Чем ты помог фронту? 17 марта 1995, «МК»

Чем ты помог фронту?

17 марта 1995, «МК»

Родина-мать зовет! А мертвые не слышат

ВОЕННЫЙ ЭТАП ЗАВЕРШАЕТСЯ

Заявление Президента России Б. Н. Ельцина

Обращаюсь к гражданам России, к мировому сообществу, ко всем, кто с беспокойством и сочувствием следил за развитием событий в Чеченской Республике. Довожу до сведения всех, что военный этап восстановления действия Конституции России в Чеченской Республике практически завершен… Пусть трагедия, пережитая Россией, россиянами и чеченским народом, послужит уроком для народов и политиков.

Борис Ельцин. Москва,

Кремль, 19 января 1995.

Прежде такое умели формулировать легче и веселее: «Приятно и радостно знать, что кровь, обильно пролитая нашими людьми, не прошла даром, что она дала свои результаты!» (И. Сталин).

Финальная фраза президентского заявления, к сожалению, звучит открытой угрозой. Какой урок? Кому? Каким политикам? Каким народам? Тем, кто вздумает взять столько суверенитета, сколько может унести?

Останавливают такие угрозы или подталкивают?

Хватит ли войск, если еще два-три субъекта Федерации?..

Послушаются ли офицеры? Пойдут ли солдаты? И сколько еще потребуется триллионов и цинка?

Всё удручает в этом заявлении. И дата 19 января. (Потому что теперь, спустя два месяца, мы знаем – не завершилось.) И дикий набор слов «военный этап восстановления действия Конституции». И самое ужасное – обращение к тем, кто «следил». Не следит, а следил. Прошедшее время. Вот это, увы, точно. Свыклись. Потеряли интерес.

Нам повезло. Пятидесятилетие Великой Победы мы отметим куда горячее, чем предыдущие (тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять) юбилеи.

Ветеранов осталось мало, да и не любили они вспоминать войну. Вспоминали фронтовых друзей, боевых командиров, счастливые случаи… И никогда не вспоминали брошенные трупы однополчан. И даже пионеры, каждое лето шагающие по местам боевой славы, то ли не спотыкались об эти кости, то ли помалкивали. Только у Симонова читаем:

Мы мертвым глаза не закрыли.

Придется нам вдовам сказать,

Что мы не успели, забыли

Последнюю почесть отдать.

Великая война исчезла, превратилась в Великую Победу. Тридцать пять миллионов погибших давно стали абстракцией. Во всяком случае, никто не вздрагивал от ужаса, услышав эту постепенно растущую цифру: от двадцати миллионов Хрущева до двадцати восьми – Горбачева (а при Сталине – семь, а нынче – тридцать пять).

Взятие Берлина превратилось в водружение флага над Рейхстагом. А то, что в Берлинской операции спешки ради положили сотни тысяч солдат, – забылось.

И уж вовсе забылось, что к 1945-му выгребали последних: брали уже и семнадцатилетних, и пятидесятилетних, и даже после тяжелых костных ранений (если без ампутации) – возвращали на фронт.

Теперь мы вспомнили, что такое война. Нам напомнили.

Кое-кто – своими глазами, а большинство – по телевизору увидели войну. Увидели сгоревших танкистов, оторванные ноги и руки, гниющие трупы, уничтоженный город. По ТВ, конечно, впечатление малость слабее. Народ привык, что на экране все понарошку. И вот уже сто дней подряд смотрим русский сериал «Чеченская война».

Привыкли.

Первый этап кончился. Но не потому, что перестали стрелять. (Стрелять не перестали.) Первый этап кончился потому, что чеченская война ушла во вторую половину «Итогов» – «Вестей» – «Новостей».

Она перестала быть шоком. Стала бытом. Скоро съедет к прогнозу погоды. В Москве – солнце, в Аргуне – «Град».

Смотришь на спокойных людей, на премудрых депутатов, принимающих не закон о немедленном прекращении войны, а увольняющих Ковалева, – и говоришь сам себе: может, ты сошел с ума? Ну чего ты так застрял на этой войне? Но вспомнишь трупную вонь и куски солдатского мяса[92] – и понимаешь: это не ты застрял – это вся Россия застряла.

Сто дней. За это время Гитлер до Можайска дошел. На Москву в бинокль глядели фрицы. А кремлевский горец вооружал народное ополчение и – с одной винтовкой на троих – кидал под танки Гудериана.

Напрасно министры плохо в школе учились. Запомнили: главное – флажок воткнуть. А сколько солдат ради этого погибло – забыли. Забыли, что с винтовкой «за Родину!» оказывается сильнее, чем на танке «за фюрера и немецкий порядок!» (не путать с конституционным).

Но запомнили, что катастрофические поражения и огромные потери надо называть «неудачами начального периода» и объяснять неготовностью.

Да, граждане, Грачев позволил себе и это. Он (простая душа, его лицо все видели, умом не светится) так и заявил: мол, армия была не готова[93].

Выходит, Дудаев совершил вероломное нападение. Тут опять по учебнику: или ФСК плохо разведала, или в Кремле правдивые сообщения (по примеру Иосифа Виссарионовича) посылают на…

И Грачев, и вся официальная пропаганда (в честь пятидесятилетия Победы?) устроили нам повторение пройденного. (Чтобы мы извлекли наконец уроки?)

Как и тогда: сперва трещали «малой кровью, на чужой территории». Потом – «неготовность».

Как и тогда: не полагается говорить о мародерстве. Сам министр юстиции (!) заявил: нету мародерства, разве что берут еду в оставленных квартирах. А телерепортажи показывают (не подумавши), как солдаты в армейских палатках отдыхают под шелковыми ватными одеялами. Из дома взяли. Вот только из чьего?

После той войны тоже было не принято говорить о мародерах. Говорили о трофеях. Солдаты везли – сколько в «сидор» набьется, генералы – вагонами. Высоцкий пел неприличное:

Трофейная Япония,

Трофейная Германия!

Пришла страна Лимония —

Сплошная чемодания…

Лицемерные разговоры о мире не стоят ни гроша после откровенных заявлений Грачева и пр.: «Никаких переговоров с бандитами! Ультиматум! Пусть сложат оружие!»

Сложат они тебе, жди. Но Грачев не столь наивен, он и не ждет капитуляции. Повторяем в сотый раз: война в его интересах. Генералы нашли наконец занятие. Уже тысячами сыплются ордена, идут внеочередные звания. А денег! Кто ж считает деньги, когда война? Сколько надо – столько и будет.

Высшие лица проговариваются поминутно. Невольно выдают свои тайны. Секретарь Совета безопасности Лобов на днях произнес подряд две фразы: «Война скоро кончится» и «Надежд на мирное решение – мало».

Понятно. Если скоро, но не миром – значит, уничтожение. (Если враг не сдается – его уничтожают.) Значит, Совет безопасности решил уничтожить всех чеченцев.

Меня, конечно, поправят: «всех вооруженных чеченцев, то есть бандитов». Бандитов, безусловно, надо убить всех, не тратя времени на суд и следствие. Респектабельная газета «Сегодня» так и пишет: «Хороший бандит – это мертвый бандит», забывая, что это – перифраз расистского «хороший негр – мертвый негр». Есть, однако, досадная мелочь: статистика потерь.

Убив за три месяца тысячу бандитов (7 тысяч – это враки), заодно убили около 25 тысяч мирных жителей. Даже если всего один чеченец из 25 взялся за оружие, то и выйдет, что, убивая вооруженных, – убьем всех.

А скоро ли? Чеченцев около миллиона. Защищая свою землю, даже самый невоинственный народ ставит под ружье около 20 % населения. Предстоит убить 200 тысяч. Если продолжать с той же скоростью (по тысяче за три месяца) – потребуется 600 месяцев, то есть 50 лет. Как ни странно, тот же срок называет Дудаев, хотя мне неизвестно, из каких расчетов он исходит.

Судьба полицая

Упорно и ежедневно нам говорят о создании «местной администрации», показывают «премьер-министра» Хаджиева, показывают милицию, создаваемую из «хороших чеченцев».

Видя этих милиционеров, невольно вспомнишь судьбу полицаев, старост и прочих бургомистров. Завоеватели и тогда создавали местную администрацию. Но впереди старосту ждала виселица и табличка «предатель Родины». За исключением тех случаев, когда такой бургомистр, работая на немцев, на деле выполнял задания подпольного обкома.

Те чеченцы, которые сотрудничают с нашей армией, воспринимаются нормальными чеченцами только как предатели. Они уже не чеченцы, не люди, их судьба предрешена, и они живы только пока их защищают наши танки.

Конечно, они согласно кивают головой, говорят в телекамеры правильные слова и проклинают Дудаева. Но неужели мы такие дураки, что верим в этот театр?

Неужели уроки Великой Отечественной пропали? Неужели Бог опять желает наказать Россию, отнимая разум у правителей?

Мы напали на племя. Под бомбами, под «Градами» гибнут их женщины и дети. Уже погибли десятки тысяч. В такой момент все внутриплеменные распри прекращаются.

К генералу Масхадову (брать интервью) и обратно я ехал в машине с шофером и проводником. Всю дорогу они орали друг на друга так, что я думал – дойдет до драки. Они ругались по-чеченски, но вставляли русские слова, и было ясно, что проводник превозносит Дудаева, а шофер – ненавидит.

Несколько раз я настоятельно просил: давайте по-русски, мне интересно. Но несмотря на то что желание гостя – закон, мне холодно отвечали: «Да мы о своем говорим, тебе неинтересно».

Они говорили именно о своем. Плохой Дудаев или хороший – он свой. Не так уж любили Сталина советские люди, но драться с немцами это не мешало. Они сражались за Родину, мстили за сожженные дома, погибших братьев, отцов, матерей. Дай, победим фрицев, а там…

Стать сегодня российским милиционером – для чеченца значит не киоски рэкетировать, а наняться ловить своих.

Местная администрация склонна честно выполнять карательные функции только по отношению к чужим.

Может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что ожесточенность сегодняшнего чеченского сопротивления родом из 1944 года. Из депортации.

23 февраля 1944-го всех чеченцев – от новорожденных до престарелых – погнали на станции, погрузили в вагоны и увезли в Сибирь. Всех, кроме тех, кто не мог идти, а нести было некому. Таких собрали в сарай, обложили сеном и сожгли заживо. А из тех, кто был депортирован, погибло 60 %.

Это – геноцид. Слово хорошо знакомое. Но сейчас – из-за чеченцев – я впервые задумался о его втором, неявном смысле. Геноцид – от греческого genos (род) и латинского caedere (убивать) – уничтожение рода, племени. По международным нормам геноцидом считается одномоментное убийство свыше тридцати двух человек по расовому признаку. Но о таких мелочах и речи нет. Всерьез о геноциде говорят, когда жертвы исчисляются тысячами, когда истребляют существенный процент нации.

Не остается ли геноцид в генах, в генетической (родовой) памяти? Не эта ли страшная закалка?..

В 1944-м чеченцы покорно шли в вагоны, не зная, что их ждет. В 1995-м родовая память о гибели 60 % исключает для них покорную рабскую смерть.

Многие помнят депортацию. Все, кому больше пятидесяти пяти, – помнят. Все старейшины помнят. А все взрослые чеченцы (и ингуши, и балкарцы, и…) – все, кому меньше пятидесяти, – родились в ссылке. Все. И Дудаев, и Аушев… Родились и росли в землянках, сараях, бараках под рассказы родителей о том, как прекрасно жили в Чечне. Какие были лошади, дома, оружие, ковры… И, должно быть, вспоминая, как покорно они пошли в вагоны, чеченцы задыхались от ненависти и плакали от позора. И, получив такую прививку, выросли непокорными. Им нечего было терять, а это развивает храбрость. Сталин был уверен, что уничтожил их полностью. Эти народы были вычеркнуты даже из энциклопедических словарей.

В советских словарях 1950-х годов нет слов «чеченец», «ингуш», «балкарец»… Нет ни народов, ни стран. Нет Чечни, а древнее Урарту есть непременно.

Разумеется, среди чеченцев есть такие, кто «сознательно и честно» перешел на нашу сторону. Но если человек встает на сторону тех, кто разбомбил его город, убил его родню, – это моральный урод. Можно ли полагаться на такого человека?

Да и как отличить того, кто сотрудничает честно, от того, кто притворяется? Ведь, нанимая притворщика, мы сами внедряем в свои ряды шпиона. Подслушает планы, высмотрит склады и – донесет Дудаеву.

Положение хреновое. Все чеченцы знают русский язык. Ни один наводитель конституционного порядка на территории Чечни не знает по-чеченски ни слова. Кроме «Аллах акбар»!

Это значит: всё, что мы говорим, – они понимают. То, что они говорят, – мы не понимаем. Какой простор для партизан. Ведь «хороший чеченец» в милицейской форме может с невозмутимым видом произнести одно словечко, и его задержанный собрат уже будет знать, что и как говорить.

Наличие местной администрации гарантирует Дудаеву точную и своевременную информацию о планах. А наши генералы, похоже, не читали даже «Васька Трубачева».

Судьба чеченца

Вернувшись в свой аул, он нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, красивый, с блестящими глазами мальчик, был привезен мертвым к мечети. Он был проткнут штыком в спину.

Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.

Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.

Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.

Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с таким трудом заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им…

Это написал не журналист-дудаевец, продавшийся за вонючие доллары (выражение Грачева). Это написал русский писатель Лев Толстой. И ни одна скотина не посмела назвать его врагом России.

Сочувствие чеченцам? Да, нас так учили. Мы искренне сочувствовали дяде Тому – чернокожему рабу на плантации белого мистера (хотя негры-рабы, пожалуй, жили лучше наших колхозников). Нас учили: виноваты не немцы, а Гитлер (фашизм), виноваты не китайцы, а Мао (маоизм), не американский народ, а Пентагон и ЦРУ.

И это верно. Виновен всегда лидер и режим. В данном случае – Дудаев, а не чеченцы. Но чеченцы умирают, а Дудаев жив.

То же по отношению к нам. Только примитивные мелкие и озлобленные из числа венгров, поляков, чехов, литовцев и т. д. винили в своих бедах русский народ. Нормальные всегда отличали ненавистный советский режим, советские танки от русского народа. Нормальные понимали, что больше всего горя советский режим принес советскому народу. И арифметически (режим убил своих больше, на миллионы больше, чем чужих). И психологически (внешний враг – сплачивает, внутренний – разлагает).

Очередной льстивый придурок, обращаясь к президенту, пишет в газете: мол, не слушайте, Борис Николаевич, тех, кто советует вам почитать «Хаджи-Мурата». Придурок предполагает, что Толстой сочинил повесть о настоящем чеченском человеке, о неукротимом характере горца.

Нет. Хаджи-Мурат – предатель. Он убежал от Шамиля и перешел на сторону русских, чтобы решить свои личные, главным образом, властные проблемы. Он требует от русских денег и войск, но при этом русских ненавидит. Они для него лишь средство борьбы с Шамилем.

Сто дней слышим победные реляции типа: «Федеральные войска уничтожили в этой операции тысячу боевиков Дудаева; с нашей стороны – потерь нет». Слышим официальные сообщения, что за три месяца боев уничтожено свыше 7 000 боевиков, наши потери – 1 200.

Чтобы от этих фантазий вернуться к реальности, надо или съездить в Чечню, или взять с полки томик великого реалиста (если в Кремле нет библиотеки – можно Коржакова в Ленинку послать).

«Офицеры выпили водки, закусили и пили портер. Барабанщик откупоривал восьмую бутылку… В середине их разговора влево от дороги послышался бодрящий, красивый звук винтовочного, резко щелкнувшего выстрела, и пулька, весело посвистывая, пролетела где-то в туманном воздухе и щелкнулась в дерево.

– Эге! – крикнул веселым голосом Полторацкий, – ведь это в цепи! Ну, брат Костя, – обратился он к Фрезе, – твое счастие. Иди к роте. Мы сейчас такое устроим сражение, что прелесть! И представление сделаем.

…Сажен за сто виднелось несколько всадников. Один из них выстрелил по цепи. Несколько солдат из цепи ответили ему. Чеченцы отъехали назад, и стрельба прекратилась. Но когда Полторацкий подошел с ротой, он велел стрелять… Солдаты, радуясь развлечению, торопились заряжать и выпускали заряд за зарядом. Чеченцы, очевидно, почувствовали задор и, выскакивая вперед, один за другим выпустили несколько выстрелов по солдатам. Один из выстрелов ранил солдата. (Раненый в живот солдат через пару часов умер в мучениях. – А. М.) Смерть Авдеева в реляции, которая была послана в Тифлис, описывалась следующим образом: “23 ноября две роты Куринского полка выступили из крепости для рубки леса. В середине дня значительное скопище горцев внезапно атаковало рубщиков. Цепь начала отступать, и в это время вторая рота ударила в штыки и опрокинула горцев. В деле легко ранены два рядовых и убит один. Горцы же потеряли около ста человек убитыми и ранеными”».

Горцы, пишет Толстой, не потеряли ни одного. Но дело не в этом.

Не желая никого оскорбить, осмеливаюсь спросить самым вежливым и почтительным образом: считает ли кто-нибудь, что русские офицеры середины XIX века были более лживы, чем российские составители реляций конца XX? Или что те офицеры-аристократы больше пили на передовых позициях, чем нынешние? Или пострелять ради представления (к награде) тогда были более склонны, чем теперь? И ведь не выдумано. Основано на офицерских дневниках.

Нет, не стоит посылать Коржакова в Ленинку за «Хаджи-Муратом». В этой повести, увы, есть кое-что похуже, чем ложь донесений о потерях, офицерское пьянство, загаженные (тогда не отваживались писать «засранные») фонтан и мечеть.

В «Хаджи-Мурате» есть Его Величество Император Николай I.

«“Да, что было бы теперь с Россией, если бы не я”, – опять подумал он.

– Ну, что еще? – сказал он.

– Фельдъегерь с Кавказа, – сказал Чернышев и стал докладывать то, что писал Воронцов о выходе Хаджи-Мурата.

– Вот как, – сказал Николай. – Хорошее начало.

– Очевидно, план, составленный вашим величеством, начинает приносить свои плоды, – сказал Чернышев.

Эта похвала его стратегическим способностям была особенно приятна Николаю, потому что, хотя он и гордился своими стратегическими способностями, в глубине души он сознавал, что их не было. И теперь он хотел слышать более подробные похвалы себе.

– Ты как же понимаешь? – спросил он.

– Понимаю так, что если бы давно следовали плану вашего величества – постепенно, хотя и медленно, подвигаться вперед, вырубая леса, истребляя запасы, то Кавказ давно бы уж был покорен…

– Правда, – сказал Николай.

Несмотря на то что план медленного движения в область неприятеля посредством вырубки лесов и истребления продовольствия был план Ермолова и Вельяминова, совершенно противоположный плану Николая, по которому нужно было разом завладеть резиденцией Шамиля и разорить это гнездо разбойников и по которому была предпринята в 1845 году Даргинская экспедиция, стоившая стольких людских жизней, – несмотря на это, Николай приписывал план медленного движения, последовательной вырубки лесов и истребления продовольствия тоже себе. Он гордился тем планом своей экспедиции 45-го года и планом медленного движения вперед, несмотря на то что эти два плана явно противоречили один другому. Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его людей довела его до того, что он не видел уже своих противоречий, не сообразовал уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они ни были бессмысленны, несправедливы и несогласны между собой, становились и осмысленны, и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их делал»[94].

Надо мной насмехаются за то, что я слишком много цитирую классиков. А мне кажется – мало.

Если умно, талантливо – отчего ж не цитировать. Конечно, сейчас модно опираться на бандитских авторитетов. Но и авторитет признанных гениев тоже чего-то стоит.

Властители! Вы столько наворовали – ни вам, ни детям вашим не истратить. Неужели не хватит? Почему бы вам не пожелать себе той малости, которой вам так не хватает, – народной любви? Ведь не видать вам таких похорон, как у Высоцкого.

Судьба войны

Недавно по ТВ показали высокое совещание в Министерстве обороны. Грачев докладывал итоги «первого» этапа. На стене за его спиной висела схема (надеюсь, не секретная) со стрелками и квадратиками, а наверху большими буквами было написано: «ЗАМЫСЕЛ НА ДЕЙСТВИЯ В ГРОЗНОМ».

Вот этот «замысел на действия» – совершенное уродство русского языка – говорит о полной безграмотности тех, кто все это затеял. «Это хуже, чем преступление, – это ошибка» (Талейран).

Видя «замысел на», слыша, как Грачев лжет, что «наши потери в три-четыре раза меньше плановых», что осуществлена задача «взять город с наименьшим уроном зданиям» (а больший урон вообще невозможен), – в который раз сомневаешься: притворяется он идиотом или не притворяется?

Чеченская война, или, по-кремлевски, восстановление конституционного порядка, – это хуже, чем преступление. Это ошибка. Но это и возможность ошибку признать.

Сосковец, солидный и невозмутимый, побывав наконец в Грозном, с трудом выдавил из себя ублюдочные слова, мол, «сложное впечатление» (хорошо не сказал «неоднозначное»). Генерал ФСК сказал: «Сталинград».

Сербы и хорваты, которые побывали в Грозном, говорят, что Сараево и сравнить нельзя (а там три года идет война). Так выглядела Хиросима, так выглядела Варшава в 1945-м.

Может быть, хватит? Может быть, президенту Ельцину надо сесть в самолет, прилететь в Грозный (пусть с двадцатитысячной охраной) и увидеть наконец самому? Увидеть своими глазами.

А увидев, сказать: «Меня обманывали. Приказываю прекратить огонь, отвести войска».

Эта война разоряет Россию, позорит Россию, убивает граждан России. Эта война нужна только преступным генералам и политикам-подонкам. Больше никому.

Еще и года нет, как Жириновский на глазах у всей Чечни и всего мира обнимался и целовался с Дудаевым, обещал поддержку. Чеченцы-дураки поверили бесноватому либералу настолько, что подарили пистолет.

В Чечне старинный неписаный закон: оружие дарят тому, кто никогда не выстрелит в спину. А Жириновский призывает «превратить Чечню в дымящуюся яму».

Это его любимый рецепт наведения конституционного порядка. В те самые дни, когда он принял огнестрельный подарок из рук генерала Дудаева, Жириновский заявил, «защищая» русских в Казахстане, Узбекистане и других регионах: «Мы ответим таким жестоким ударом, что эти народы забудут, что такое цивилизация. Там будет на вечные времена выжженная пустыня. Мы сделаем так, что там, где мы наведем порядок, некого будет спасать». Привет Назарбаеву.

Отличная защита. Вот только бы знать, куда предварительно (до образования дымящейся, очевидно, атомной ямы) переселить миллионы подзащитных. Или грохнуть своих, чтоб чужие боялись?

Все понимают: чтобы сейчас сказать «Стоп!», надо больше воли и мужества, чем для продолжения безумия. Но само не рассосется.

Была надежда, что долгожданный Конституционный суд, наконец-то укомплектовавшись, немедленно приступит к решению чеченской проблемы. Что военные действия там незаконны, то есть преступны, – ясно любому юристу. Но от новоиспеченного председателя Конституционного суда России в день его вступления в должность граждане услышали: «Конституционный суд – это очень важно! Это не пожарная команда, которая будет выезжать по каждому политическому делу». Повернулся же язык у человека. А ведь избран пожизненно и вроде бы не должен бояться за кресло[95].

Рискните вы, Борис Николаевич. Неужели танки Грачева страшнее, чем танки ГКЧП? Подумайте о своих подданных, о солдатских матерях, о своем рейтинге, наконец. Он катастрофически низок и падает с каждым выстрелом, с каждым цинком. Вы закапываете себя в могилу с каждым гробом русского солдата. Пожалуйста, хватит. Семипроцентный рейтинг – это так ясно, что надо или войну прекратить, или запретить не только выборы, но и рейтинги.

А Чечня… Ну что вцепились? Отпустили Украину, потеряли Крым, Минск и Тифлис, Ригу и Ревель… Снявши голову, по волосам не плачут. Ведь и вы сами, Борис Николаевич, уже отделили Чечню. И не бомбами. Взгляните на свое заявление, где вы даете урок «россиянам и чеченскому народу». Вы исключили чеченцев из российского народа, и правильно. Ни один солдат, кого я застал в Чечне живым, не сказал, что воюет за Родину. Ни один. А мертвые молчат. И мы никогда не узнаем, за что они погибли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.