Мемуары Ельцина 16 сентября 1996, «Новая газета»

Мемуары Ельцина

16 сентября 1996, «Новая газета»

Все нормальные люди (не изверги) хотят, чтобы Ельцин хорошо перенес операцию. Но не все хотят, чтобы он был президентом.

Некоторые – независимо от того, состоят ли они где-либо на учете или уклонились от него, – хотят какого-нибудь Анпилова или Брынцалова. Таких некоторых мало, и мы их в расчет не берем.

Другие – которые почему-то считаются нормальными – хотят Черномырдина или Чубайса. Эти другие сейчас интенсивно разрабатывают сценарии, прикидывают, интригуют…

Вполне возможно, что после операции врачи предпишут Ельцину полный покой. И он окажется в почетной изоляции – в Барвихе ли, в Завидове или каких-нибудь Горках Ельцинских.

Ленин провел в Горках два года. Формально сохраняя власть, он ничего уже не мог и ничего не знал. Специально для него издавали в одном экземпляре «Правду»; и в этой действительно ленинской «Правде» – были тишь да гладь, молочные реки, кисельные берега.

Изредка, когда сознание и речь отчасти возвращались к вождю, он диктовал статьи, письма к съезду, инструкции товарищам по партии.

Но генеральный секретарь товарищ Сталин (а генеральный секретарь тогда был вовсе не руководитель страны, но всего лишь руководитель аппарата) – Сталин все эти ленинские записочки, посмеиваясь, прятал.

Через сорок лет мы читали и ужасались: оказывается, больной Ильич почти все понимал. Понимал, что Троцкий, Сталин, вся ленинская команда (тогда говорили «гвардия») никуда не годятся, что социализм построили не так и что надо немедленно реорганизовать Рабкрин.

Со Сталиным проще. Он сам себя изолировал и ничего крамольного не писал. А вот Хрущев… Его свергли, заперли в дачное место, но там он тайком надиктовал мемуары и переправил их за границу – то есть совершил то, за что сам же сажал.

И опять в мемуарах нашего очередного вождя: этот – дурак, этот – лакей, здесь перегнули, там ошиблись…

И ведь правда. Единственное, что история ставит Хрущеву в заслугу, – разоблачение культа личности, освобождение политзаключенных…

Если Ельцин надиктует честные мемуары, мы увидим их очень не скоро или не увидим никогда. Ибо они затронут таких людей и такие интересы…

Что он расскажет?

Получил великую власть.

А что великого совершил?

Великого хорошего – ничего. Великого плохого – немало.

Чеченская война. Мы разбили себе морду в кровь. Мир наконец заключен. Для политиков – это мир ленинского типа, «похабный», унизительный Брестский мир. Для людей – счастье. Но неизбежен вопрос прокуратуры: зачем убиты сто тысяч человек?

Провал реформ. Катастрофический спад производства, умирание науки и образования. Сотни тысяч самых здоровых мужчин ушли в охранники. Сотни тысяч (если не миллионы) самых здоровых и предприимчивых мужчин и женщин стали челноками: вывозят валюту, инвестируют ее в китайские фабрики и привозят ширпотреб. А почему не наоборот?

Моральный крах. Люди в 1991-м верили в демократию, в справедливость, в поворот (пусть нелегкий) к счастливой жизни, в то, что нашлась дорога к Храму. Верили в конец лжи. Слово «покаяние» целый год было в моде.

Тогда казалось, в компартии остались трое: Лигачев, Полозков, Нина Андреева. Рейтинг КП был мизерным… И вот: за коммунистов голосуют двадцать пять миллионов – в полтора раза больше, чем было членов КПСС в СССР.

Это судьба. Нелепо возлагать всю ответственность за исторический процесс на одного человека. Но в глазах людей президент отвечает за все.

В 1991-м Ельцин один набрал больше, чем все остальные: Макашов, Рыжков, Бакатин, Жириновский. (Партия по неопытности наделала слишком много кандидатов, раздробила собственный электорат.)

В 1991-м Ельцин добыл не только великую власть. (Да и не добыл. Свалилась.) В его руках был энтузиазм десятков миллионов – исторический счастливый случай. А на что потратил?

Власть сохранена. Энтузиазм уничтожен.

Его дважды избрали президентом. И оба раза – вопреки. Первый раз – вопреки Горбачеву. После десятилетий рабства люди впервые получили возможность сказать власти (Горбачеву): «А вот хрен тебе!» И избрали Ельцина. Второй раз его избрали против Зюганова.

Не идея, а жажда власти гнала вверх. Стал президентом. Выше некуда. И он стоял на вершине, балансируя, теряя время и силы, не двигаясь вперед.

У Ельцина никогда не было никакой идеи, никакой программы. Поэтому всякий раз после победы он не знал, что делать.

Власть впадала в прострацию, ударялась в загул и гуляла до тех пор, пока не наступала необходимость защищать себя.

Все проворонила эта власть, только себя сохранила.

В 1991-м пользовался идеями демократов. В 1994-м – идеями Жириновского. В 1996-м Зюганов плакал, что Ельцин у него «украл лозунги».

В 1990-м горячо поддержал прибалтийский сепаратизм. Осудил (как имперский отвратительный акт) танки, сделавшие два холостых выстрела в сторону вильнюсского телецентра. Вообще в 1990–1991-м был главным идеологом сепаратизма («берите суверенитета, сколько можете унести»). И сам в декабре-91 совершил самый масштабный акт сепаратизма в истории. (Отделение Штатов от Англии не идет в сравнение с отделением Украины от России.)

Беловежское уничтожение СССР было совершено – это всем ясно – не для великой цели, не для свободы России (она и так была независимой, другие зависели от нее). Совершилось освобождение республиканских секретарей от генерального секретаря. Каримовы, Ниязовы получили возможность покупать личные «боинги». Ельцин создал личную охрану то ли в двадцать тысяч, то ли в сорок тысяч человек.

Вчуже совестно вспоминать, как Ельцин был главным борцом с привилегиями. Но даже миллионнодолларовые сегодняшние привилегии – пустяк. Главное – другое. Он – не реформатор. Он всегда двигался под давлением обстоятельств, событий и – под давлением интересов ближних. И все зависело от того, кому он доверялся.

В каком-то смысле Ельцин – вечный заложник. Кем он повязан: Коржаковым или Чубайсом – нам-то что? Нас ведь не Коржаков надул ваучерами, и не Барсуков уничтожил сбережения.

Все сподвижники обогатились. Все получили корпорации, институты, фонды, центры, дачи. Только крестьян не дарил.

Из этих «ближних» возникает ужасный портрет власти.

Министр обороны, по словам президента, лучший, награжденный стограммовой золотой личной медалью Ельцина (из каких средств?) – был презираем военными и штатскими, прославился позорной кличкой «Мерседес», обещанием покорить Чечню за два часа и циничными словами о мальчиках, умиравших (по его бездарности) с улыбкой на устах.

Премьер Гайдар на прощание наскреб три процента голосов.

Слова «Чубайс» и «ваучер» стали почти ругательствами.

Политический советник президента Станкевич (лжец и взяточник) сбежал за границу.

Вице-премьер Полторанин до сих пор не объяснил, кому и за сколько ушло гигантское здание в Берлине.

Вице-премьер Лобов проходит по делу АУМ Синрикё.

Своего бывшего заместителя по Верховному Совету и своего вице-президента Ельцин обстрелял из танков.

Его вице-президент собирал на соратников компромат чемоданами.

Его генпрокурор стряпал дело против вице-президента. Один – вышел по амнистии, другой – сидит под следствием.

Ерин, Бурбулис, Барсуков, Баранников, Шумейко, Шахрай, Коржаков, Филатов, Ильюшенко, Грачев, Егоров, Рябов, Сосковец, Черномырдин, Хасбулатов, Руцкой – ведь это паноптикум. Ведь невозможно вспомнить ни одного светлого, умного, честного лица.

Точь-в-точь как плакаты с портретами членов Политбюро и кандидатов в члены. Как ни старались художники – на нас мертвыми глазами смотрели гладкие, холеные монстры.

Господи, чем мы занимались! Как долго эти ничтожества, их тупая, жадная, злая возня занимали наши газеты, экраны, умы. Но мы сами, вникая в эту «политику» (за чей счет ездил Полторанин в Японию? какую свиту возил Шумейко в Бразилию? сколько мебели привез Рыбкин из США? сколько водки и сигарет беспошлинно провез в Россию Национальный фонд спорта?), – вникая в это, сами стали циничнее, злее. Пошлая мысль «чем я хуже?» тихо усыпляла совесть. Тиражи толстых журналов, уступая бумагу порнографическим «Красной шапочке» и «Мистеру Х», упали в тысячу раз (знаменательный показатель). Интеллигенция, возмущаясь экспортом проституток, села за столики спонсоров, не заботясь о происхождении их денег.

Провалил суд над КПСС, поручив обвинение ничтожествам и шутам.

Провалил суд над ГКЧП. Разменял амнистию на прекращение расследования событий октября-93. Дважды – в 1993-м и в 1994-м – назначал и отменял свои выборы.

Позволил охраннику назначать и смещать генпрокуроров, министров, губернаторов.

Подписывал что попало именно потому, что никогда не имел действительно государственного мышления. Отсюда – не только воровство, но и бесконечные провалы в восточной, в западной, в среднеазиатской, в прибалтийской, в кавказской политике.

При острой умственной недостаточности аппарата – подписывал по две с лишним тысячи указов в год, не имея возможности ни вникнуть, ни даже прочесть.

Людей шокировали его ужасные проговорки. Поволжским немцам предложил поселиться на полигоне, где испытывалось химическое оружие. В светлое Христово Воскресенье поздравил православных с Рождеством.

Но – не кровожаден. Своих врагов никогда не казнил. Напротив, амнистировал, отпускал. А сто тысяч убитых в Чечне для него – абстракция. Он ни разу не участвовал в солдатских похоронах.

И терпелив. Отчаянно ругаемый прессой, ни разу не покушался на свободу слова[122]. Матерно поносимый на митингах, не запретил их, не отнял политических свобод. А мог.

Секретарь обкома привык отчитываться вверх – перед ЦК КПСС и Политбюро ЦК КПСС.

Стал президентом. Стало не перед кем отчитываться. А вниз они не отчитываются никогда.

Контроль сверху исчез, вера в Божий суд отсутствовала, совесть была разрушена партийной карьерой, строящейся на неизбежной, непрерывной лжи. Став бесконтрольным – стал безответственным.

И друзья – где они? Обкомовский закал – дружить с ровней или с тем, кто выше. Выше уже не было никого (с Богом не выпьешь). Патриарх? Но патриарх рабу Божьему Борису чуть руку не целует. Билл и Гельмут? Они друзья должности, а не человека. Коржаков? Но охранник (как и любой подчиненный) не может быть другом; отношения снизу вверх – это не дружба, а совсем-совсем другое. Полезное, приятное, но другое.

Безусловно, боец.

В марте-91 послал в атаку демократический митинг на войска, введенные Горбачевым в Москву; чудом обошлось без стрельбы. В августе-91 восстал против ГКЧП; чудом обошлось почти без стрельбы.

Но в 91-м Ельцин был атакуемой стороной.

В октябре-93 и в декабре-94 он стал атакующим.

Да, Хасбулатов был плохой, но разве необходимо доводить дело до танков? Да, Дудаев был плохой, но разве необходимо было бомбить города?

Сколько людей убито в борьбе Ельцина с двумя чеченцами?

К сожалению, уголовные дела по 1991 и 1993 годам закрыты, а по Чеченской войне не возбуждены.

Секретарь обкома – профессия. Она включает обязательную ложь, привилегии, отношение к людям как к массе (то есть к материалу, мусору). Поминаю обкомовское прошлое не для укора, но для понимания, что сформировало личность.

В городах России сейчас, осенью 1996-го, вдоль магистралей видны плакаты «ПРОГРАММУ ПРЕЗИДЕНТА – В ДЕЙСТВИЕ». Когда Ельцин был моложе, на этих плакатах было написано «РЕШЕНИЯ СЪЕЗДА – В ЖИЗНЬ»[123].

Ленин открыто – в газетах! – приказывал расстрелять. Сталин предпочитал термин «ликвидировать». («Ликвидировать как класс» значило уничтожить с детьми и стариками; по-русски – вырезать.) Ельцин приказал «восстановить конституционный порядок».

Вожди уничтожают явление: поповщину, кулачество, дудаевщину. Люди при этом умирают бессчетно. С тем же успехом Гайдар и Чубайс боролись с инфляцией. Неочевидность последнего утверждения говорит о том, что неочевидное более опасно. Человек генетически научен бежать от огня, голода, но не имеет органа, чувствующего радиацию. Ее не чувствуешь, но она смертельна.

Сотни миллионов долларов были истрачены и несчетное количество лжи было употреблено, чтобы президентом России остался Ельцин.

Понятно, что старый Ельцин никуда не годился: война, долги, носовые перегородки, вранье, некомпетентность и таинственные (но всему миру ясные) исчезновения.

Рекламировали поэтому «обновленного» Ельцина. Не понимали, видимо, что новый – это новый, а обновленный – это старый, отреставрированный.

Прошло три месяца правления нового президента. Четверть года! Что сделано? Розданы почетные грамоты, ордена «За заслуги перед Отечеством». А за какие?

Опять голодовки и забастовки. Опять гибель тысяч в Чечне. Специальным указом отменено предвыборных обещаний на тридцать триллионов. Введен и отменен указ о налогах. (Чубайс признал «ошибку» и исправил ее в «интересах простых вкладчиков». Насколько известно, Чубайса никогда не волновали интересы простых вкладчиков, другое дело – банки… Кроме того, для понимания истинной табели о рангах было полезно наблюдать, как начальник канцелярии Чубайс одернул вице-премьера России Лившица.)

…Перестали печатать рейтинги. Может, потому, что рейтинг Ельцина в сентябре – опять как в январе: 6 %. Куда делись июньские 40 %? Перестали надувать – вот рейтинг и спустил.

И президент у нас старый, и рейтинг у него старый.

Но те, кто навязывал Ельцина стране, теперь должны (обязаны) хвалить его. Хотя бы для того, чтобы маленечко оправдать свои июньские восторги.

За три месяца нашлось лишь три повода для похвал обновленному президенту.

1. Сформировал новое правительство.

2. Выстроил систему противовесов.

3. Сказал правду о своем здоровье.

Отнесемся к президенту как к спортсмену: будем судить только по лучшим результатам.

Сформировал новое правительство.

Сразу скажем: оно ужасно неновое. Тулеев, что ли, новый? Или Лившиц? Или Лобов? Это – не новые, а печально известные.

«ЦИНИЗМ – наглость, бесстыдство, грубое, откровенное пренебрежение нормами общественной морали, нравственности» (Энциклопедический словарь).

ЕльЦИНИЗМ – кремлевская форма цинизма. Цинизм власти безответственной, бесконтрольной и безнаказанной.

Наглость – это еще полбеды. Цинизм ничего не производит. Он холоден, бесплоден, замкнут на себя, мертв.

Цинизм стал в Кремле главным критерием отбора лиц, главным критерием их действий.

С некоторых пор там, наверху, желая похвалить человека, стали одобрительно говорить о нем: «Совсем гнилой!» Значит – беспринципен. Значит – с ним можно иметь дело, можно договориться. Совсем гнилой никогда не будет поднимать шум, возмущаться, и «цена вопроса» останется в разумных пределах.

Создал систему противовесов.

О ней с гордостью говорят в Кремле. Ее одобрительно описывают в прессе. Видите, гений Ельцина не увядает; смотрите, как безукоризненно он снова выстроил систему противовесов: Чубайс уравновешивает Черномырдина, Черномырдин – Лебедя, Лебедь – Лужкова… Стоп! Лебедь малость перевешивает. Добавим Совет обороны, где Лебедь окажется в подчинении у Батурина. Глядишь, дело пойдет не хуже прежнего, когда Сосковец уравновешивал Черномырдина, Коржаков – Филатова, Лужков – Чубайса.

Безумный мир. Вместо того чтобы создавать команду, создают систему противовесов. Говоря по-русски – противоборств. Она не рассчитана на пользу людям и стране. Она рассчитана так, что все свои силы чиновник тратит на укрепление себя и ослабление конкурента. Выходит, создать систему противовесов – значит посадить пауков в банку.

Крылов в самой мягкой форме описал эту систему противовесов так: «Лебедь рвется в облака, рак пятится назад, а щука тянет в воду». И результат: а воз и ныне там.

Где «там» – не сказано, поскольку написано для детей. Еще не сказано, что воз, стоя без движения, гниет на глазах.

Система противовесов – это полный стоп. Тот самый застой, из-за которого мы проиграли Западу. Ельцин – дитя Системы – генетически ее воспроизводит.

Именно система противовесов рождает дикие, глупые указы. Лившиц радостно сообщил, что мы все должны делиться. С кем? С государством? Но оно тратит деньги на войну. С аппаратом? Но они уже и так обстроены трехэтажными особняками, упакованы в «мерседесы», и ни одна собака не отдыхает на Валдае – всем подавай Данию, Испанию, Бермуды.

Делиться по-кремлевски – это продналог. Делятся люди по взаимному согласию. Дележка – вещь хорошая, добровольная. Но Лившиц нас не спрашивал. Он сказал: «Надо делиться» – так всегда говорят рэкетиры. Это их формула.

Противовесы обязательно должны передраться. Потому что их много, а пирог один.

Полгода назад они объединились не вокруг общей идеи, не вокруг любимого лидера, а – против общей угрозы. Зюганов побежден, общая угроза исчезла. Победителей более ничто не связывает.

Они чужие. Это больше чем враги. Враги могут примириться, а чужой всегда останется чужим. У них нет общих взглядов, общего языка. И даже если они случайно произносят одинаковые слова («славное будущее России», «расцвет экономики») – смысл в них они вкладывают разный.

Система противовесов – система доносительства, интриг и шпионства. Вместо созидательной работы господа противовесы лоббируют интересы платежеспособных структур и копят компромат друг на друга.

Ельцин говорит правду.

Этот факт стал сенсацией. Потому что привыкли к постоянному вранью. Телекомментатор назвал признание Ельцина о предстоящей операции «увертюрой новой эры кремлевской гласности».

Но если не впадать в эйфорию, если сохранять трезвость, если помнить, что там, наверху, правду не говорят никогда, – ельцинская правда окажется весьма сомнительной чистоты.

Вот что он сказал 5 сентября: «Я хочу, чтобы у нас было общество правды. Не надо скрывать то, что скрывали раньше…»

Скрывали раньше – это когда? Зачин столь торжественен, эпичен, что все поняли: речь идет о «проклятом прошлом» – о сталинщине, брежневщине. Но сочинители президентских речей в коллективной редактуре запутывают сами себя до невозможности. Если человек говорит, что он хочет, чтоб было, значит, этого нет. Если президент хочет, чтоб было общество правды, – значит, в наличии общество лжи.

«Не надо скрывать» – означает «не надо врать». «Скрывали раньше», то есть врали раньше. Кто? Президент, мотаясь по стране перед первым туром, показывал в основном два фокуса: обещал деньги и хвастался здоровьем.

Еще он сказал: «Мне делали диспансеризацию, и во время диспансеризации обнаружили болезнь сердца».

«Во время диспансеризации обнаружили…» Когда? Накануне? Месяц назад? Год назад?

Настоящая правда выглядела бы так: «Я перед выборами постоянно врал, нахваливая свое отменное здоровье. Я заставлял врать всю команду и подкупленную прессу».

Уже после приступа, после обследования, зная о болезни и операции, он продолжал обманывать всех. 22 августа он в телеинтервью опроверг сведения о болезни, об операции в Швейцарии. «Ходят слухи в отношении моей поездки в Швейцарию. Спасибо средствам массовой информации за такое приглашение. Но я не смогу поехать, так как есть проблемы, которые нужно решать здесь». Выходило: здоровье в порядке, гулять некогда, неустанно забочусь о стране, не могу ее оставить в трудное время.

«Известия» недавно писали, что за три дня до второго тура, 30 июня в полдень, должна была состояться встреча Ельцина с Явлинским. В 15:00 Явлинскому сообщили, что встречи не будет. В Барвихе в это время была паника: президент плох! Планировалась телесъемка, но состояние президента было таково, что операторы не могли снять даже тридцатисекундную картинку.

На фоне мощного сердечно-сосудистого криза у Ельцина был микроинсульт с потерей сознания. Один из чиновников сказал, что страна была на грани хаоса.

Это – подчеркнем – конец июня. В Кремле паника, в народе недоумение: президент исчез в разгар борьбы перед вторым туром. А 2 августа, когда вся суматоха давно позади, помощник президента Георгий Сатаров дает интервью (мы выбрали интервью Сатарова, дабы показать, что новые аппаратчики не уступают старым):

«– Президент хорошо себя сейчас чувствует?

– Сейчас, конечно, не так, как в мае. Хуже, безусловно. Это видно, это ясно. Но он в прекрасной интеллектуальной и психологической форме. Я бы даже сказал, что я давно его не видел в такой замечательной интеллектуальной форме… Сейчас, после выборов, если у президента что-нибудь серьезное, он бы лежал в ЦКБ, а не в Барвихе. Сейчас он просто в отпуске.

– Он считает себя больным?

– Нет, это же совершенно очевидно! Это ведь не относится к сфере таких тяжелых заболеваний, как сердце или что-то еще такое же, из-за чего кладут в больницу… Но вот когда я говорю про его великолепную интеллектуальную форму, я действительно искренен. Когда мы после выборов к нему пришли всем штабом (он поздравлял нас, мы его поздравляли и так далее), и он делился своими размышлениями: вот, предыдущее президентство, ошибки, кампания, следующее президентство, как надо работать. И все эти его размышления вслух настолько совпадали с тем, о чем мы сами думали, что я был поражен. Нет, интеллектуальная форма у него мощная, конечно».

Сатаров искренне считает себя гигантом большого интеллекта. Если чьи-то размышления совпадают с его собственными, это должно нас поразить: надо же, некто достиг вершин Сатарова, какая мощная интеллектуальная форма!

Ослепленные должностью (помощник орла!), люди даже не замечают, сколь беден сатаровский язык, с каким трудом он изъясняется по-русски.

…Совсем неинтересно, кто и за сколько получил должность в правительстве, или квоту на вывоз, или льготу на ввоз. Не один украдет – так другой.

Но очень интересно: что чувствует «интеллектуал», давая такие интервью? Что он чувствует, когда президент, «говоря правду», разоблачает вранье? Ведь у «интеллектуала» семья, друзья; как он выкручивается перед ними? А перед собой?

2 августа Сатаров восторженно говорит об интеллектуальной мощи президента. А 9 августа на инаугурации президент с трудом читает по телесуфлеру тридцать слов клятвы; выучить не смог.

Кто этот мощный старик? Это гигант мысли! Отец русской демократии! Сатаров даже не замечает, что текстуально (и психологически!) совпадает с наглым профессиональным лжецом, сыном лейтенанта Шмидта. Главное – создать Союз меча и орала, то есть надуть.

Ужасно, но они там все такие. Другие, если и были, – ушли.

Там никто не может говорить правду. Она слишком отвратительна. А они хотят, чтобы мы их любили. Хотят по крайней мере самим себе нравиться, если уж неблагодарный, сволочной электорат не может оценить их ум и благородство.

И когда говорят, что Лебедь – новичок в политике, но быстро учится, я соглашаюсь. Да, он быстро учится. Беда – что учится он в публичном доме, где чем опытнее, тем хуже.

Тело страны в конвульсиях: в Чечне, в Приморье… Но нам говорят: смотрите, вот это развивается бурно, вот это расцвело. А что расцвело? Торговля детьми, торговля девушками, торговля спиртным, бандитизм, брынцаловщина, у людей с тремя классами трехэтажные особняки, во всем ближнем Подмосковье подозрительные типы (в том числе генералы) сносят домишки и возводят послемишки[124] с бассейнами и гаражами.

Да, когда организм умирает от рака – плохо не всему организму. Опухоль находится в самом цветущем состоянии.

Опухоль безумна. Она растет стремительно, жадно, весело. Ей так хорошо, что она даже не думает, что убивает «остальное тело».

Но закопают их вместе.

Говоря о предстоящей операции, президент выглядел плохо, с трудом подбирал слова. Речь его звучала совсем иначе, нежели потом выглядела в газетах. «Рекомендации наших врачей: или (пауза) операция, или (долгая пауза) такое… (долгая пауза) пассивная работа». Ельцин пытался вспомнить слова «консервативное лечение», но не смог.

А ведь все (и он, и телевизионщики) хотели, чтобы максимально бодро, максимально уверенно. Значит, то, что мы видели, – это лучший дубль. Или – физическая невозможность делать дубли.

«Твердо держит власть» и «разумно управляет» – это не синонимы! Ким Ир Сен твердо держал (и держит после смерти), а народ Северной Кореи ест траву.

Даже признав необходимость операции, кремлевский цинизм не устыдился. На следующий день Чубайс заявил, что «Борис Ельцин в нормальном рабочем состоянии». А что тогда ненормальное?

«В блестящей форме», «крепкое рукопожатие» – это ведь очень типичный цинизм. Так бессовестные наследники подбадривают старика, которому удалось попасть в утку: «Ну, папа, ты у нас еще о-го-го!»

Вот это «о-го-го» и несется из Кремля непрестанно.

По сравнению с Иваном Грозным – гуманист. По сравнению со Сталиным – голубь мира. Чем ужаснее точка отсчета – тем прекраснее выглядишь.

И все же и Ельцин, и те, кто голосовал за Ельцина в 1991-м, не должны огорчаться и даже могут гордиться собой. Если бы не Ельцин, президентом России в июне-91 непременно стал бы бесноватый. (Доказательство – победа Жириновского в 1993-м.) Только вообразите себе его с ядерной кнопкой, и нынешняя жизнь покажется раем.

Станет пенсионером – станет человеком. Если победит известную слабость.

Станет пенсионером – мигом отвалятся друзья Билл и Гельмут, появится время, появятся мысли, появится раскаяние (настоящее).

Ведь даже маниакальный убийца Иван Грозный под конец каялся и все пытался составить полный синодик своих жертв, добавляя в затруднительных случаях (когда речь шла об уничтожении населения целых городов): «Имена же их ты, Господи, веси».

И – не исключаю – позвонит, пригласит поработать над мемуарами. Не президентскими, человеческими.

Я, должно быть, приду, Борис Николаевич.

Если будем живы.

P.S. В газеты приходят миллионы писем. Нигде люди столько не пишут – пережиток советского времени. Но в СССР критическая публикация была частью согласованных действий: разнос в «Правде» предшествовал расстрелу (в сталинское время) и увольнению (в брежневское). С 1987-го стало иначе. Пресса нападала, власть огрызалась.

В ответ на эти «Мемуары» в редакцию пришло письмо известного врача-писателя. Оно и мой ответ были набраны, сверстаны и – сняты из номера главным редактором.

Материал публикуется впервые. Текст Крелина не сокращен, он именно так начинается – с отточия; орфография и пунктуация сохранены.

30 сентября 1996, «Новая газета». Не опубликовано

…Я не в счет. Во-первых, потому что я врач и у меня свой специфический подход к болезням, больным, к общению с ними. Во-вторых, я сам перенес подобную операцию, а потому смотрю, хоть, может, и в большей степени с разных ракурсов, чем большинство нынче пишущих, говорящих в связи с болезнью президента, но все же с иных позиций. И как врач и как переживший.

Естественно, что здоровье государственных деятелей, обсуждаемо принародно. Но существуют какие-то границы человечности, за которые переходить нельзя. За это не судят – за это осуждают. Все-таки, по-моему, этика, ну по крайней мере, со времен Аристотеля, категория, если не абсолютная, так для нашей антично-иудео-христианской цивилизации, объективная. И я не говорю о какой-то пресловутой «врачебной этики». Я не считаю, что для этики имеет право быть какое-либо прилагательное. Хотя порой мы и слышим, кроме врачебной, еще и про спортивную, научную, а в недавнем прошлом, и партийную этики. Мне-то кажется, что есть этика порядочных людей и отсутствие ее у мерзавцев. Если и не называть эту последнюю группу столь безотносительно, так, скажем, у тех, кого все же не следует гладить по головке.

И если обсуждение болезни президента вещь нормальная и необходимая, то все же, по-моему, не следует в эти дни добивать Человека. Перед Богом прежде всего не должность, а Человек! И не перед судом людским он сейчас, в эти дни должен предстать. Так и хочется крикнуть: «Ну угомонитесь же! Дайте хоть минуту покоя перед предстоящей акцией Человеку».

Нынешняя ситуация этого больного Человека экстремальна и, сдается мне, не подлежит сегодня ни ерничанью на уровне кукол, ни визгливому подведению итогов его деятельности.

В острой, лихо написанной статье Минкина «Мемуары Ельцина», вроде бы все правильно, помянуты все грехи его без пропуска – все учтено и ничто не забыто. И возразить-то трудно. Да и не надо. Но есть ли какая там новая мысль, новое открытие, новый взгляд, или иной, неожиданный поворот при взгляде на деятельность этого, нынче больного, человека? Для чего сегодня понадобилась эта статья? В порядке подготовки к операции? Подведение итогов?

Существуют национальные традиции, привычки. И что уж сейчас говорить о том хороши они или плохи. В спокойной мирной беседе это, безусловно, хороший предмет для раскачивания мозгов и разглаживания собственной совести. Если в других обществах нынче говорят больному откровенно, какая у него болезнь и что его ждет, у нас так не принято. Если рак – от больного диагноз скрывают. Еще недавно больному боялись говорить, что у него инфаркт сердца. На сегодняшний день это вошло в наш менталитет и мы, врачи, да и все, обязаны с этим считаться. Возможно, с изменением ситуации на нашей Земле будет меняться и отношение к болезням, смерти.

В период воинствующего, агрессивного атеизма – это и, вовсе, было естественным. Нынче, вера в Бога тоже пока еще у многих, даже истово крестящихся, вера не искреняя, кажущаяся и им самим. Вера – это дар, на которую, как и на любовь, не каждый способен. Истинно верующим, разумеется, и болезнь и смерть, может быть, более естественная мысль и тема раздумья без лживого отпихивания от себя Наступающего.

Так мне кажется. Возможно, я и не прав. «Об этом думают двояко». Нынче вошло в моду говорить «однозначно». Почему-то это приписывают, в основном, Жириновскому. Но если внимательно послушать, как говорят многочисленные персонажи телеэкранов, то видно, что это нынче просто модное слово. Да не слово – понятие, ощущение, часть менталитета (тоже модное слово). Частое употребление «однозначно» – есть подсознательное противопоставление альтернативности, плюрализму, многозначности, слава Богу, приходящих в нашу жизнь. «Однозначность» – тяга к привычному «единственно верному Учению». Антидемократия – это и есть «однозначность», когда не учитывается мнение меньшинства.

Я и не считаю, что мое отношение к подобной подготовке общества и самого больного к предстоящей операции Человека на должности президента есть «единственно правильное», но милосердие к Человеку должно быть проявлено, сколь бы ни был к другим столь же не милосерден. Если это и так? Мне трудно судить – особенно перед операцией. Да и вообще: «Не суди да не судим будешь».

Я врач и я перенес такую же операцию. Я меньшинство, а потому все же и я «в счет».

Юлий КРЕЛИН

Думай головой

Юлий Крелин написал прозу и прислал в редакцию. Будь статья – был бы заголовок. Будь стихи – были бы рифмы. Будь письмо – в начале было бы «здравствуйте», а в конце – «с уважением» (вежливость этична).

Главный редактор «Новой газеты» распорядился прозу Крелина напечатать с комментарием Минкина. Видя мое недоумение (зачем это печатать? на что тут отвечать?), Муратов пояснил. Оказывается, интеллигенция возмущена моей заметкой «Мемуары Ельцина». Оказывается, главному редактору уже высказали свое порицание Юрий Карякин, Мариэтта Чудакова[125], какие-то барды. А поскольку Крелин письменно изложил общее мнение, то и ответ ему будет ответом всем.

Будем отвечать. Хотя очень жаль, что Карякин и Чудакова не сочинили коллективного письма. Оно было бы чисто арифметически умнее, чем проза Крелина (ум – хорошо, а два – лучше).

Кажется, Крелин не понял, что я пишу не о болезни, а о власти. Я писал об этом и до выборов: «Какой же безответственностью, каким цинизмом надо обладать, чтобы в тяжелейшей ситуации навязывать стране старого, тяжелобольного, часто совершенно неадекватного человека». («Новая газета», 10.06.96.)

Не о болезни речь, а об управлении страной.

Где этика власти? Президент знал, что болен, и врал, и команда врала, и людей загоняли в ловушку, где не было выбора (не с Зюгановым же в светлое будущее).

Кремль взял людей в заложники. «Иди со мной, а то тебе хуже будет». И теперь у многих, у очень многих интеллигентов наблюдается «стокгольмский синдром» – синдром заложника, который психологически (от страха) встал на сторону захватчика: безопасность захватчика – моя безопасность.

Победили летом. Сейчас осень. На три месяца отложили решение проблем. Теперь еще на шесть недель, на десять недель, потом еще на месяц, на два месяца, чтобы «не беспокоить», чтобы поправлялся.

Кажется, Крелин не вполне понимал, что пишет: «И не перед судом людским он (Ельцин) сейчас, в эти дни должен предстать». Божий суд? Увы, это значит, что этичный Крелин хоронит, не оставляет шансов на благополучный исход. А я, неэтичный, в своей заметке выражал уверенность, что Ельцин поправится, выйдет на пенсию и даже, может быть, пригласит поработать над мемуарами. Предстать же он должен всего лишь перед врачами.

Стоит ли интеллигенту писать о президенте как о Человеке с большой буквы? Писать о «Человеке на должности президента» – опрометчивая риторика. Риторика увлекает, и в заботе о красоте слога не заметишь, как получится «Человек на должности людоеда».

Все для Человека, все для блага Человека… Чукча знает этого человека, чукча видел его по телевизору.

А дети, погибшие в Грозном, в Самашках, в десятках разбомбленных сел, – они с какой буквы? Писал ли Крелин в их защиту? Кто готовил этих детей к спецоперациям по отрыванию ручек, ножек без консилиумов и анестезии?

Писатель и хирург Крелин должен был бы вообразить себе боль и ужас умирающих под бомбами. Люди гибли только ради чьей-то власти, а теперь этой власти слова не скажи. Неэтично.

В глазах Бога, которого так удачно поминает Крелин, раб Божий Борис – не больше, а меньше любого ребенка.

Карякин и Чудакова не только члены Президентского Совета, они еще и литературоведы. Должны бы помнить, что даже Мировая гармония не стоит слезинки ребенка. А уж конституционный порядок и подавно не стоит ножек, ручек, глазок.

Но с прагматической точки зрения можно понять и иное отношение. Дети погибают чужие (их иногда бестактно показывают по ТВ), а от президента зависит жизнь и зарплата.

Находись я в переписке не с Крелиным, а с достоевсковедом Карякиным, я, возможно, ограничился бы одной фразой: обсуждать здоровье правителя нельзя, а старушек лущить топором – можно?

Сколько месяцев пресса кричала: Верховный главнокомандующий, прекратите войну!

Юродивый Николка кричит царю Борису Годунову: «Нельзя молиться за царя Ирода!» – это ведь этика. У Пушкина она вам нравилась, правда?

Этика членов Президентского совета очень похожа на этику недавних членов КПСС: вступаю в партию, чтобы там было больше хороших людей. Есть другая этика: блажен муж, иже не идет на совет нечестивых и не сидит в собрании развратителей (первый псалом Давида). Эти этики трудно совмещать.

Президентская кампания Ельцина шла под лозунгом «ВЫБИРАЙ СЕРДЦЕМ!». Выбирай сердцем – означает не думай. Теперь певцы и барды, конечно, должны досадовать на мои заметки. Они, не заботясь об этике, пели и плясали добывая себе большие деньги, а Борису Николаевичу – голоса. Сейчас тот, кто проголосовал за Ельцина, убежденный (упоенный) певцами, невольно может сердиться на этих певцов: я вас послушался, а что вышло?

Бог ничего не знает о целостности России. Если бы его заботила целостность государств, то уж, наверное, границы были бы неподвижны. Трудно предположить, что целостность России более свята и незыблема, чем целостность Римской империи, Британской, Австро-Венгерской.

Если Бог равнодушно взирал на присоединение Сибири, захват Польши, покорение Кавказа и Крыма, если допустил отвал Украины, Молдавии, Прибалтики, почему вдруг Он одобрит сохранение Чечни ценою ста тысяч жизней?

Брежнев и еще сорок лидеров так недавно подписали в Хельсинки незыблемость границ. И уже Чехословакия распалась на две страны, две Германии слились в одну, а в Югославии сам черт не разберется.

Опасно рассуждать об этике, не подумавши. Крелин пишет: «Все-таки, по-моему, этика, ну по крайней мере, со времен Аристотеля, категория, если не абсолютная, так для нашей антично-иудео-христианской цивилизации, объективная».

Этика – вообще не категория. Античная этика не знала «не убий», «не прелюбы сотвори». Античные граждане и даже их боги сотворяли прелюбы налево и направо, причем боги занимались этим и между собой, и с землянами. Гомосексуализм был этичен и даже эстетичен, и никто не ставил Зевсу в укор изнасилование мальчика Ганимеда. Иудейская этика одобряла многоженство. Гуманная, милосердная христианская этика одобряла сожжение людей заживо.

Уверенность, что моя заметка плохо повлияет на самочувствие Ельцина, – глубокое заблуждение прозаика. По недоразумению он представляет быт президента похожим на свой собственный. Крелину кажется, что Ельцин бегает в киоск за «Новой газетой», читает и огорчается.

Ельцин не читает газет и не смотрит телевизор. Ему в ЦКБ плохое не возят. Насколько известно, Ельцину готовят дайджест (вырезки). Таким образом, окружение Ельцина решает, что президент прочтет, что узнает в изложении и чего не узнает вовсе.

Если окружение положило на стол Ельцину мои «Мемуары» – это их поведение (этичное или нет).

Эй, вы, там, в Кремле и около, – мы пишем не для президента, а для людей. Иначе газеты выходили бы в одном экземпляре.

Власть доказала, что наши статьи ей – как мертвому припарки. Но люди должны знать, что они не одиноки в своем критическом отношении к сегодняшним властям. Заметка «Мемуары Ельцина» рассердила не президента, а тех, кто голосовал за него и других призывал.

Вы сердитесь – значит, я попал в цель. Вы не хотите в этом признаться и кричите, будто я делаю больно президенту. А больно-то вам.

«Но есть ли какая там новая мысль, новое открытие, новый взгляд, или иной, неожиданный поворот при взгляде на деятельность этого, нынче больного, человека?» – вопрошает Крелин.

Отвечаю уважаемому прозаику вопросом на вопрос. Отчего это у вас в каждой фразе какие-то неточности? Почему вместо «давно больного» вы пишете «нынче больного»? Вам так удобнее? И зачем вам «какие там новые мысли»? Вполне достаточно старых, хорошо проверенных мыслей. Например:

«Коль скоро же он во дворец вступил, какие он там мистерии празднует? Всяким плотским удовольствиям предается, а для подданных всякие печали замышляет, никому не доверяя, ни одного друга не имея, всех во врагов превращая и за таковых принимая. Добрых – потому, что считает, что ненавидим ими, ибо, будучи добрыми, они презирают с ними не сходного. Дурных же – совершенно за то же самое, так как злые устремлены и против себя самих; боясь, чтобы в борьбе кто-нибудь, еще более дурной, чем он, не посягнул на власть. Поэтому он всегда “обрезает выдающихся из колосьев”, он всех делает бедняками и всех вынуждает страдать и горевать. “Чтобы кто-нибудь, роскошествуя, – говорит он, – не бездельничал, а бездельничая, не занимался пустяками, а занимаясь пустяками, не задумал бы переворота”. Законы он и изменяет, и переделывает либо из-за корыстолюбия души, либо из-за своеволия – в угоду вообще какой-либо страсти. Войско он ни содержать не умеет ради государства, ни составлять. Собравши вокруг себя стражу, телохранителей, их-то снабжает и кормит, лелея их всех во вред государству и всякую узду с них сняв, чтобы могли убивать, унижать, разорять».

Не подумайте плохого, это не о Ельцине и не о Коржакове. Это написано почти тысячу лет назад византийским теологом, специалистом по этике. И его, конечно, тоже кто-то спрашивал: ты зачем, гад, это написал?

Если люди не будут задумываться, их опять (и, может быть, очень скоро) заставят голосовать сердцем. Власть опять схватит наглец, потому что он видит в ней решение личных проблем и действует решительно и смело[126].

Умного и честного пришлось бы умолять взять власть. Он понимал бы сложность, ответственность и отказывался бы, ужасаясь огромности и неподъемности тяжелейших российских проблем. Ведь это – ни жены, ни детей, ни себя самого, только день и ночь работа.

Интеллигенция существует. Это не диплом, не ученая степень, не пост министра. Это развитый вкус, умение мыслить независимо, умение отказываться от пошлых предложений, исповедовать принципы, заповеди и любить Родину, не рассказывая об этом с трибуны.

Интеллигенты такие умные. Они притекли к Горбачеву. А он к 1991 году оказался с Крючковым, Янаевым, Павловым…

Интеллигенты сплотились вокруг Ельцина, а он к 1994 году оказался с Коржаковым, Грачевым, Ильюшенко…

Исправили ли Ельцина интеллигентные члены Президентского совета? Нет. Скорее он развратил их. Гамлет Офелии правду говорил: скорее ваша красота стащит вашу порядочность в ад, чем ваша порядочность исправит красоту. Много-то ведь не надо, много им и не предлагают. Так, дача, машина, банкет, деньги на книгу. С точки зрения тех, кто ворочает миллиардами долларов, – это гроши.

Вот мы такие умные, тонкие, начитанные, а кумир вдруг оказывается в лапах дураков и бандитов.

По двести, по триста разом писателей и артистов окружали Горбачева – а он с Крючковым. Вся интеллигенция была с Ельциным, а он – с Грачевым. Если мы такие умные, почему же так легко недостойные люди уводят, умыкают наших президентов? Не следовало бы нам, умникам, быть малость умнее?

Сейчас опять совершена (или почти совершена) та же ошибка. Лебедь не с нами, а с Коржаковым. Вместо того чтобы тянуть к себе – оттолкнули. И куда ему деваться? Вот он с Коржаковым, а мог быть со Стерлиговым, с Баркашовым, с нацистами, с другими бандитами. А что? Они тоже сыновья своей страны. И, кстати, выглядят приличнее Коржакова, на чьем лице написаны все его качества; и ошибка исключена – после тридцати каждый сам отвечает за свое лицо.

А может, это вообще несбыточно? И надо не ложиться под партийных гауляйтеров и генералов, а объединиться вокруг своего? Ведь не перевоспитаем же мы Коржакова, хоть все на свете Карякины и Чудаковы, Михалковы и Гердты…

Гердт по телевизору восхищался: «Президент – он как ребенок!» Зяма, я вас бесконечно уважаю, вы – талант, вы – сама доброта, но где вы видели таких детей? Зяма, вы уже говорили своим волшебным голосом, что «доброму дельфину Московский городской банк наиболее симпатичен», а вкладчики-то разорены. Вы говорили (правда, не столь убедительно) что-то агитационное за Гайдара и, должно быть, добавили ему голосов, но достались-то они Зюганову и Жириновскому.

Концерты «ВЫБИРАЙ СЕРДЦЕМ!», неуклюжий рок-н-ролл… Зачем мозг нации приплясывает и зовет выбирать сердцем? Надо выбирать своего. Надо выбирать умом. Разве не очевидно? Мы все время думаем, что используем их. А выходит всегда, что они – нас.

С кем сейчас будет Ростропович? Ведь он не сможет оказаться в стороне. С кем будут Михалков, Волчек, Баталов, Тихонов? Талант – хорошо. Но еще бы совесть и ответственность. Совесть должна оказаться сильнее гонорара и корысти. Совесть должна заставить человека признать ошибку (о, не публично, всего лишь перед самим собой) и не повторять ее. Не выбирать меньшее зло. Ведь потомки не поверят в искренность тех, кто в третий раз подряд и опять искренно выберет зло. Потомки заподозрят или в глупости, или в подлости. Потомки не церемонятся. Так ли мы снисходительны к сочинителям песен о Сталине, фильмов о Брежневе? Верим ли в искренность этих лауреатов или, понимающе усмехаясь, проходим мимо их мертвых сочинений?

Напрасный труд искать честных среди членов Политбюро ЦК КПСС. Напрасно искать демократов в казарме. Они там не водятся. Не надо искать девственниц в публичном доме. Это неинтеллигентно.

P.S. Жительница Северной Осетии Зинаида Рамазоновна Болиева предложила свое собственное сердце для пересадки президенту Ельцину. Она, следовательно, готова умереть за него. И тем навсегда оставляет позади интеллигенцию, способную разве что на необременительное сочувствие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.