Донна Эндрюс СЕКС, ЛОЖЬ И МРТ

Донна Эндрюс

СЕКС, ЛОЖЬ И МРТ

Из сериала «Доктор Хаус» мы узнали, что ложь — норма не только в медицине, но и в жизни. К счастью, ложь помогает что-то открыть в той же мере как и скрыть. Донна Эндрюс анализирует поведение главных героев «Доктора Хауса», выясняет, когда и почему они лгут и как это помогает нам их понять.

Больные лгут. По мнению Хауса, это — святая правда. Так?

Нет. По мнению доктора Грегори Хауса, «все лгут».

Больные — только часть категории «все». Часть, которая особенно раздражает, потому что их ложь мешает Хаусу делать его работу. Кстати, сначала я напечатала, «мешает Хаусу делать их работу», ведь честно сообщить всю информацию, которая помогла бы поставить диагноз, — работа больного. Как, наверное, это трудно — по каплям выуживать из них эту информацию, и Хаус использует все возможные способы — диагностические тесты, расспросы и… ложь.

Все крутится вокруг лжи. Как писательница детективов, я это точно знаю. Все в чем-то лгут, поэтому так сложно разгадывать загадки. Если бы неправду говорили исключительно преступники, многие детективные романы заканчивались бы на второй странице. Убийцу трудно уличить, потому что его ложь прячется за другой ложью, которая не имеет отношения к преступлению, но очень важна для тех, кто ее выдумывает.

Так что если в один прекрасный день вдруг изобретут лекарство против лжи, полицейские будут ликовать, а преступники и писатели детективов окажутся без работы. Кстати, «Доктор Хаус» тоже скорее детективный, чем медицинский, сериал. У этих сыщиков в руках стетоскопы, а не полицейский жетон и пистолет, а убийцу зачастую можно разглядеть только под микроскопом, но, как и в детективе, правда прячется за ложью.

Потому что, как сказал сам Хаус в одной из пилотных серий: «Правда начинается со лжи». Я это понимаю так: если мы узнаем, почему, когда и как люди лгут, мы ближе подойдем к пониманию того, что у них на уме.

КАДДИ: Когда я принимала тебя на работу, я знала, что ты ненормальный,

(«Меня не реанимировать», 1–9)

Как и положено главному администратору больницы, у Кадди абсолютно корпоративное отношение ко лжи. Она категорически против того, чтобы работники лгали ей, хотя годы работы с Хаусом и безуспешные попытки его приструнить притупили ее способность возмущаться его выходками, и все, на что она способна, это испытывать легкое раздражение.

Но если нужно отстоять больницу и персонал, она и сама готова солгать. Она заявила миллиардеру Эдварду Воглеру, который попытался взять госпиталь под свой контроль, предложив сто тысяч долларов: «Я защищаю людей, это они капитал нашей больницы» («Законы мафии». 1–15). И хотя Хаус ее раздражает, он — ценное приобретение для госпиталя.

Иногда выступить в защиту Хауса — значит солгать за него. Чаще это означает — солгать ему. Пока было два случая, когда Кадди лгала по-крупному, оба раза Хаусу, ради его блага (так она считает), и оба раза эта ложь имела печальные последствия.

Впервые Кадди сказала неправду, когда Хаус попросил ввести его в состояние комы, чтобы легче перенести боль во время лечения ноги. Кадди знала, что если Хаус будет без сознания, Стэйси даст разрешение на удаление его омертвевшей мышцы. Хаус не соглашался на этот компромисс — компромисс, из которого он вышел хромым, со шрамом и постоянной болью. Конечно, никто не думал, что все так закончится, но так случилось и Кадди ни на минуту об этом не забывает. Она чувствует свою вину: «Потому что я врач. Потому что из-за моей ошибки может умереть человек» («Пилот», 1–1). Может быть, это еще одна причина, по которой Кадди защищает Хауса и мирится с его выкрутасами. Не только потому, что он такой ценный кадр для больницы, а из-за того, что она приложила руку к тому, что он получил увечье и наркотическую зависимость.

Второй раз ложь Кадди в серии «Смысл» (3–1) исходила не от нее. Но именно она ввела кортизол парализованному больному Хауса — а потом, когда тот встал и пошел, как Лазарь, она согласилась на предложение Уилсона скрыть от Хауса этот успех. «Будет полезно, если мы скажет ему «нет», — сказан Уилсон. — То, что он оказался прав, не значит, что он не был не прав». Возможно, Кадди и Уилсон сказали неправду Хаусу из добрых побуждений, чтобы умерить его саморазрушающее поведение, но эта ложь рикошетом ударила по Хаусу и загнала его в такую депрессию, что он оказался в руках полицейского Триггера.

Конечно, самая большая ложь Кадди — заявление под присягой о том, что она подменила анальгетики на плацебо. Пока что ложь Кадди приносила плоды — ей удавалось заставить Хауса пойти на уступки. Но после того как угроза тюремного заключения миновала и Хауса снова начали раздражать ее приказы, не выдаст ли он ее лжесвидетельство?

А пока Кадди-адмнннстратор лжет без зазрения совести, Кадди-женщина переживает из-за чувства вины. Может быть, несмотря на всю свою компетентность и внешнюю напускную уверенность, как многие сильные женщины, она страдает, полагая, что выдает себя не за того, кто она есть на самом деле, страдает от необъяснимого и неизбежного страха, что весь ее успех — ложь. В серии «Шалтай-Болтай» (2–3) она ошибается при лечении больного и в сердцах восклицает: «Я так увлеклась карьерой, у меня уже несколько лет не было медицинской практики». (Напомните, пожалуйста, Кадди, что Хаус каждый раз ставит полдюжины неверных диагнозов, и это ни разу не заставило его усомниться в себе.)

Так о чем же говорит нам ложь Кадди? О том, что она — женщина, которая разрывается между тем, чего требует от нее работа, и тем, чего требует от нее дружба и верность; между необходимостью держать Хауса в узде и в то же время дать ему слабинку, поскольку она чувствует свою вину перед ним, хотя прекрасно понимает: дай ему волю, он всю больницу приберет к рукам.

УИЛСОН: Красота чаще всего подстерегает нас по дороге к истине.

(«Метод Сократа», 1–3)

Ложь Уилсона распадается на две категории. Он лжет женам — это мы можем только предполагать, потому что все остается за кадром, ведь шоу называется «Доктор Хаус» а не «Доктор Уилсон». И что из того, что в серии «Прощение» (2–6) он заявляет, будто всегда «признавался им» в неверности? Сама измена — это форма лжи.

Кроме того, Уилсон лжет Хаусу, сочиняет байки о Хаусе, и эта его ложь предназначена для того, чтобы так или иначе помочь Хаусу. Начиналось его вранье вполне безобидно, как, например, в одной из пилотных серий, когда он выдал больную за свою двоюродную сестру, — в расчете на то, что Хаус согласится вести ее дело. Или когда в серии «Интоксикация» (1–11) он не сознался в том, что не Кадди, а он предложил отстранить Хауса на месяц от работы в больнице в надежде, что этим удастся хотя бы на неделю удержат!) его от приема наркотиков. Но постепенно его ложь принимает более серьезные размеры. В серии «Каин и Авель»/«Мощь и немощь» (3–2) он предложил скрыть, что больной поправился благодаря Хаусу, который порекомендовал ввести больному кортизол: «Тем, что мы признаем его правоту, мы подпитываем его зависимость от наркотиков».

Неубедительная причина, чтобы лгать другу. Возможно, Уилсон это осознал, когда Хаус забросил физиотерапию и начал снова принимать викодин. А может быть, его крепкая дружба подтолкнула его солгать Триттеру, заявив, что на рецепте стоит его подпись, а не подпись, подделанная Хаусом. Оценит ли Хаус первую ложь во имя добра или будет считать Уилсона предателем и виновником всех бед, которые на него навалились впоследствии?

Понятно, что когда Уилсон лжет Хаусу и по поводу Хауса, эта ложь оказывает на его жизнь большее влияние, чем его ложь всем своим женам. Жены приходят и уходят, а карьера Уилсона и его дружба с Хаусом, хочет он этого или нет, остаются теми двумя столпами, на которых держится его жизнь. А выдержит ли дружба, если его карьера окажется под угрозой из-за неправды, которую ему приходится говорить, защищая Хауса? Время покажет. Ведь пока я пишу эти строки, эта линия в сериале еще продолжается, а последствия лжи Уилсона еще не проявились. Пока что куда бы ни завела Уилсона его ложь, он остается в сериале лгуном-альтруистом.

ХАУС [своим «желторотым»]: Я вас учу врать, жульничать и воровать, а стоит мне отвлечься, тут же выстраивается очередь?

(«Невозможность общения», 2–10)

Вряд ли Хаус взял на работу трех молодых врачей только потому, что они самые лучшие специалисты в области неврологии, иммунологии и интенсивной терапии. Разумеется, они очень хорошие, иначе вряд ли Хаус терпел бы их долее секунды. Но мы видели, что тысячи желающих и высококвалифицированных кандидатов на стипендию ринулись на вакантное место к Хаусу в больницу Принстон-Плэйнсборо, как только пролетел слух, что Кэмерон ушла. Хаус имел возможность выбора. Почему же он выбрал Кэмерон, Чейза и Формана? Не потому ли, что они привели в движение его внутренний детектор лжи? Или потому, что он понял, как интересно ему будет разоблачать их ложь?

ЧЕЙЗ: Ты можешь мне доверять.

ХАУС: Если я тебе не доверяю, то как я могу доверять твоим заверениям, что я могу тебе доверять?

(«Законы мафии», 1–5)

Вопрос доверия в отношениях Хауса и Чейза возникает постоянно, потому что, похоже, Чейз лжет с большей легкостью, чем остальные подопечные Хауса. Он лжет, потому что… так удобнее… чтобы удержаться на работе… чтобы выглядеть умнее. Секс с Кэмерон, когда у нее от лекарства затуманилось сознание, не был обманом, но он доказывает, что Чейз способен на сделку с совестью. Подобное имело место, когда он сдал Хауса Воглеру.

Однако если мы положим на одну чашу весов незначительную ложь Чейза, а на другую — ложь о смертельной болезни его отца, окажется, что ему врут серьезнее, чем он сам лжет другим (И случайно ли, что Хаус именно в этом случае проявил редкую и нехарактерную для него деликатность? Не случайно, но к Хаусу мы вернемся позже). Поведение отца Чейза красноречиво говорит о том, какие напряженные и отстраненные отношения были у него с сыном. Доктор Ровен Чейз приехал из Австралии, чтобы в последний раз повидать сына, проститься, но так и не дал ему возможности сказать прощальные слова. После встречи Чейза с отцом нам становится намного понятнее отношение этого богатого бедняжки к правде, его немного высокомерный подход к ней.

А ложь Ровена прямиком привела Чейза к ошибке в серии под названием, как вы уже догадались, «Ошибка». Чейз не заметил основного симптома и оказался невольным виновником смерти пациентки, Кайлы. Эта же ложь вынудила самого Чейза сказать неправду: якобы он пришел на работу с тяжелого похмелья. Даже после того как ему пришлось выдержать разбор происшествия членами команды (это, как ему сказала Стэйси, большая ошибка. Это… может стоить ему работы), он так и не смог признаться в одной-единственной правде: в том, что отец был ему дорог, настолько дорог, что известие о его смерти выбило Чейза из колеи и сказалось на его способности сделать правильное медицинское заключение. Однако как бы Чейзу ни хотелось скрыть причину своей ошибки, как бы легковесно он ни относился к правде в мелких вопросах, он не мог допустить, чтобы родственники Кайлы думали, что он сделал для нее все, что мог. Вот поэтому он заявил, что в тот день, когда Кайла поступила в больницу, у него было похмелье, и тем самым он готов был пожертвовать своей репутацией и карьерой, чтобы сохранить достоинство.

Между тем из-за этой ошибки Чейза на неделю отстранили от работы, он получил выговор с занесением в личное дело. То, что Чейз не отказался взять на себя ответственность за случившееся, вызвало определенное уважение со стороны Хауса. После этой истории Чейз стал ему более симпатичен. Создается впечатление, что Хаусу понятнее и ближе такой тип лжи, при котором истинные эмоции скрываются.

Так что очень возможно, что в серии «Ошибка» Чейз выйдет победителем из сложившейся ситуации. Особенно если он сможет разобраться с багажом проблем, которые оставил ему в наследство отец, — чувством неполноценности и бунтарством, которые подвигли его на ложь. Гот Чейз, который находится в мире со своим прошлым, запросто может оказаться Чейзом, который вряд ли захочет пренебрегать истиной.

Предположим, что он сможет устоять перед соблазном подобрать кого-нибудь под стать отцу, чтобы было с кем воевать. Давайте посмотрим: Ровен Чейз блестящий доктор с большим самомнением, изломанная личность. Кто в ближайшем окружении Чейза подходит под это описание?

Кэмерон [Хаусу]: Я не надеюсь, что ты будешь кем-то, кем на самом деле не являешься.

(«Любовь зла», 1–2)

На самом деле надеется. Кэмерон хочется верить, что Хауса действительно заботят больные, тогда как он постоянно заявляет, что его интересует только решение загадки. Да, она сказала следующее: «Мне казалось, что все, что ты делаешь, делается ради помощи людям. Но я ошибалась. Ты это делаешь, потому что так надо» («Ролевая модель», 1–17). Но, похоже, до конца она в это не верит. То ли страсть к Хаусу затмевает ей глаза, и она видит в нем кого-то другого, то ли в силу этого чувства она разглядела в нем то, что не видят другие, так или иначе, Хаус ей небезразличен. Ведь он не сдается, пока не столкнется с совершенно непреодолимым препятствием. Кадди ставит ультиматум. Больной отказывается от лечения. Болезнь оказывается неизлечимой. И только тогда он говорит: «Я разгадал загадку, моя работа сделана», так это было в пилотной серии. Является ли это доказательством того, что его волнует только загадка, или же это способ притвориться, что на остальное ему наплевать? Его унылый голос свидетельствует о последнем это только притворство.

То, что Кэмерон обманывается насчет Хауса, характеризует ее отношение ко лжи. Она ее не приемлет, свидетельством тому является попытка рассказать всем, что велосипедист в серии «Вращение» (2–6) употребляет наркотики, и частые нападки на Хауса за то, что тот не брезгует никакими средствами для достижения цели. Но и она лжет, главным образом — сама себе, лжет по поводу своих поступков и мотивов этих поступков. Хаус подкалывает ее: «Ты живешь и ошибочно думаешь, что можешь все исправить» («Любовь зла»).

Прекрасный примером является то, что она не может сообщить больному, которому явно сочувствует, что у него рак легких («Приятие», 21). Она оттягивает этот момент, проводит дополнительные, совершенно бесполезные анализы и в итоге лжет больному в бесплодной надежде на другой диагноз. Она не просто тянет время, держа больного в неведении по поводу прогноза заболевания, она лжет себе, не в состоянии признать, что помочь она не может.

Со временем Кэмерон начинает проявлять характер, а может, это означает появление у нее некой защитной реакции. В серии «Невозможность общения» (210) она сумела понять, что больной что-то скрывает от жены (при этом Хаус восклицает: «А девочка-то выросла!»). К третьему сезону, в серии «Que Sera Sera»[88] она прибегает к хаусовской тактике и вводит больному какой-то препарат. В результате он не может уйти из больницы. А в серии «Согласие после получения информации» (3–3) не Хаус, а она выдает мерзкому доктору визу на путешествие туда, откуда нет возврата.

По тем не менее все это о больных. Она еще не лгала ради себя, если только вы не сочтете, что ее всепоглощающее желание исправлять все и вся является эгоистичным самим по себе. Пока мы не видели ничего, что свидетельствовало бы о том, что новая, более рациональная Кэмерон извлекает уроки и руководствуется не только сердцем, но и умом. Возможно, она просто не взрослеет. Может быть, она просто слишком много увивается вокруг Хауса.

ФОРМАН: Да, я похож на него. Только я не такой злой, язвительный, высокомерный — и не хромой.

(«Яд», 1–8)

Кэмерон обвиняет Формана в том, что он похож на Хауса. Кое в чем это сравнение можно назвать справедливым но где же умение легко и свободно играть фактами, которое присуще Хаусу? Форман, в отличие от Кэмерон, не так красноречиво говорит об уловках Хауса, и совершенно ясно, что они вызывают в нем чувство неловкости.

Да, на первый взгляд Форман представляет собой исключение из правил, особенно на фоне всех остальных. В конце концов, вся жизнь Формана — как открытая книга. Не правда ли, у Формана не осталось причины лгать, особенно после того, как Хаус выяснил, что, будучи несовершеннолетним, Форман был замешан в каком-то преступлении? Очевидно, что он лжет меньше, чем любой другой персонаж сериала.

Уже одно это вызывает желание присмотреться к нему повнимательнее. Должно быть, он что-то скрывает.

Самым ярким примером того, как Форман относится к правдивости, можно, наверное, считать одну из серий пилотного показа: «Знаешь что? Нас притесняли не одно столетие, мы устраивали десятки маршей в защиту своих гражданских прав, что еще важнее, я жил как монах, учился, чтобы получить средний балл не ниже 4,0. И после всего этого тебе не кажется, что есть что-то отвратительное в том, что я получил одну из самых престижных должностей в стране только благодаря своему правонарушению в прошлом?»

Так ли это, или Форман попался на удочку Хауса, который сочинил эту возмутительную ложь, одну в ряду многих? Создается впечатление, что Хаус относится к Форману с не меньшим уважением, чем к другим молодым врачам. Например, в серии «Вскрытие» (2–2) Форман сообщает, что обнаружил опухоль, которую все тщетно пытались выявить, и Хаус говорит: «Ведь можешь, когда захочешь». Хаус сознательно сталкивает молодежь друг с другом, но он склонен выделить Формана и ставит его, а не Чейза или Кэмерон, в пример другим. И все факты свидетельствуют о том, что Хаус принял Формана на работу, потому что тот высококлассный невролог.

Фактически неважно, действительно ли Хаус взял Формана на работу из-за его юношеских грехов. Но пока Форман сам в это верит, он позволяет мнению другого манипулировать своей жизнью — или хуже того, разрешает чужой лжи вторгаться в его жизнь.

И это его сильно подхлестывает.

В глазах окружающих Форман — невозмутим, рассудителен, спокоен и сдержан, он живет в ладу с прошлым, доволен настоящим и уверен в будущем. Вот только весь его внешний лоск и безупречность — не более чем фасад. Время от времени то тут, то там этот фасад дает трещину, и тогда нам виден тот груз, который несет Форман.

Сколько бы он ни отрицал, что он не такой злой и раздражительный, как Хаус, все равно эти слова звучат фальшиво — в нем самом достаточно раздражительности, когда речь заходит о трудных обстоятельствах его прошлого. И эту его раздражительность вполне можно понять — а может быть, даже и оправдать, но она выдает те воспоминания, которые он гак яростно пытается защитить. Он полагает, что всем, чего он добился в жизни, он обязан исключительно собственным усилиям: «Мне всего приходилось добиваться самому» («Иголка в стоге сена», 3–13). «Школа, в которой я учился, была таким дерьмом». Это привело к тому, что он стал нетерпим к неудачам окружающих, не сумевших добиться в жизни такого же успеха, как он. «Мы с братом росли в одной семье. Но я сумел сделать из себя человека, а он нет» («Найти Иуду», 39). И ему очень не по нутру, что отец скептически относится к успехам сына: «Он гордится не мной, он гордится Иисусом. Если я что-то делаю как надо, это работа Бога; если я что-то делаю не так, значит, это я сам облажался» («Эйфория, часть 1», 220). Когда Форман находится в подобном настроении, он здорово напоминает Хауса — и это одна из возможных причин того, что он тратит большую часть времени на создание защитной оболочки своей хладнокровной рациональной личности.

Но, возможно, Форман начинает понимать, что он слишком увлекся мифом о Горацио Алгере[89]. В конце серии «Иголка в стоге сена» (3–13), наблюдая, как уходит Стиви, сопровождаемый многочисленной родней, а затем снова, ужиная в одиночестве, он, похоже, пребывает в большей задумчивости, нежели обычно. Форман как будто раздумывает над словами Стиви: «Вы хороший врач. Ваше имя встречается в научных журналах. Мне это нравится. Странно то, что у вас, у доктора Чейза, у Кэмерон — ни у кого нет обручального кольца. Вы одиночки».

Вызывает восхищение то, как Форман изменил свое отношение к Хаусу в серии «Дураки, которых мы любим» (3–5). Он поспорил, что медсестра Венди не будет встречаться с Уилсоном, — и заключил это пари в полной уверенности, что выиграет, потому что Венди в это время встречалась с ним самим. Мастерское надувательство! И преподнес он его с абсолютно бесстрастным видом, солгал блестяще, не сказав при этом ни слова.

Точь-в-точь в духе Хауса. Нам определенно надо приглядывать за Форманом.

ХАУС: Реальность почти всегда обманчива.

(«Метод Сократа», 1–3)

Если учесть реалии того мира, в котором живут врачи из команды Хауса, вряд ли можно продолжать винить их за ложь. В конце концов, должно быть, и им достаточно откровенно лгали, прежде чем они получили эту работу. Они считаются дипломированными, квалифицированными врачами, получившими престижные стипендии, а по сути дела они тратят большую часть времени на работу, которую вообще-то должны выполнять медсестры, санитары и лаборанты.

В целом, при всем уважении к консультантам сериала по медицинским вопросам, необходимо сказать, что изображение медицинской системы в «Докторе Хаусе» во многом — ложь, внушающая оптимизм. Отделение неотложной помощи в учебной больнице Принстон-Плэйнсборо почти всегда пустует, оно заполнено только в редких случаях, как, например, во время возможной опасности эпидемии менингита в серии «Детки» (1–19). Оно похоже на величественный светлый храм медицинского искусства и науки, а не на помещение, которое предназначено для регулярной стерилизации и дезинфекции, чтобы предотвратить опасность биологического заражения. Когда наблюдаешь, как работает команда Хауса, создается успокаивающая иллюзия, что если вдруг по-настоящему серьезно заболеешь, над тобой день и ночь неусыпно будет работать команда блестящих диагностов.

Похоже, больше всего в сериале лгут совсем не больные, а их тела и заболевания: это болезнь, которая проявляется через атипичные симптомы неясного происхождения, потому что зачастую больной делает или выдумывает что-то, что затрудняет выявление основного симптома. (Например, победителю чемпионата по велосипедному спорту в серии «Вращение» (2–6) было сложно поставить диагноз и обнаружить эритроцитариую аплазию, потому что в его крови имелось определенное количество допинга и потому что его помещали в барокамеру.) Это болезнь, которая прячется за другой болезнью как правило, за такой, которая, если ее лечить обычными способами, сильно ухудшает скрытое заболевание (такой случай показан в серии с говорящим названием «Проклятый» (1–13): у ребенка одновременно обнаружили сибирскую язву и проказу). Эта тропическая болезнь не так часто встречается в пригороде Нью-Джерси. Данное заболевание является настолько редким, что даже Хаус в своей практике с ним еще не встречался. Мало того, что нельзя верить тому, что рассказывают пациенты, нельзя доверять и их телам, в которых часто не проявляются те симптомы, которые характерны для определенного заболевания. Неудивительно поэтому, что в мире Хауса ложь обычное дело. Лгут все и вся.

Естественно, включая самого Хауса.

ХАУС: Я никогда не вру!

(«Пилот», 1–1)

На самом-то деле врет. Но врет не больше, чем другие. Ну, может, немного больше. Но, во всяком случае, он размышляет о лжи больше, чем все остальные. Однажды, после странного визита его родителей, он признался Кэмерон: «Мой отец совсем как ты. Ему до тебя нет никакого дела, пока у тебя что-то не случится. Ходячий барометр нравственности. Он же ненормальный; с ним худо делается, когда он видит, что кто-то врет. Для бойскаутов и свидетелей в суде — качество незаменимое. Погано, когда оно у твоего отца» («Папенькин сынок», 2–5).

Хаус всеми силами восстает против одержимости отца добиваться кристальной честности любыми средствами, и тем не менее, похоже, что в нем самом сидит это желание правдивости. Циник пожал бы плечами и бесстрастно заметил: «Все лгут», а Хаус взрывается со всей страстью истинного поборника честности, чья вера предана. Но тогда, если Хаус так явно презирает ложь, почему он сам лжет так много?

Что ж, так действеннее. В серии «Внешность обманчива» (2–13) у Хауса усилилась боль в ноге, и Форман ему говорит: «Тебе надо, чтобы все делалось в мгновение ока, что ж ты так торопишься? Не спеши». Глубокое замечание, только вот заметил ли Форман, что Хаус постоянно пытается все ускорить? «На проведение анализов надо много времени, — говорит Хаус в «Методе Сократа» (1–3). — Лечить быстрее». То же самое происходит, если говорить только правду, пытаясь следовать всем правилам, и работать, не выходя за рамки. Времени уйдет больше. Солгать быстрее. Так можно отсечь все лишнее. Хаус лжет больным, их родственникам, Кадди, другим врачам, членам комитета по пересадке органов, если считает это необходимым для спасения жизни пациента.

И хотя Хаус может утверждать, что для него важна не жизнь больного, а загадка как таковая, его отношение к тому, как он эту загадку решает, говорит об обратном.

Однако несмотря на громогласные заявления Хауса о том, что цель оправдывает средства, вполне вероятно, что он до сих нор живет по меркам своего отца и считает, что ему чего-то недостает. Возможно, ложь является основной причиной, по которой Хаус испытывает отвращение к самому себе.

А поскольку он уже и так достал всех окружающих своей ложью во имя спасения больных, то почему бы не лгать столько, сколько захочется? Ради того, чтобы избавить себя от проблем, чтобы разозлить Кадди и Уилсопа, чтобы поиграть в игры разума с «желторотыми».

А может быть, для Хауса ложь — своего рода бунт против отцовской патологической честности, бунт, который приносит ему удовлетворение. Хаус с трудом терпит отца, и это раздражение объясняет, почему он одержимо срывает с окружающих одну маску лжи за другой: если лгут все, значит, и отец тоже не исключение. Было бы Хаусу удобнее считать, что человек, которому он обязан своим появлением на свет и который в детстве был с ним так строг. — обычный лицемер?

Так удивительно ли, что Хауса раздирал и сомнения и противоречивые чувства в связи со смертью отца Чейза и в связи с событиями, которые за этой смертью последовали?

Тем не менее в критических ситуациях Хаус полностью утрачивает способность лгать. Он не смог выдавить из себя ни слова похвалы в адрес Воглера и его нового лекарства, потому что на Хауса оно не произвело никакого впечатления. А ведь он знал, что это может повредить ему и его друзьям. Он также отказался извиняться перед Триттером, так как не смог изобразить раскаяние, потому что он его не испытывал.

В серии «Медовый месяц» (1–22), когда Кэмерон сказала: «Я считала, что ты слишком испорчен, чтобы кого-то любить. Я ошибалась. Ты просто не способен меня полюбить», Хаус ничего не смог сказать ей в ответ. В ближайшее время — а может, и никогда — мы не сможем узнать, права Кэмерон пли нет, ведь сюжет еще не закончен. Возможно, Хаус сам себя не знает. Показательно то, что он порой не может и не хочет лгать ради того, чтобы это кого-то успокоило.

Когда он наконец-то увел Стэйси у Марка, что-то похоже, все тот же барометр нравственности, от которого не спрятаться, не скрыться, — вынудило его сказать ей правду: «Я не смогу сделать тебя счастливой» («Хочу знать», 2–11). Горькая правда — правда, которая стоила ему единственной женщины, которую он любит. Правда, которую он не смог утаить.

Самым наглядным примером того, что Хаус иногда не способен лгать, может служить серия «Вскрытие» (2–2). Команда решала, проводить или не проводить сложнейшее обследование Энди, девятилетней девочки, которая скоро должна была умереть от рака — независимо от того, сумели бы они вывести ее из нынешнего странного и острого состояния или нет. Уилсон добился того, что мать Энди подписала согласие, но именно Хаус настоял, чтобы девочке сказали правду и сообщили, какое сложное обследование ей предстоит. Он хотел, чтобы у девочки была возможность согласиться или отказаться от проведения процедуры. Такой возможности в свое время был лишен он. Хаус, если потребовалось бы, мог сказать неправду матери Энди, но он не захотел или не смог быть неискренним с самой Энди.

«Абсолютная правда заключается в том, что все лгут, и это норма человеческой природы, — говорит Хаус в серии «Три истории» (1–21). — Единственной переменной является предмет лжи». Хаус легко может легко солгать любому по любому поводу — но только если правда не разобьет ему сердце. В этом случае у него сразу кончается весь его запас лжи. Возможно, это всего лишь симптом саморазрушения, а может быть, от отца он унаследовал правдивость, но не перенял его раздражающее лицемерие?

Почему же Хаус лжет? Потому что ложь помогает добиться результата — если только не бьет по нему самому. Потому что лгать у него получается — лишь в редких случаях он не может солгать. Потому что правда не так уж важна — она важна только в редких случаях. Я думаю, что где-то глубоко внутри Хаусу не безразлична правда. И может быть, именно поэтому Кэмерон, Уилсон, Кадди и все остальные, в том числе и мы, готовы дать ему еще один шанс.

* * *

«Пингвин, который слишком много знал» (август 2007) — восьмая книга Донны Эндрюс из серии о Мег Лэнгслоу, изданной в «Сент Мартин Пресс». Она также написала серию о Тюринге Хоппере («Идеальное убийство в Беркли»), в которой сыщиком оказывается искусственный разум. Помимо сочинительства Донна любит бродить по своему саду, время от времени читает что-нибудь из своего обширного списка книг или играет в компьютерные игры. Она является вице-президентом Средне-Атлантического отделения писателей детективных романов США, национального отделения «Сестры и преступность», пишет для союза «Преступления на бытовой почве», является членом Ассоциации частных детективов и охранников. Допо лнительную информацию вы найдете на сайте http://donnaandrews.com.