Изменчивые деньги

Изменчивые деньги

Бернар Лиетар в книге «Будущее денег» отмечает новые общественные тенденции, по сути возрождающие так называемую «экономику подарков». Если услуги друг другу (подарки) становятся распространёнными, требуется нечто для фиксации актов дарения: появляются беспроцентные средства обмена, в качестве которых может выступать что угодно. Изюминка в том, что это – деньги общества, а не экономики. Они одинаково доступны всем, и наиболее важно, что доступны матерям с детьми и старикам. Вдруг оказывается, что дети и старики обществу нужны! Что доброта, спокойствие, взаимное уважение, стабильность отношений – важнее получения прибыли.

Такие деньги – их ещё можно назвать деньгами взаимного кредита (а мы сами называем их бонами, чтобы не путать с процентными деньгами экономики), были в ходу во время Великой депрессии 1929 – начала 1930-х годов. Сегодня сотни общин по всему миру при торговле или взаимной помощи применяют боны, а то и обходятся без всякой фиксации актов дарения. В Аргентине после тамошнего дефолта два десятка инициативных граждан создали нечто вроде системы взаимного бартера, в которую вошло более ста тысяч человек, и выключились из рыночной экономики. Тем и выжили.

Такая «общинная экономика» работает, так как обложение взаимопомощи налогом не предусмотрено никакими законами, а объём можно оценивать. Однако, кроме Новой Зеландии и в какой-то степени Японии, государства нигде не поддерживают эти дополнительные беспроцентные валюты; опыт их введения не пропагандируется, и центробанки им противодействуют. Ясно, почему: собирать налоги с натурального хозяйства и бартера – дело безнадёжное, а только для сбора налогов и нужны государствам, «замкнутым на деньги», граждане – иначе говоря, подданные. Правильно поётся в известной песне В. Бутусова: «Нас помнят, пока мы не платим за свет».

Но если элиту всех стран мало трогает, как и чем живёт население, и живо ли оно ещё вообще, то благоденствием корпораций она очень озабочена. Уж тут-то элита согласится на всё, что способствует снижению издержек и ускорению оборота, потому что так получается увеличение доходов ТНК, с которых элита и живёт. Соглашается она и на безвалютные формы продаж между разными ТНК.

Многие полагают, что бартер – это примитивная форма торговли, малозаметная в развитой экономике. Послевоенную практику этого явления (бартерные сделки США с Советским Союзом или странами третьего мира) объясняли недостатком твёрдой валюты у этих стран. Если бы, дескать, она у них была, то – никакого бартера. Ошибка! В странах с твёрдой валютой «бартеризация» идёт вовсю. В США сотни бартерных бирж, и вообще до четверти объёма мировой торговли ведётся при помощи бартера, то есть без использования национальной или какой-либо другой валюты. Компания Pepsi-Cola, например, получает прибыль в России в виде водки, которую она потом продаёт в США и Европе за наличные деньги. А французы построили на Ближнем Востоке атомные электростанции в счёт платежей за нефть.

В индустрию бартера входят два крупных торговых союза: Ассоциация международной взаимной торговли (International Reciprocal Trade Association, IRTA) и Корпоративный совет по бартеру (Corporate Barter Council, CBC). Выпускается специальный журнал Barter News; в 1997 году он оценивал общий мировой бартер в 650 млрд. долларов с ежегодным увеличением на 15 %; то есть бартер растёт в разы быстрее, чем валютные сделки.

В связи с этими процессами получило новое значение понятие «товарных денег». Раньше, во время длительных войн и гражданских беспорядков, так называли продукт, имевший непосредственную утилитарную пользу даже при отсутствии законности. Соль и сигареты в войну; «бутылёк» – в современной российской деревне. А ТНК имеют свой собственный товар, который при бартерном обмене выглядит, как деньги. Для компании Pepsi-Cola это, между прочим, тот же «бутылёк». Так что может помешать любой корпорации создать на базе этих «товарных денег» свою валюту? Она, в отличие от доллара, будет иметь за собой хоть какое-то материальное наполнение!

В последнее время помимо «безвалютного» бартера появились во множестве новые формы корпоративных платёжных средств, вроде различных вариантов уже упомянутых «полётных миль». В США довольно часто корпорации обменивают номера в отелях, или места для рекламы на радио или телевидении на другие товары и услуги. Рывок в этом направлении произошёл в связи с развитием сети Интернет. Были предложены сотни проектов по компьютеризации традиционных национальных валют и новых форм частных валют. Самый большой (в недавнем прошлом) продавец в сети – Cendant[60] – выпускал собственные «сетевые наличные деньги», netMarket Cash; первые кредитные двухвалютные карты для платежей смесью долларов и частной валюты прошли испытание в Миннеаполисе в 1997 году…

Вот о чём сообщала газета Washington Post в конце ХХ века:

«Одним из самых интригующих финансовых феноменов этого десятилетия станет неизменное увеличение важности „частных денег“, выпускаемых компаниями с тем, чтобы запереть своих клиентов в своей „экономической системе“. Когда-то такая разновидность частных денег – скрип-карт – ассоциировалась с железной дорогой, вооружёнными силами и Великой депрессией. Сегодня эти теневые валюты расцениваются как „валюты элиты“.»

Если рубль может стать конвертируемым, почему не может стать конвертируемой любая корпоративная валюта?

Неустойчивость экономической ситуации, появление на текущем этапе эволюции целого спектра новых платёжных средств ясно показывает: мир находится в переходном периоде. Сегодня равно вероятны как большие неприятности (для всех), так и большие успехи (на «местах»). Предсказать, что, когда и как произойдёт, затруднительно, но очевидно, что некоторые из появляющихся денежных технологий могут сделать общество более жёстоким, чем любой из нас в состоянии себе представить…

Всякий раз, когда валюта возникает в сообществе, она неявно определяет, кто держит власть в этом сообществе. Так, когда у власти были священники, именно храмы выпускали деньги. Когда управляли короли, они имели суверенное право выпускать валюту. В индустриальном веке образцом власти были национальные государства, и национальные процентные валюты автоматически доминировали. Три побочных эффекта, порождённых процентом: конкуренция, потребность в бесконечном росте и концентрация богатства, – провели нас через Промышленную революцию. Теперь индустриальная эпоха уходит в прошлое; начался век информатизации. Власть утекает из рук национальных государств, и вот уже новые властители мира выводят на арену свои валюты. Будут они процентными или нет, только электронными или также материальными, неизвестно. Но можно сказать точно: система, созданная ТНК, будет им же и служить.

И ещё вот что можно сказать о проценте.

Радикальная особенность современного, информационного продукта в том, что при его производстве происходит совершенствование ресурса, а не истощение; увеличение потребления информационноёмкой продукции способствует, а не препятствует накоплению капитала, и, самое главное, информационный продукт может быть реализован многократно, принося владельцу прибыль, оставаясь при этом его собственностью. Так на продукт переносятся черты процентности, свойственные ранее только деньгам. Любые попытки стран-потребителей информпродукта «догнать» развитые страны, мобилизуя традиционные факторы производства, обречены на провал. Это новое неравенство порождает не экспансия западного мира, как думает большинство аналитиков, а внутреннее свойство самого продукта!

Информационные технологии меняют структуру финансового устройства мира. Вчера банки использовали своё монопольное положение держателей информации о финансовом рынке. А теперь, когда компьютеры неожиданно открыли прямой доступ к котировкам на финансовом рынке всем, земля ушла у банков из-под ног. Многие корпорации использовали ситуацию для выпуска собственных векселей[61], игнорируя коммерческие банки, и те не справились с этой переменой: начиная с 1980 года, более трети американских банков слились или исчезли, а оставшиеся значительно сократили штат служащих.

Старинные «банкирские дома» канули в Лету. За контроль над новыми формами денег сразу началась ожесточённая борьба. С одной стороны, выжившие банки уподобились компьютеризированным телекоммуникационным компаниям. С другой, компании, занятые телекоммуникациями, компьютерным аппаратным и программным обеспечением, ведущие обработку кредитных карточек и торговлю через сеть Интернет и даже кабельное телевидение, обнаружили, что сами могут предоставлять многие из традиционных банковских услуг.

Новая информационная экономика способствовала созданию беспрецедентной концентрации могущества в руках очень небольшой кучки миллиардеров, «информационных» баронов, жалким подобием которых можно считать тех, кто наживал богатство в индустриальную эпоху и ещё раньше, в эпоху «дикого капитализма» и первоначального накопления. Контроль над новыми электронными системами денег, в конечном счёте, будет подкреплён властью создавать деньги. А имея собственные деньги и полную информацию о финансовом рынке, корпорации станут попросту всевластными над людьми и природой.

Новые корпоративные денежные системы неизбежно усилят проблему безработицы, обострят проблемы матерей с детьми и стариков, разрушат культуру народов и окончательно загубят природу.

Электронные формы денег – старых ли валют разных стран или корпоративных платёжных средств – идеально подходят для того, чтобы следить, кто и что покупает. Покупатель стал товаром! Самую большую ценность для маркетологов приобретают массивные базы данных о потребителях. Соблазн объединить информацию, которую несут штрихкод изделия и личный идентификационный код покупателя, практически непреодолим.

И это всё уже есть! При реализации сценария всевластия ТНК тенденция дальнейшего вторжения в частную жизнь просто усилится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.