линч» предоставил «преимущественный статус». Эти клиенты были держателями кредитных карт, которые позволяли им снять 52 тыс. долларов в любом финансовом учреждении без единого вопроса. Нигерийские уборщики и сторожа несколько месяцев занимались ксерокопированием документов на корпоративном ксероксе, а затем перенесли полученную информацию на чистые кредитные карты, обеспечив себе один сплошной праздник расточительства.
Но однажды ночью нигерийцы проявили небрежность и оставили один скопированный документ возле ксерокса. В «Меррил-Линч» немедленно связались с Секретной службой США, которая, по какой-то иронии, помимо своей более привычной обязанности — охраны президента — занималась преступлениями в сфере финансов и авторских прав. «Это был первый случай, когда мы поймали нигерийцев на афере. И они хорошо поработали», — вспоминает бывший агент Секретной службы США Марк Сидбери.
В течение нескольких следующих лет эта спецслужба зарегистрировала крупные финансовые преступления, совершенные нигерийскими бандами в ряде крупных американских городов — от Атланты до Чикаго и Лос-Анджелеса. Они занимались всеми мыслимыми аферами — с использованием страховок, текущих счетов, кредитных карт, фальшивых денег и паспортов; они создавали преступные сети для получения американского гражданства с помощью браков по расчету. Но самое главное, Секретная служба отметила, что нигерийские мошенники с невероятной быстротой приспосабливаются к технологическим новациям в финансовом секторе, чтобы использовать их для своих целей.
Неприязнь нигерийцев к насилию также работала на них, поскольку их преступления удостаивались меньшего общественного резонанса по сравнению с преступлениями тех, кто сотрудничал с наркокартелями или занимался традиционным рэкетом в духе «Коза Ностры».
Однако и нигерийцы оперировали невероятными суммами.
Случай с «Меррил-Линч» произошел на самой заре компьютеризации банковских систем. На этом поприще нигерийские аферисты продемонстрировали умение совмещать свое знание механики и электроники с убедительной театральной игрой. Изучая разнообразную среду преступлений нигерийцев, трудно не восхищаться той любовью, заботой и изобретательностью, с которой преступники ее создают.
Большинство нигерийцев, совершающих преступления, просто подражают поведению своей погрязшей в воровстве элиты. Эта горстка миллиардеров происходит пре имущественно с запада и севера Нигерии. А вот те, кто совершает преступления за рубежом, — это преимущественно выходцы с востока страны (как было в нью-йоркской афере). В стране насчитывается свыше трехсот этнических гру пп, однако в общем и целом Нигерия делится на три главные языковые группы: йоруба — на западе (включая Лагос), хауса — на севере и игбо — на востоке. Было бы натяжкой считать каждую группу самостоятельным народом, поскольку внутри любой из них существуют такие языковые расхождения, что с тем же основанием можно было бы считать одним народом поляков и русских, что вызвало бы недоумение в Москве и гневный протест в Варшаве.
В 1960 году, после почти столетнего колониального правления, эти три группы получили независимость, причем в новом государстве каждая из них играла свою роль. К 1966 году мусульмане-хауса стали доминировать в армии, из рядов христиан-йоруба выходили в основном государственные служащие, а игбо с востока страны по-прежнему являлись одними из самых умелых торговцев в мире. Когда в Нигерии была обнаружена нефть, запасы ее сосредоточились по преимуществу к востоку от дельты Нигера. Лидеры игбо не горели желанием делиться богатствами ни с севером, где действовала непродуктивная, почти феодальная общественная система, ни с западными йоруба, которых игбо считали нестерпимо высокомерными. В 1967 году игбо объявили об отделении от Нигерии и провозгласили новое государство под названием Биафра. Неудивительно, что хауса и йоруба нисколько не хотели выпускать из рук эту драгоценную область. Восток Нигерии охватила гражданская война, шедшая до 1970 года, когда разбитая, разгромленная и опустошенная Биафра сдалась.
С тех пор игбо жалуются, что йоруба и хауса оттеснили их от богатств страны. Богачи севера и запада стали еще богаче, а игбо вернулись к своим прежним занятиям. За сотни лет игбо наладили торговые пути вдоль побережья Западной Африки — вплоть до Южно-Африканской Республики. В сотрудничестве с эмирами хауса и их торговыми партнерами из Ливана они также стали первопроходцами в освоении торговых путей, проходивших через всю Сахару до Мекки, Медины и Джидды — до современной Саудовской Аравии.
Из-за войн и апартеида торговать вдоль этих традиционных путей в 70-е годы стало куда труднее, чем раньше (хотя часть из многочисленных нигерийцев, учившихся в Советском Союзе и странах Варшавского Договора, занимались обеспечением поставок для Африканского Национального Конгресса в Южной Африке). Затем они пошли еще дальше: популярными местами их проживания стали Лондон, а также Нью-Йорк и Вашингтон, округ Колумбия, где некоторая часть иммигрантов тут же занялась переправкой героина в Африку и далее на Запад. По данным Лиги Говарда, за реформу исправительной системы, в 1990 году выходцы из Нигерии (по преимуществу игбо) составляли 30 % от всех арестованных в британских портах за контрабанду героина. Это отчасти можно объяснить тем, что таможенники всего мира особенно пристально приглядываются к обладателям нигерийских паспортов.
Дельцы игбо уезжали из страны под воздействием предрассудков и жадности народов севера и востока Нигерии, но, кроме того, их подталкивало к этому вопиюще скверное управление экономикой страны. К концу правления Бабандиги национальный долг страны взметнулся до отметки в 30 млрд. фунтов стерлингов. Повальное распространение криминальных афер и без того было постоянной проблемой страны с момента обретения независимости, но при растущей безработице, галопирующей инфляции и после обвала нигерийской валюты наживаться на нигерийцах обманщикам стало еще менее выгодно. Существует два основных типа криминальных синдикатов: одни торгуют товарами, другие занимаются рэкетом. Синдикаты первого типа бывают трех видов: производители, оптовые торговцы и розничные торговцы. Каждая из этих областей часто (но не всегда) закреплена за определенной этнической группой, и все три сектора налаживают международное сотрудничество, поскольку производство или добыча товара неизменно осуществляется очень далеко от самых прибыльных рынков розничной продажи.
Группировки, занимающиеся рэкетом, например американская «Коза Ностра», в транснациональные синдикаты превращаются крайне редко и обычно действуют в пределах одного государства; вместе с тем преуспевающие рэкетиры (как, например, Тони Сопрано и его дружки) тоже включаются в торговлю товарами, устанавливая контроль над местными розничными сетями, продающими товар, пользующийся спросом на рынке — будь то наркотики, женщины или что-то еще.
В сфере торговли запрещенными товарами производитель крайне редко играет важную роль в оптовой торговле и даже в розничной продаже. Самый наглядный тому пример — колумбийские картели. Они пользуются своей монополией на очистку и оптовую продажу кокаина, чтобы поручить выращивание коки беднякам Перу и Боливии. А в Амстердаме, который является главным перевалочным пунктом для доставки кокаина в Европу, они прибегают к услугам местного колумбийского сообщества — оно является главным импортером наркотика в Голландию.
Турецкие синдикаты контролируют значительную часть оптовой торговли героином, а в таких странах, как Германия и Великобритания, заодно и львиную долю розничной торговли. Однако в производстве наркотика они никак не участвуют — оно самым широким образом рассредоточено по обширным регионам Средней Азии (в частности, в Афганистане и Бирме).
Во всем мире общественное сознание теснее всего связывает с преступностью тех оптовых торговцев из легальной сферы, которые особенно склонны к авантюризму и риску. Торговля является сердцем мировой экономики и главным занятием в мире организованной преступности. В общем и целом, жители Западной и Северной Европы никак не ассоциируются с крупномасштабными преступными махинациями — правда, они считаются главными потребителями незаконных товаров.
Эта ситуация восходит к периоду меркантилизма ХVІ-ХVІІ веков, когда европейцы стремились заполучить конкурентное преимущество, подталкивая государство к поддержке ширящейся внешней торговли. Существуй в те времена законы, которые можно было бы нарушать, эти авантюристы стали бы первыми международными организованными преступными синдикатами.
Но тогда они просто попирали нравственные ценности, прибирая к рукам все, что им попадалось, в обмен на спиртное и безделушки. Однако за первыми днями весьма рискованной полуторговли-полуграбежа замаячили атрибуты колониализма: в целом они были нужны не для того, чтобы утихомирить коренное население, а для того, чтобы закрепить за собой преимущества колониальной экспансии перед европейскими конкурентами. Поэтому европейская торговля тесно переплеталась с задачами государственного масштаба: государство в лице колониальной армии защищало торговцев, а когда оно устанавливало, какие товары являются законными, а какие — нет, торговцы стремились принимать эти определения в обмен на вооруженную защиту, которая обеспечивала им конкурентное преимущество. Когда в XIX веке Великобритания решила, что продавать китайцам опиум в больших количествах допустимо, британские торговцы вовсе не разразились возмущенным ревом. Напротив, среди них развернулась погоня за наживой: государство заявило, что все в порядке, а приглашать торговцев дважды не требовалось.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.