Джеймс Гилмер А БОГ ХРОМАЕТ?

Джеймс Гилмер

А БОГ ХРОМАЕТ?

Несмотря на то что почти в каждой сцене мы видим, как Хаус страдает от боли (хромота или что-то другое), эта боль является наименее исследованным аспектом сериала, но всяком случае, кроме как в каждой серии длиной в один час, этот аспект нигде не обсуждают. Каково это жить с постоянной болью? Как эта боль влияет на мыслительную деятельность, настроение, взаимоотношения в обществе? Джеймс Гилмер знает это не понаслышке и показывает нам реальные ситуации, которые помогают лучше понять Хауса и то, как он борется с недугом.

В западной цивилизации, особенно в американской, существует своеобразное отношение к боли. Может быть, мы обязаны этим иудейско-христианской идее терпения, что считается благом для души, с изрядной долей пуританской нравственности: страдания Адама и Евы, которые впали в немилость после грехопадения, и все такое. Помимо этого в американской культуре существует интересное представление о медиках: врачей изображают авторитарными личностями, которые знают все, которые с каменным выражением лица сеют богоподобную мудрость и лечат отважных больных, а те, стиснув зубы и вцепившись в кровать, терпят любой одолевающий их недуг.

И вдруг нам показывают доктора Грегори Хауса — гения, решающего медицинские загадки и жующего викодин, воистину струя свежего воздуха в затхлом жанре медицинской драмы. Хаус снимает боль викодином — под этим названием поступает в продажу соединение гидрокодона с ацетаминофеном. Гидрокодон — вещество, снимающее напряжение, которое относится к группе полусинтетических опиатов, производных кодеина и тебаина.

Почему же в нашем обществе, где облегчить страдания можно лишь протянув руку к домашней аптечке (как утверждает реклама), это лекарство представлено таким монстром? Что страшного в том, что Хаус, которому, похоже, этот наркотик помогает, принимает его, чтобы нормально жить и делать свою работу? Почему его лучший друг постоянно пытается уговорить его попробовать другие способы лечения? Почему этот друг, онколог, который в своей практике постоянно сам сталкивается с болью у раковых больных, все время борется с Хаусом из-за того, что тот принимает викодин? Не является ли Хаус со своим умом и знаниями еще одним врачом с комплексом бога, хромым богом в политеистическом пантеоне, богом, страдающим от человеческих недугов и все-таки возвышающимся над обществом, или же он просто очень умный врач, который страдает от ужасных мучений?

ХАУС: Я сказал, что я наркоман. Я не говорил, что у меня есть какая-то проблема

(«Детоксикация», 1-11).

Вряд ли поведение Хауса у постели больных, которое никак не назовешь участливым, идет им на пользу, но причина такого поведения — не викодин, как заметила бывшая подружка Хауса Стэйси. Так почему же всех так заботит, что Хаус принимает эти таблетки? Что такого в этом несильном наркотике?

Само слово наркотик имеет таинственную силу. Оно сразу вызывает у нас определенные представления, не так ли? В этом слове заключен отрицательный смысл — на ум приходят заведения, где можно купить наркотики, и наркоманы. А ведь наркотики ежедневно применяются в больницах США для лечения больных с хронической или острой болью.

Термин «наркотик» первоначально обозначат медикаменты, получаемые из опиума, но в правовой практике США наркотиками признаны препараты, перечисленные в законе об обращении с контролируемыми веществами, даже если по химическому составу это вещество не относится к опиатам.

Викодин — лишь одно из торговых названий гидрокодона, который поступает в продажу и под другими названиями и является самым известным и широко распространенным наркотическим анальгетиком, продаваемым по рецепту. Тот, у кого нет хронических болей, приняв этот препарат, испытает то, что обычно называют «кайф», потому что он вызывает эйфорию (один из его побочных эффектов), а также снимает напряжение, беспокойство и агрессию.

Похоже ли это на Хауса? Можно сказать, что он пребывает в постоянном состоянии эйфории? Да, есть еще один нюанс: дело в том, что у таких хроников, как доктор Хаус, этот чудесный препарат не вызывает кайфа. Если бы они принимали его в дозах, превышающих уровень, необходимый для снятия боли, может быть, такой эффект и был бы, но в рамках традиционного лечения, когда мы видим, что Хаус хромает и весь день у него на лице гримаса боли, не похоже, что он находится в состоянии эйфории.

Да, изредка показывают, как Хаус принимает наркотика больше, чем надо, чтобы снять боль, и получает определенный кайф, но мы также видим, что он воздерживается от приема препарата, когда занимается пациентом. (Помните эпизод, когда он собрался сделать себе инъекцию морфия, но вдруг ему звонят из больницы? Он тут же откладывает шприц и ковыляет, чтобы делать свою работу.)

ХАУС: Кого ты предпочтешь — врача, который держит тебя за руку, а ты при этом умираешь, или врача, который на тебя внимания не обращает, а ты идешь на поправку? Думаю, самое паршивое — это когда ты умираешь, а врач на тебя внимания не обращает.

(«Бритва Оккама», 1–3)

В сериале часто упоминается, что опиаты не избавляют от боли, они ее только заглушают. Все так, но пока Хаус не получил новую ногу, и заглушить боль неплохо.

Хроническая боль не постоянна. Она не остается на одном уровне, и то, что помогает одному больному, не годится другому. Может, всем и не надо принимать опиатные анальгетики, как и каждому ребенку не надо бы глотать риталин.[72]

Это и есть причина, называемая медицинской практикой: нет моментального средства или волшебной таблетки, такой, чтобы принять один раз, и боль сразу исчезла бы без следа.

ХАУС: Я рискую; иногда пациенты умирают. Но если не рисковать, больных умрет еще больше; поэтому, думаю, моя беда в том, что у меня все в порядке с математикой.

(«Детоксикация», 1–11)

Дать умирающему марихуаны, чтобы облегчить боли в желудке? Да, Уилсон без проблем скрутит сигаретку для больного. Хоть и скрепя сердце, но все чаще допускают возможность использования наркотиков при лечении безнадежно больных или больных раком, или с глаукомой, или чем-то подобным. Но больным дают марихуану, у которой нет такой репутации, как у викодина, или морфия, или оксиконтина, иначе называемого «героином для быдла».[73]

Подростки продают риталин, вызывающий кайф, своим одноклассникам, и хотя определенная озабоченность высказывается, врачи не торопятся бросаться защищать тпнэйджеров от риталина. Про действие риталина известно гораздо меньше, чем про викодин, но доподлинно известно, что прекращение приема риталина вызывает ломку, если происходит резко.

Большинство наркотиков влечет за собой ломку, если бросить их принимать. Это результат того, что ваш организм привыкает к препарату, а потом ему приходится приспосабливаться к тому, что наркотик больше не поступает. Да, эти симптомы не такие серьезные, как в случае с опиатами, но вся разница в степени, а не в характере ломки. Здравоохранение и широкая общественность только сейчас наконец-то начинают осознавать, что нет такого препарата, прием которою не был бы сопряжен с риском.

В любом взятом эпизоде «Доктора Хауса» вы увидите многообразные и различные побочные эффекты, которые может вызвать у больного неправильно назначенное лекарство. В сериале отлично показано, как не тот препарат, принятый не в то время, может привести к летальному исходу. Команда медиков постоянно борется с побочными эффектами, вызванными медикаментами, которые прекрасно подходят для лечения других заболеваний.

Посмотрите, как в сериале изображена реакция на боль, а еще лучше посмотрите, как люди из окружения Хауса реагируют на собственную боль. В сериях «Эйфория, часть 1» и «Эйфория, часть 2» (2–20 и 2–21) Форман оказывается в таком ужасном состоянии, что его жизни угрожает… очень болезненная смерть. Спасти его можно, только выяснив, чем он заразился, находясь во время карантина с больным, умершим от неизвестной болезни.

Форман, вероятно, больше всего похож на тех врачей, которых мы привыкли видеть на экране. Перед больным он спокоен, убедителен, если и позволяет себе улыбнуться, то это улыбка спасителя, медицинского бога, который спустился с небес, чтобы излечить страдающих.

Форман, самый здравомыслящий из всех помощников Хауса, в этих двух серях настолько пугается не смерти вообще, а мучительной смерти, что нарушает одну врачебную клятву за другой. Он делает укол коллеге инфицированной иглой, подвергая ее той же опасности, которая грозит ему. Он выполняет указание Хауса вопреки распоряжению Кадди и делает попытку сделать биопсию мозга другого умершего больного. И это после того, что еще один его больной чуть не умер, потому что Форман, пытаясь облегчить страдания, ввел ему слишком много морфия.

ХАУС: Такого не бывает! Наш организм может сломаться и когда нам девяносто, и даже тогда, когда мы еще не родились, но это происходит всегда, и никакого чувства достоинства здесь быть не может. Мне без разницы, как вы ходите, смотрите, подтираете задницу. Все это безобразно — всегда! Можно с достоинством жить, но нельзя с достоинством умереть.

(«Пилот», 1–1)

Сколько раз люди повторяли старую истину, что хотели бы умереть во сне? Что хотели бы уйти быстро и без мучений? В нашем обществе больше говорят о том, чтобы облегчить боль умирающего, а не избавить его от боли, пока он жив.

Боль и смерть — две спутницы, которые ходят вместе. В серии «Один день, одна комната» (3–12) третьего сезона Кэмерон лечит бездомного, желающего умереть в агонии, поскольку он уверен, что если смерть будет мучительной, значит, и жизнь его прошла не впустую. Многие считают, что боль имеет определенный смысл. Уилсон часто говорит Хаусу, что боль может быть хорошим признаком, она может означать, что происходит регенерация нервных окончаний. Но для Хауса это все равно боль, и неважно, о чем она свидетельствует.

Не бывает достойной смерти, красноречиво говорит Хаус в пилотной серии.

Это не означает, что он несерьезно относится к смерти или предсмертным страданиям, не означает, что какой-то вид боли для него важнее другого, он имеет в виду, что все виды боли равны. Человек, у которого болит, — это человек, у которого болит, и все-таки, как мы видим, герои сериала «Доктор Хаус» продолжают рассуждать о том, что люди должны уходить из жизни с достоинством, не обращая при этом внимания на то, что Хаусу приходится терпеть боль.

По ходу сериала в тот или иной момент каждый врач подходит к тому, чтобы подобно богу объявить больному о его праве на смерть или порассуждать о том, готов ли конкретный пациент умереть. Если ты уже одной ногой в могиле, ты получаешь право на инъекцию морфия, но если придется жить, испытывая боль, тебе придется с этим смириться.

Физиотерапия, акупунктура, хиропрактика, акупрессура, массаж, психотерапия, подсоединение электродов к спине и пропускание тока по телу, чтобы купировать боль, даже облучение и введение стероидов непосредственно в позвоночник… люди готовы пройти через все это, и врачи подвергают их этому — вместо того, чтобы дать им одну маленькую белую таблетку.

Без страдания нет избавления. Избавься от боли. Боль существует лишь в сознании. Это всего лишь страх покинуть оболочку. Живи полной жизнью, сдавай кровь, играй в хоккей!

ХАУС: Ты можешь истово верить в духов, в потустороннюю жизнь, в рай и в ад, но когда дело доходит до земной жизни, не будь идиотом. Ты говоришь, что готов поверить в Бога, если это поможет тебе прожить еще один день, но когда дело доходит до финальной черты, я знаю, ты смотришь в обе стороны.

(«Если сделаешь, то будешь проклят», 1–5)

Буддист скажет «Жизнь — это страдания». Еврейская и христианская вера отошлет нас к псалму 23, известному псалму Давида,[74] который говорит, что только Бог может помочь нам пережить страдания. Ислам тоже рассматривает мирскую суету как испытание, через которое все мы должны пройти. Тема страдания как искупления постоянно звучит в «Докторе Хаусе» и очень явно проявляется в земной жизни.

Само слово «боль» происходит от латинского poena, оно означает боль, наказание или возмездие. Поэна была богиней возмездия в римской мифологии, поэтому мысль о боли как о наказании или каре богов, Бога или самой Вселенной присутствует практически в каждой культуре и глубоко укоренилась в нашем обществе. Хаус, понятное дело, отвергает понятие боли как искупления; он рассматривает его в здравых научных терминах: боль — это просто биологический процесс, указывающий на наличие патологии.

Люди во всем склонны искать смысл, поэтому полагают, что таковой есть и в боли. Неудивительно, что в религии боль рассматривают как кару за падение или как испытание, чтобы вернуть милость Всевышнего. Если религия — опиум для народа, то понятно, что Хаус предпочитает этот опиум в форме таблетки.

Забавно, но существует точка зрения, что Хаус является тем, что он есть, только благодаря своей боли. Красной нитью в сериале проходит мысль, что боль — одна из констант в жизни Хауса: боль с ним всегда, боль будет с ним до конца его жизни. В промежутке между вторым и третьим сезонами показано, что курс лечения кетамином оказался успешным, и боль отпустила Хауса. И тут же все были поражены изменениями, которые с ним произошли. Примечательно, что Кэмерон, которая пыталась обратить свой взгляд на Хауса как на предмет любви, потеряла к нему всякий интерес, когда он избавился от боли.

КАДДИ: Ты знаешь, есть и другие способы облегчить боль.

ХАУС: Какие, например? Смех? Медитация? Или кто-нибудь возьмется прочистить мою третью чакру?

(«Детоксикация», 1–11)

Когда Триттер, полицейский, который пытался привлечь Хауса к ответственности за употребление наркотиков, допрашивал Кэмерон, Формана и Чейза, они в один голос заявили, что никому не дано понять чужую боль. Но люди вообще, — включая Кэмерон, Формана и Чейза, — склонны с цинизмом относиться как к боли другого, так и к тому, насколько она сильна. Сколько раз команда Хауса говорила ему, что он принимает слишком много викодина, и сомневалась, так ли уж сильна боль, как он говорит?

Сколько раз герои сериала, глядя на ногу или на трость Хауса, участливо спрашивали «Болит?», а он в ответ отпускал одно из своих ядовитых замечаний? Похоже, даже Уилсон, его лучший друг и единственный человек, с которым Хаус позволяет себе быть откровенным, не в состоянии осознать, какую боль испытывает Хаус; он продолжает сомневаться, на самом ли деле тому нужны наркотики.

Хроническая боль и острая боль не одно и то же. И когда у больного с хронической болью случается приступ острой боли (также известной как прорывающаяся боль, потому что она прорывается наружу на фоне лечения хронического больного и становится для него нестерпимой), тогда этот больной оказывается так же не готов к этому приступу, как и любой другой человек без хронической боли.

Хаус мог бы ввести себе морфий, чтобы полностью избавиться от боли. Он мог бы завести переносную капельницу и вводить морфий непосредственно в кровь или в позвоночный канал. Но в таких условиях вряд ли он смог бы нормально существовать. Цель любой программы помощи больным, страдающим от боли, — найти золотую середину в дозе анальгетика, определить, что «слишком много», а что «недостаточно». Тогда бы Уилсон не нашел Хауса валяющимся без сознания на полу в серии «Веселенькое Рождество» (3–10): ему не удалось раздобыть викодин на работе, он обнаружил заначку только у себя дома и накачался по полной программе.

ХАУС: Не волнуйтесь, потому что с большинством ваших проблем справится и мартышка, дав вам бутылку мотрина.[75] Кстати, если вы и дальше будете меня доставать, смотрите: стоит мне руку протянуть. Это викодин. Он мой. С вами не поделюсь. Нет, я не участвую в программе помощи больным, страдающим от боли, я страдаю от боли сам. Кто знает, может, я не прав. Может, я слишком накачался, чтобы ясно выражаться.

(«Бритва Оккама», 1–3)

Обычно после приема викодина Хаус кажется чуть-чуть более счастливым. Нам остается только гадать: прошла ли у него боль в ноге? Случайно ли то, что он хуже соображает, если не может достать викодин? Может быть, в этом отчасти виновата интоксикация, хотя совершенно понятно, что боль тоже вносит свою лепту. Даже Кадди, его начальница, в одном из эпизодов третьего сезона выписывает ему рецепт на викодин, аргументируя это тем, что он лучше работает, если принимает его.

Боль становится центром вселенной Хауса. Она загоняет его в ловушку. Она занимает все его мысли. Забудьте о том, что викодин может слетка затуманивать мозги. Попытайтесь-ка сами думать, когда боль пронизывает все ваши суставы. Попытайтесь думать, в то время как по вашему позвоночннку колотят молотками, а в ногу вонзаются раскаленные иглы. Попытайтесь не спать несколько ночей, потому что от нестерпимой боли просыпаетесь каждые полчаса.

Поражает отношение Уилсона к состоянию друга. Он с готовностью идет на нарушение закона и делает самокрутки с марихуаной для своих пациентов, а Хаусу постоянно пытается внушить, что его боль носит психогенный характер и поэтому викодии ему не нужен. Может, и правда Хаус смог бы жить, не принимая наркотики, но нет сомнения в том, что его боль абсолютно реальна, и кажется странным, что Уилсон, который делает все, что в его силах, дабы облегчить страдания посторонних людей, отказывает в этом Хаусу. Более того, он хочет, чтобы Хаус смиренно принял боль, которая превратила бы его в другого человека — лучше, чем он есть. Чувствуете, на что похоже? Боль как путь к изменению? Боль как искупление?

В третьем сезоне мы видели, как ногу Хаусу на какое-то время подлечили, но у него появились мышечные судороги, которые стали предвестниками возвращения боли. Без викодина боль усиливалась, и чем сильнее была боль, тем труднее было работать, пока он не испытал выброса эндорфинов после пробежки. Тогда-то ему и пришло в голову начать лечение, и отношении которого у него были сомнения, но инстинкт подсказывал, что он прав. Вряд ли является совпадением то, что правильный ответ пришел к нему тогда, когда он испытал так называемый «кайф бегуна»; он сознательно подвел себя к точке, когда произошел естественны и выброс эндорфинов и заработали механизмы контроля над болью, что и дало ему возможность испытать кайф.

ХАУС: В глубине души Уилсон уверен, что никогда не

умрет, если будет себя беречь.

(«Сын коматозника», 3–7)

И снова вступает Уилсон, чтобы преподать Хаусу урок: после того как лечение, предложенное Хаусом, оказалось успешным (кстати, вначале Кадди его отвергла, но потом сдалась и одобрила назначение), Уилсон заставил Кадди поклясться, что она будет молчать, мотивируя это необходимостью дать понять Хаусу, что он не бог и может ошибаться.

В этой же серии становится ясно, что боль возвращается к Хаусу, но когда он просит у Уилсона викодин, тог хмыкает и отказывает. Это вынуждает Хауса в конце серии забраться в офис Уилсона и выписать себе поддельный рецепт.

В следующей серии Хаус и Уилсон встречаются, и Уилсон (этот друг, якобы всегда готовый прийти на помощь) объясняет свой отказ заботой о Хаусе: «Знаешь, в чем дело? Я бы испытал такое унижение, если бы что-то пошло не так, мне пришлось бы пересмотреть всю свою жизнь, поставить под сомнение природу истины и добра и превратиться в Камерон». Уилсон говорит, что он всего лишь пытается помочь, и сравнивает Хауса с Икаром, у которого расплавились крылья, — на что Хаус замечает, что Бог не хромает.

ХАУС: Я уверен, это противоречит всему, чему нас учили, но ответы могут быть правильными и неправильными. То, что ты не знаешь правильного ответа, а может быть, и не можешь знать, что такое правильный ответ, не делает твой ответ правильным или хотя бы приемлемым. Все намного проще. Ответ просто неверный.

(«Три истории», 1–21)

У Хауса нет иллюзий насчет своего места во Вселенной. Он не считает себя Богом. Он знает, что иногда ошибается, иногда поступает правильно, но лучше всего — просто вести честную игру. Он борется с болью и обычно выходит победителем в этой борьбе. Иногда он лжет и принимает неверные решения. Иногда он глотает слишком много таблеток. Иногда он ведет себя как обычный человек и признал бы это первым, если бы не считал себя намного умнее остальных.

УИЛСОН: Ты ведь сам знаешь, что у врачей иногда бывает комплекс мессии, и они считают, что их призвание — спасти мир. У тебя комплекс Рубика; ты стремишься разгадать головоломку («Меня не реанимировать», 1–9)

Хаус ищет способ отвлечься от боли и находит его в решении медицинских загадок. Он не готов умереть или лежать на больничной койке под капельницей до конца жизни, но он и не собирается идти по жизни через физические мучения, даже если его поведение у постели пациентов отталкивает от него окружающих, что наносит ему моральную травму.

Любители сериала, даже коллеги и друзья Хауса видят в его поиске путей отвлечься от боли черту характера и совсем упускают из виду, что, возможно, он делает это, чтобы не зацикливаться на боли. Он делает то, что можно назвать обычным методом борьбы с болью: он переключает внимание на игру своей тростью, занимает себя видеоиграми, — все для того, чтобы отключить сознание от боли, которую вынужден терпеть.

В конце концов, простых ответов нет. Боль у всех разная. Каждый остается один на одни со своей болью, и неважно, находит он поддержку у семьи и друзей или пет. Боль становится константой.

Боль — это ось, вокруг которой вращается жизнь Хауса, боль становится персонажем сериала, пусть и неявным, но часто она оказывается механизмом развития сюжета. Весь гений Хауса и его острый ум не могут освободить Хауса от боли.

Маленькая белая таблетка способна вернуть Хаусу достоинство, однако на протяжении веков боль рассматривали как наказание свыше. Уникальность сериала в том, что он показывает боль как гуманизирующий фактор. Хаус нам ближе не благодаря мягкости, человечности, невинности, а из-за его боли, В отличие от прошлых телевизионных драм, изображавших богоподобных врачей, п сериалов типа «Скорая помощь» и «Клиника» с их практикантами-неудачниками, «Доктор Хаус» показывает нам живого врача с обычным человеческим недугом — и это приближает Хауса к простым смертным.

* * *

Джеймс Гилмер — радиолог в региональном медицинском центре Сиэрроу, травматологической больнице первого уровня в Мичигане, а по совместительству писатель. Он окончил университет штата Мичиган и курсы «Кларион 2000» для писателей, работающих в жанре научной фантастики и фэнтезн. Его короткие рассказы под названием «Генератор фантастических идей» («kleomancer») и антология «Мота 3: смелость» («Mota 3: Courage») опубликованы в онлайновом журнале «Webzines». Он также работал газетным репортером и писал для журнала «Variants».

В настоящее время живет с женой Элизой и ждет дня, когда она получит диплом медсестры, — тогда он сможет оставить работу и будет писать, лежа в гамаке.

А до того времени, если он не смотрит сериал «Доктор Хаус», то продолжает писать художественные и научно-популярные произведения.