Глава 6 Вкратце об остальном

Глава 6

Вкратце об остальном

Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.

Народ

Так то ж умный…

В. Суворов

1

Очень хочется ненадолго задержаться на войне в Финляндии, которую Суворов по граничащему с идиотизмом простодушию именует триумфом советской военной машины, утверждая, что «из боевых действий в Финляндии следовал только один вывод: для Красной Армии нет ничего невозможного. Если она способна наступать в таких условиях, значит, она способна наступать в любых других — хуже этого не бывает» (с. 220). Заодно, кстати, Виктор подвывает советскому «фальсификаторному официозу» образца 1940 года:

«Лишь могучая героическая Красная Армия показала впоследствии, что для нее нет непреодолимых преград. Но то, что было под силу Красной Армии, казалось невозможным или почти невозможным иностранным военным специалистам, в частности французским, которые говорили, что атака против подобных укреплений [как „линия Зигфрида“, оперативную глубину которой оценивали в 50 км] равносильна самоубийству для армии».[582]

Виктора в его обличениях снова занесло в довоенный красный уголок.

А нашу неудачу, потому что иначе как неудачей нельзя назвать кампанию, в ходе которой на Ленинградском направлении километров на 100 была отодвинута граница, присоединены куски напротив Кандалакши и Мурманска и получено право на аренду военно-морской базы в Финском заливе в обмен на 126 875 человек убитыми, пропавшими без вести и умершими от ран,[583] Суворов оправдывает следующим образом:

«Что же случилось в Финляндии? А случилась трагедия. […] Предполагалось, что „белофинны“ просто выбросят белый флаг. Сопротивление не предвиделось. Просто был отдан приказ — ввести войска. А финны уперлись. […] Началась война, штурм, прорыв. […] И оттого, что ожидалась безоговорочная капитуляция, никакой подготовки к войне в Красной Армии не проводилось. Планировался победный марш»[584] (с. 215–218).

Мол, извините, ошибочка вышла. Мы готовились к параду, а попали на войну… Вот и мрем от этого. Со страшной силой.

Конечно, потери были бы забыты и посчитаны оправданными, если бы РККА удалось хотя бы отчасти приблизиться к той эффектной непринужденности, продемонстрированной вермахтом при его действиях в Европе. Главная потеря от этой войны — беспристрастное доказательство всему миру того, что Красная Армия не в состоянии эффективно решить поставленные перед ней задачи. РККА потеряла лицо, и эта потеря делалась все более выпуклой с каждой новой победой немцев. И, что интересно, говоря о Халхин-Голе, Суворов вспомнил, что «Наступление — риск… В случае провала весь мир заговорит о том, что Сталин обезглавил армию, и воевать она не способна» («День „М“», с. 64<386>). Здесь он об этом почему-то не вспоминает.

Но у каждой армии существует Генеральный штаб, который должен войну планировать. А при нем — разведка, которая о всех потенциальных противниках сведения собирает. То самое Главное Разведывательное Управление, в котором наш беглый друг Суворов служил. И они обязаны были предвидеть, что ждет Красную Армию в Финляндии. А Генштаб на основе этого предвидения — готовить войска. Но из-за сталинских массовых посадок обе эти структуры были настолько обескровлены и напуганы, что не сумели, как следует, выполнить свои функции. Чего тут возиться, одним Ленинградским военным округом раздавим в пыль всех этих финнов — доложили Сталину согласно его же собственным рекомендациям. Долой войну, даешь парад!

Может, армия и неплохо воевала, под конец выучившись на собственном горьком опыте, однако пришлось ей спешно, под грохот орудий «линии Маннергейма», в снегу и на морозе перестраиваться именно от неспособности наполовину отстрелянного высшего военного начальства, и лично Сталина, трезво оценить ситуацию.

А это война всего-навсего с Финляндией, имеющей крайне слабую военную промышленность и людские резервы. Представим на минуту, что товарищ Сталин в начале своего вторжения в Европу опять вот так же, как в Финляндии, что-нибудь напутал? Опять бы направил в Генштаб свои скромные пожелания по направлению ударов, концентрации войск, стратегическим целям… И застряли бы наши войска прямо на границе. Забуксовали. Понесли потери и в авральном темпе начали учиться на своих ошибках. Стал бы ждать Гитлер, когда РККА учтет все просчеты и методом проб и ошибок дойдет до того, что сами же во многом и сформулировали в предыдущих, не «улучшенных» «отцом народов» планах? Нет, он просто начал бы мощное контрнаступление по всему фронту, и тут-то в своей приграничной полосе насобирал «котлов» и «мешков» еще похлеще, чем в реальном июне 1941 г. Вот бы и забрезжила эра арийского господства!

Причем, что интересно — Суворов, говоря, что «никто Гитлера не обманывал в Финляндии. Он и его генералы сами себя обманули. За что и поплатились» (с. 231), клеймит немцев за недооценку Красной Армии по итогам финской войны, однако напрочь забывая, что незадолго до Гитлера точно также «сами себя обманули» советские генералы со Сталиным. Практически одни и те же ошибки,[585] однако, Сталин — молодец, а Гитлер — соленый огурец. Недооценив финскую армию накануне войны, Красная Армия показала свою неготовность к организации крупных боевых действий. Скажите, что за бред, планировать наступление почти за полярным кругом именно зимой? Зачем, имея самые крупные в мире воздушно-десантные войска (по Суворову), брать полосу укрепрайонов именно в лоб? А ведь такие предложения были:

«Всех деталей я, конечно, не знаю, но неужели нельзя произвести десант нескольких дивизий с моря. Ведь мы видели, как японцы в Китае очень смело и нахально осуществляют успешные десантные операции. Здесь же уместно вспомнить, и об авиадесанте. Сейчас болота и озера замерзли. В таких условиях, во взаимной связи с наземными действиями можно высадить в тылу огромный десант тысяч 10–15 с техникой».[586]

Просто «наш вождь и учитель товарищ Сталин» считал «линию Маннергейма» вообще пропагандистским трюком, пока наши войска не уперлись в нее лбом. А между тем «разведка доложила точно», и сведения о линии финнов в Генштабе были. И характеристики ДОТов и ДЗОТов, и фотографии[587]… Потому Шапошников и просил для проведения операции значительные силы. Однако дядя с трубкой снова решил, что он умнее всех, разведка ему не указ, а Генштаб просто давно не отдыхал. Результат известен. И как при этом можно оценить действия командования армии, способного определить, с кем оно имеет дело, только после того, как войска понесут огромные потери и, не проспавшись от беспробудного шапкозакидательства, увязнут в тщательно подготовленной к обороне местности? Всем этим в Финляндии военно-политическое руководство СССР и вслед за ним Красная Армия показали свою слабость.

А вообще-то с тезисом о подвигах РККА в тех боях можно даже отчасти согласиться — в Финляндии Красная Армия действительно показала свою стойкость. Она проявила ее в преодолении невыносимых погодных условий на территории буржуазной Финляндии.[588] При этом не надо думать, что красноармейцы мерзли меньше, чем кто-либо другой на их месте. И мерзли они, и обмораживались, и умирали от холода на ночевках. Просто военачальникам на это было наплевать. Пополнение придет. А что потери, так на то и война, чтобы потери. Короче, погоду финскую наша армия выдержала. Но на территории СССР летом сорок первого этот опыт оказался без надобности.

А теперь вот что: Суворов говорит, что «из боевых действий в Финляндии следовал только один вывод: для Красной Армии нет ничего невозможного. Если она способна наступать в таких условиях, значит она способна наступить в любых других — хуже этого не бывает» (с. 220). Тогда вопрос: почему же Красная Армия не смогла наступать летом сорок первого? Почему наши контрудары не только не опрокинули, а даже не остановили немцев на стратегическом уровне?[589] Посоветуйтесь со своим многолампочным суперкомпьютером — может, чтобы остановить немцев в 1941 году нужна была массированная атомная бомбардировка? Даже сам товарищ Сталин, насмотревшись на этот кровавый бардак, в ужасе возопил на заседании Ставки по поводу защиты Киева: «Опыт показал, что Красная Армия не умеет наступать!».[590] Пришлось Жукову объяснять, что вообще-то РККА могла бы наступать, и очень неплохо, если бы перед этим частям не пришлось кружить по дорогам по трое суток без передыху, да в атаку идти не в лоб, а в обход, во фланг, на окружение, и желательно не с песнями, а во взаимодействии с пехотой и авиацией.

Немецкие танковые клинья вспороли советскую границу? Казалось бы, чего проще — переориентировать почти совсем изготовившиеся к наступлению советские части на отсечение прорвавшихся немцев. Ведь в Финляндии РККА была «способна наступать в таких условиях, значит, она способна наступать в любых других — хуже этого не бывает»!

Так вперед — ни тебе «минус 41 градус по Цельсию»; ни «глубина снежного покрова — полтора» метра, надо понимать; более того, нет «под снегом болота, которые не замерзают — снег их от мороза бережет»;[591] и что «светлого времени в декабре — совсем немного» — на дворе, слава Богу, июнь, чуть ли не круглые сутки светло; да и про «плотность минирования… сведения о полосе заграждений… узкие коридоры в снегу…» (с. 203–209) тоже можно не вспоминать. Осталась сущая малость — опытный и инициативный воинский состав на всех уровнях, плюс боеготовность да хорошая управляемость войск. А остальное, если все по-суворовски упростить — сущая ерунда.

Да только вот беда — не было у нас инициативы в войсках.[592] В тридцать седьмом извели. И с того самого времени проявлять инициативу в Красной Армии стало смертельно опасно. И ждали все военачальники приказа, а без приказа — ни-ни. Вот адмирал Кузнецов, командующий авиацией Балтфлота, поднял ночью на 22 июня всю свою авиацию по тревоге, благодаря чему, кстати, она от немецких ударов по аэродромам пострадала минимально, так с ним мигом из Москвы лично Берия связался и орал в трубку — расстреляю, гадина!!!

Но Кузнецов сроду был крайне упрям, за что всегда имел по службе неприятности, и окрику не внял. В виде исключения. А вчерашние лейтенанты делали только как прикажут. И только тогда, когда прикажут. А не прикажут — так и не делали. Вот и поплатились — без инициативы на войне нельзя. Ни в наступательной, ни в оборонительной. А оной инициативы у нас в сорок первом не было, а если где такой реликт и встречался, то только в виде упущения, которое нужно было немедля ликвидировать.

Кстати, по поводу управления Красной Армией накануне войны существует крайне симпатичный анекдот, причем настолько показательный, что сил нет.

Был в СССР такой военачальник, Борис Михайлович Шапошников. Заведовал Генеральным штабом. По словам Суворова, очень уж шибко Сталин его любил и уважал. Просто навзрыд. До колик.

«Был только один человек, которого Сталин называл по имени и отчеству. Этого человека звали Борис Михайлович Шапошников, воинское звание — Маршал Советского Союза, должность — Начальник Генерального штаба…» («День „М“», с. 91<409>).

Вот такой замечательный с большой буквы маршал заведовал у Сталина Генштабом.

И вот захотелось товарищу Сталину присоединить некую соседку Финляндию к братской семье советских народов. Путем введения в нее ограниченного контингента означенной семьи. А раз такое дело — к Шапошникову, Борису Михайловичу. План состряпать. Борис Михайлович к делу подошел серьезно, с размахом. Запланировал стянуть войск побольше, ударить посильнее, чтобы до самых жутких морозов «линию Маннергейма» прорвать и к Ботническому заливу выйти. А дело было осенью, так что надо было торопиться.

Но когда Шапошников, Борис Михайлович, принес свой план, по которому полагалось задействовать против финнов весьма серьезные силы, на военный совет к Сталину, Отец Народов, а по совместительству на полставки — Великий Военный Вождь, как-то нехорошо нахмурился. На совете произошла следующая сцена, которую со слов А. М. Василевского, там присутствовавшего, описал К.М. Симонов:

«Сталин поднял его (Б.М. Шапошникова. — В. Грызун) на смех. Было сказано что-то вроде того, что, дескать, вы для того, чтобы управиться с этой самой… Финляндией, требуете таких огромных сил и средств. В таких масштабах в них нет никакой необходимости. После этого Сталин обратился к Мерецкову, командовавшему тогда Ленинградским военным округом: „Что, вам в самом деле нужна такая огромная помощь для того, чтобы справиться с Финляндией? В каких размерах вам все это нужно?“ Мерецков ответил: „Товарищ Сталин, надо подсчитать, подумать. Помощь нужна, но, возможно, что и не в таких размерах, какие были названы“.[593] После этого Сталин принял решение: поручить всю операцию против Финляндии целиком Ленинградскому фронту. Генеральному штабу этим не заниматься, заниматься другими делами. Он, таким образом, заранее отключил Генеральный штаб от руководства предстоящей операцией. Более того, сказал Шапошникову тут же, что ему надо отдохнуть, предложил ему дачу в Сочи и отправил его на отдых. Сотрудники Шапошникова тоже были разогнаны кто куда, в разные инспекционные поездки. Меня (А.М. Василевского. — В. Грызун), например, загнал для чего-то на демаркацию границ с Литвой. Что произошло дальше — известно. Ленинградский фронт начал войну, не подготовившись к ней, с недостаточными силами и средствами и топтался на Карельском перешейке целый месяц, понес тяжелые потери и, по существу, преодолел только предполье. Лишь через месяц подошел к самой „линии Маннергейма“, но подошел выдохшийся, брать ее было уже нечем».[594]

Вот и сели мы в лужу. Кровавую. Еще раз хочется повторить, что в той войне советский солдат показал выдающуюся стойкость, под руководством советского генералитета пущенную большей частью на обогрев заполярной тундры, и способность быстро учиться на ошибках. Как внезапно выяснилось, одной морозостойкостью финские укрепления не взять.

И вот понадобилось товарищу Сталину по этим неутешительным итогам срочно найти виноватых. Не для своих — тут, собственно, кроме себя любимого, виновных не было — а для заграницы, дружно недоумевавшей, почему Советскому Союзу понадобилось брать финнов именно посередь зимы и именно путем лобовых ударов по всемирно известной линии укрепрайонов. Вот и вызвал товарищ Сталин начальника Генштаба, Шапошникова, Бориса Михайловича, к себе на разговор, сведшийся, в Основном, к монологу примерно следующего характера:

«Что, товарищ Шапош… простите, Борис Михайлович, войну вы все-таки вытянули. Спасли Мерецкова с его глупым планом и Ленинградским фронтом. И перед войной вы, как оказалось, тоже были правы — одним округом финнов прибить не удалось. Вам, конечно, спасибо, только вы особо не зазнавайтесь. Надо бы вас, как бы это… наградить. Да тут в дело вмешалась тонкая политика. Понимаете, мы тут перед всем миром немножечко того… Обделались-с. Сами понимаете, нужны виноватые. Ворошилова мы, конечно, сместили,[595] но понимаете, этого как-то не хватает… Не мог он один столько наворотить. Мы-то с вами, конечно, знаем ваши заслуги и очень вас ценим… Но в глазах всего мира нарком обороны и начгенштаба — неразрывный тандем. В общем, вы тоже уволены. Дураку Климу в довесок».

Шапошников потерял дар речи, и только смотрел на Сталина взглядом плюшевой собачки. С этим он, кажется, поспешил: лучший друг РККА еще не закончил:

«Да, кстати, к вопросу о вашем преемнике на посту начальника Генштаба… Вы с Мерецковым работали? Вот и ладушки, — закончил Сталин, не дожидаясь ответа. — А вы, товарищ Шапош… извините, Борис Михайлович, отправляйтесь-ка куда-нибудь… Инспектировать… что-нибудь… Вот, например, укрепрайоны — дело важное, а что-то там совсем не ладится. Вот и разберитесь. Все. Можете идти».

На этом все.

Не мерзните.

2

Весьма бросающееся в глаза различие между «Последней Республикой» и предыдущими опусами беглого апостола исторической справедливости заключается в резкой смене акцентов, на которой обязательно следует остановиться.

Как дьячок на молитве Суворов монотонно внушает читателю — мы не дураки.

«Мы проиграли войну.[596] Мы проиграли войну, ибо вписаны в нее дураками.[597] Мы проиграли войну, ибо народ поверил в свою глупость. Мы проиграли войну, ибо выросли целые поколения добровольных защитников коммунистической лжи о нашей невероятной, поистине необъяснимой тупости. Мы проиграли войну, ибо миллионы наших умных людей готовы рвать глотку любому, кто посмеет в нашей глупости усомниться» (с. 145).

В том или ином виде этот тезис присутствует в концовке каждой главы, как правило, на том месте, где у нормальных людей помещается вывод. Он повторяется вновь и вновь, меняя время от времени свою формулировку. Вот несколько примеров: «Соотечественники, неужто мы с вами глупее бесноватого фюрера?» (с. 231); «Кумир извернулся, а над нами смеются. Кумир извернулся, а мы в дураках» (с. 245); «Если мы не разберемся, кто именно виновен в позоре и ужасе 1941 года,[598] то так всем нам и ходить в дураках, и детям нашим и внукам» (с. 269); и, наконец, полный бутафорских слез, нюней и соплей, надрывный, с неврастенической дрожью в голосе вопль нашего неустрашимого перебежчика на 473–477 страницах на ту же тему — «Братцы![599] Речь — о чести нашей Родины.[600] И никто, кроме нас ее не защитит.[601] Там, на верхах, кто-то торгует штанами и Родиной.[602] Кому-то очень хочется всех нас представить дураками…» (с. 476) и так далее. После таких пассажей хочется руки помыть. Ладно, ближе к делу.

А дело заключается в том, что у Суворова с «перестройкой» вдруг резко сменилась конъюнктура рынка. Раньше, в конце семидесятых — первой половине восьмидесятых годов надо было писать о том, какие русские страшные и злые. Лично Ронни Рейган называл СССР нехорошим словом «Shadowland» — страна ужаса и тьмы, Империя зла. А тут вдруг оказалось, что мы, в общем-то, такие же люди, тоже на двух ногах ходим, головой думаем, и всякое такое. И дети у нас тоже бывают, а не только эти страшные, как их там, а, да — «Pionieri».

И что же суворушке оставалось делать? Денег-то хочется, а литературку о бесчеловечной кровожадности русских брать перестали. Вот и решил он для себя, что неплохо бы переориентироваться, тем паче, что в далекой, но от этого, как внезапно выяснилось, не менее любимой Рассее вошли в моду околоисторические опупеи, лишенные псевдонаучной мутоты, зато обильно снабженные скабрезными подробностями и гарцующим слогом.

Короче — рынок есть, буничи на нем уже вовсю резвятся, лезут в науку с фомками и фоменками, вовсю историю переписывают. Нагрязно. И в этот-то водоворот и нужно было Суворику слиться. Он и рад бы, да только русофобия не пускает. Весь «Ледокол» расписывал, какие эти русские твари и нелюди, дикари и каннибалы. Вот и понадобилось срочно Родину полюбить.

Вот что для этого делается:

Во-первых, вся предшествующая Резуну историческая литература отправляется в корзину, под тем предлогом, что она, дескать, ущемляет русскую гордость, зажимая нас. Коммунистические историки, якобы, всему свету говорят, что мы — дураки.

Во-вторых, продолжаются смутные доказательства того, что Советский Союз — зверее всех, но при этом на все напускается легкая тень превосходства всего советского над всем несоветским. На самом деле — «мы не дураки».

Так и получается, что с помощью небольшой пластической операции суворовский ледоколющий монстр неожиданно превратился в плакат «Да здравствует наша социалистическая Родина».

Тем не менее, для клюнувших на эту нехитрую маскировку некоторых излишне доверчивых соотечественников я хочу пояснить следующее:

«Уж сколько раз твердили миру,

Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,

И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…»

Знакомо с детских лет, но, как и отмечал наш баснописец, «все не впрок». Недаром Суворов решил, что если к читателю подольститься, то он его книгу купит, и весь его бред на ура проглотит. Но позвольте, а был ли мальчик?

Кто, собственно, называл нас дураками? Советские историки? Не смешите меня, да кто бы им разрешил. Все они писали о том, что советский народ под руководством партии и правительства делал все возможное для подготовки к оборонительной войне, а что поначалу сложилось все далеко не самым лучшим образом — так не ошибается тот, кто ничего не делает. А у нас делалось многое. И, кстати, основа этих ошибок — не глупость, а недостаток опыта, неразвитость индустрии, отсутствие инфраструктуры, сравнительно низкий культурный уровень населения, не всегда высокая организация труда и так далее. И вообще — само слово «дурак» — не исторический термин, ни один уважающий себя ученый в научном труде его не употребит.

Но Суворов, неусыпно охраняя на покуда еще не оставленном им посту свою эксклюзивную честь (по его словам — Родины), всегда настороже. Кто сказал, что мы дураки? А? Не-е-е, мы не дураки… только вот конец фразы как-то неловко теряется. Ведь наш дуракобойца не отказывался ни от одной фразы своего многолетнего бреда, ни от «Ледокола», ни от «Дня „М“», ни от «Последней Республики». А ведь в этих книгах Суворов, якобы объясняя о «не дураках», попутно утверждает, что СССР — государство-преступник, готовившее порабощение всего мира, и более того, единолично несущее всю полноту ответственности за развязывание Второй мировой войны.

А эта ответственность, разделявшаяся до сего момента между Германией, Италией и Японией, если переложить ее на СССР, весьма и весьма весома. Если мировое сообщество, благодаря стараниям защитника чести Родины Виктора Суворова вслед за ним по его горячим просьбам решит, что один СССР виновен во Второй мировой, то его правопреемнице — России, грозит примерно следующее:

Вернуть все, когда-либо получавшиеся от стран-агрессоров, простите, потерпевших — Германии, Италии и Японии — контрибуции и компенсации. В том числе Калининградскую область, Курильские острова и Южный Сахалин; полученные СССР от Германии и Италии самолеты и суда, а за те, что потонули — деньгами.[603]

Возмещение военных расходов всех, участвовавших во Второй мировой войне стран, начиная с Германии, Великобритании, США и Японии, включая Бразилию, Аргентину, Турцию и пр.[604] Щедрые денежные возмещения придется также выплатить колониям воевавших стран и нейтральным государствам, на территории которых велись военные действия, за нанесенный войной ущерб.

И не беда, что СССР и коммунистов теперь уже, в общем-то, и нет. Это даже наоборот — очень и очень хорошо. А то у них и танков было по всей Европе натыкано, и бомбы были, и ракеты, а главное — полное отсутствие желания проплачивать всему миру историю двадцатого века.

Возвращаясь к нашей дилемме — мы дураки или не дураки, но во всем виноваты — кто же нас дураками-то называл? Советских историков мы обсудили. Остались западные. Подобных там до проха. И каждый дудит в свою дуду — полнейший плюрализм. И что же по этому поводу говорят цитировавшиеся Суворовым западные авторы? В его «Ледоколе» их, кстати, всего шесть.[605] Из них собственно историческими монографиями могут похвастать только двое: «В. Н. Liddel Hart», автор книги «История Второй мировой войны», и некий «D. Woodward» с «Британской внешней политикой во Второй мировой войне».

И кто из них употребил сие сакраментальное выражение о дураке? Кто утверждал нашу умственную неполноценность? Вудворда я, честно признаюсь, не читал. Лиддел Гарт, неоднократно издававшийся в Союзе, никогда в жизни таких кунштюков не выделывал — он нам не перебежчик. Более того, позиция Лиддел Гарта диаметрально противоположна обзыванию нас дураками. Лиддел Гарт — крупный английский историк, современник и очевидец событий Второй мировой, близкий к Черчиллю и многим ключевым фигурам того времени. И он без колебаний возлагает ответственность за развязывание войны на Гитлера, не отрицая при этом соучастие западных стран, столь усердно Суворовым обеляемых. И к Советскому Союзу, по его мнению, вынесшему основную тяжесть войны на своих плечах, он относится вполне уважительно. Просто он — историк, а не запутавшийся в своей полуправде скорый на расправу беглец. Ладно, оставим их.

Самое главное в том, что для того, чтобы опровергать заявление некоторой, очень узкой русофобской секты английских околоисториков о якобы глупости советского народа вовсе не обязательно рвать на груди рубаху, беря на себя вину за Вторую мировую. Гораздо проще на них просто… плюнуть. Кое-кто на Западе считает нас дураками? Так значит фиговые они историки. Или купленные, что, впрочем, одно и тоже.

От кого решил защитить честь Родины уже однажды нехорошо поступивший с нею Суворов? От этой кучки писак? А надо ли? Чем навредит нам кучка английских историков-русофобов? А признание нас инициатором Второй мировой войны? Чувствуете разницу?

3

Кстати, немного об этих ужасных английских историках. Их точку зрения на историю Второй мировой войны, СССР и свой бессмертный «Ледокол» Суворов излагает в довольно пространной, сумбурной и как бы это сказать… форме. Да ладно, судите сами.

«Однажды в Лондоне собралось совещание историков.[606] Титулы, звания, степени. Один я, серый, без титулов и званий.[607] И без приглашения. Проник любопытствующим зрителем. Тема: начало Второй мировой войны. Потому и проник: интересно.

Обсуждают ученые мужи начало войны и очень скоро (куда им деться?) дошли до „Ледокола“.[608]

Смеются, зубоскалят, уличают, обличают, обсуждают и осуждают.[609] Все им ясно: этот самый Суворов написать „Ледокола“ не мог.[610] Это кто-то за него написал.[611] В каждом деле надо искать кому выгодно, так сказать, cui prodest[612] А выгодно русским.[613] Все знают,[614] что они воевать не умели, что они вообще ничего не понимали, дураки, да и только. А почитаешь „Ледокол“, выходит, что не они дураки, а люди Запада. Не Сталин дурак, а Гитлер с Черчиллем и Рузвельтом.[615] Одним словом, все ясно — это написали эксперты из советской разведки, и группу лучших историков СССР им в помощь дали.[616] И с „Аквариумом“ все ясно. „Аквариум“ — восхваление советской армии.[617] Кому выгодно? Все понятно — на то Союз писателей СССР и существует… Долго ли заказать?[618]

Сидел я, слушал, не выдержал, поднимаюсь: „Братья историки, — говорю. — Тут я. Бейте меня“.[619]

Сначала, как водится перед грозой, попритихло все. А потом взорвался зал. И грянул бой.[620]

Долго они меня цитатами молотили, цифрами били. А потом все разом стихли. Подымается самый уважаемый. Затих зал до гробовой тишины. Соображаю: это главарь исторический.[621] В его глазах огонь испепеляющего гнева: держись, терзать буду!

И я держался.[622]

Он ударил цифрами так, чтоб сшибить первым ударом. Чтоб втоптать меня в чернозем. Без вступления объявил, что Сталин на Гитлера напасть не мог, так как к войне был не готов.[623] Вот и доказательство: развернул список полутораметровый и зачитал сколько тушенки, лопат, сгущенки, бинтов, танков и сливочного масла Америка передала Сталину во время войны.

Зачитал, зал ему ропотом одобрительным ответил. А он, подбоченясь, ко мне оборачивается: как выкручиваться будем, мистер Суворов?

Мне бы, понятное дело, было бы эффектнее вынуть из портфеля такой же полутораметровый список и его в ответ зачитать. Но ни портфеля, ни списка со мной не случилось, потому я ему просто на память все эти цифры повторил.[624]

Зашумели они, как шмели. Никто ничего не понимает.[625] И главарь моего хода не понял. Им даже интересно стало: ну-ка, поясни. Я и пояснил, что все эти цифры и есть мое доказательство ГОТОВНОСТИ Сталина к войне.

Иметь надежных, богатых, сильных, щедрых союзников это именно то, что во все времена именовалось готовностью к войне» (с. 150–152).

Как вам, а? Этот фрагмент так ярко демонстрирует вопиющую убогость автора, что даже сказать нечего. Это даже не нуждается в пародировании — данный текст является злейшей пародией сам на себя. При первом прочтении «Последней Республики» у меня просто глаза на лоб полезли — это же надо так размашисто расписаться в собственном идиотизме! Я даже решил, что у Виктора Суворова просто такое своеобразное чувство юмора, что он специально пишет умственно отсталые книги, время от времени издеваясь над принимающим его всерьез читателем с помощью подобных пассажей. Однако оказалось, что таким образом изложена значительная часть этого пухленького, но от этого не менее жиденького томика, так что мои подозрения не оправдались. Тем не менее, вспоминая эти маразматические пассажи об ударах цифрами и втаптывании в чернозем, я снова возвращаюсь к мысли о том, что Суворов является просто злобной насмешкой над читательской доверчивостью.

Ладно. Отбросим прочь все вышеперечисленные суворовские маразмы. Суворов утверждает, что западные историки считают НАС «дураками». Нас — это русских, украинцев, белорусов, грузин, узбеков, таджиков и пр. Считают, что русские, украинцы и пр. не смогли подготовить агрессию против всего мира — поэтому дураки. Так, выходит, что агрессию готовили народы СССР? Что, уже не Сталин с товарищами, а прямо — народ? От кухарки до профессора ботаники? И какой из этого вывод? Русские — народ-агрессор? Украинцы — нация-поработитель? Таджики — кровожадные варвары? Грузины — вообще нация Сталиных? Далеко ли ушел от товарища Сталина, придумавшего «народы — предатели», Виктор Суворов, провозгласивший все народы бывшего СССР агрессорами и поработителями? И не пытайтесь приписать этот ваш маразм английским историкам.

А что касается «дураков», то и на Западе, и у нас давным-давно в качестве основного виновника ошибок в военном строительстве и руководстве РККА, повлекших за собой поражения 1941 года (по вашему — «дурака»), историки называют И.В. Сталина. И, кстати, это вовсе не красные фальсификаторы так считают. Последние как раз полностью разделяют позицию Суворова в превознесении сталинских полководческих дарований. А на том, что доля ответственности Сталина за неудачи начала войны весьма весома,[626] сходится подавляющее большинство и советских, и зарубежных историков. Между прочим, Иосиф Виссарионович Сталин — это не псевдоним всех народов бывшего СССР, а совершенно конкретная личность, которая сама может разделять всю полноту ответственности за свои действия.

Вышеозначенный, и в высшей степени глупый эпизод, получивший негласное название «Битва Суворушки со Змеем», начинает собой достаточно длинную вереницу глав, посвященных доказательству того, что союзники Сталина лучше союзников Гитлера, следовательно, к войне Сталин был готов лучше. Каким образом это связано с вероятностью нападения СССР на Германию — неясно, поскольку сам Суворов утверждает, что намерение напасть (и фактическое нападение) у руководства той или иной страны возникает независимо от подготовленности к этому нападению и наличии реальных шансов достичь победы.[627] Наверное, ему просто захотелось какую-нибудь ерунду доказать, а эта — что Сталин был готов к войне летом 1941 года лучше Гитлера — ничем не хуже любой другой.

4

Ладно — помощь так помощь. Поговорим о помощи. Но для начала — давайте решим, что такое эта самая «помощь». Помощь — понятие растяжимое. Помощью вообще можно назвать все что угодно. Даже полное ничегонеделание. Например, Япония не напала на СССР в 1941 году, чем помогла его победе. Отсюда вывод — Япония спасла СССР. Хорош союзничек!

Вообще-то по большому счету помощью можно назвать только две вещи — либо безвозмездную или хотя бы льготную передачу воюющей стране стратегических ресурсов или военной техники, либо участие войск в боевых действиях на стороне союзника. Вот СССР действительно помогал республиканской Испании — слал туда свои танки, самолеты, пулеметы, винтовки и даже своих бойцов и инструкторов.[628] Или вот Монголии СССР тоже помогал — напали на Монголию японцы, а СССР их оттуда «вероломно» изгнал. И совершенно задаром, безо всяких денег. Это — помощь.

А восхваляемые за свою безграничную щедрость американцы за то, чтобы СССР бил Гитлера, защищая этим означенных американцев, которым, между прочим, этот Гитлер в декабре 1941 года войну объявил, ничего Советскому Союзу не давали. Они с ним торговали. Покупай, мол, наши самолеты, недорого отдам, правда, «эйркобры» — не трожь, и В-17 мы вам, дорогие союзнички, тоже не продадим. Они нужны нам самим, и нашим другим, чуть более дорогим союзникам — англичанам. Но вот вам «Томагавк». Зверь! Да ничего. Вы люди привычные. И что он летает даже хуже ваших — это ничего. Тем более нам вы ведь все равно заплатите, сколько мы скажем.

На примере этих самых «Эйркобр» совершенно ясно виден подход господ американцев к союзнической помощи как СССР, так и братьям-англосаксам из Великобритании. В 1940 году армейская авиация США заказала у фирмы «Белл» 923 «эйркобры» P-39D, вслед за чем две сотни Р-39 пожелали приобрести и французы, впрочем, быстро выбывшие из очереди претендентов на новый самолет по не зависящим от них причинам. В апреле 1940 года к группе страждущих присоединились и англичане, заключившие контракт на поставку 675 «Эйркобр».[629]

И пошли «эйркобры» в Англию. Недолго, правда, шли. С июля по декабрь 1941 года. А в декабре добрейшие и обожающие все виды помощи, кроме бесплатной, американцы внезапно передумали и остаток английского заказа конфисковали. А как же — с японцами надо воевать, а тут какая-то помощь… Какая разница, чьи это самолеты? Что? Уговор дороже денег? Это не по-американски. Они всю жизнь полагали, что деньги на самом деле гораздо дороже любого уговора. А англичане никуда не денутся — и так повоюют. Ура нашему союзнику!!!

А англичане тем временем начали разочаровываться в летных качествах своего приобретения. Положительные летные характеристики «Эйркобры» полностью раскрывались лишь на малых высотах, а бои над Англией проходили в основном на больших, где эти американские самолеты уступали и немецким, и английским. Но с уже полученными «эйркобрами» надо было что-то делать. Вот только что?

Ответ родился не сразу, но зато проблема была решена. Часть самолетов направили на Ближний Восток и в Юго-Восточную Азию — с глаз долой, из сердца вон, а другую по сходной цене предложили Советскому Союзу. Вот так и начали «эйркобры» свое победное шествие по небу Страны Советов в борьбе со злобным Адольфом. После того как они не понадобились американской армии, и в виде, выражаясь по Суворову, «союзнической помощи» были отнюдь не бесплатно сбагрены англичанам, а потом, не понадобившись и англичанам, снова за деньги попали-таки в СССР. Сначала их списали в США, потом — в туманном Альбионе, и свезли Сталину, предварительно договорившись о том, сколько они получат золотом за каждый экземпляр. Сталин не торговался: положение было критическое. Пусть и из третьих рук пришла эта «помощь», но на безрыбье и рак — селедка. Хоть что-то стрясти с наших неласковых союзничков, регулярно обещавших дяде Джо второй фронт, а пока отбрехивавшихся дважды списанной техникой.

К счастью, «Эйркобра» с ее высокими характеристиками на малых высотах, оказалась именно тем, чего в СССР так не хватало. Но тут ее судьба — счастливое исключение из вереницы «томагавков», «китти-хоков» и «харрикейнов», достаточно быстро превращавшихся в дюралевый лом на полях сражений, унося при этом жизни наших, а не их, союзных, летчиков.

В ходе войны техника совершенствовалась: у американцев «мустанги» появились, и сталинские дипломаты стали намекать о них своим заокеанским союзникам. Но им их, как и следовало ожидать, продавать отказались. Англичанам нужнее. Они хоть и за проливом, на суше воевать не могут, но все-таки им нужнее… Их продавали даже Новой Зеландии, все-таки с Японией воюет. А русские пусть пешком в штыковую ходят. Вся картина выглядела примерно так: Рузвельт в костюме гуманитарной нянечки раздает в приюте похлебку. Черчилль сидит у раздачи, сполна получая все, что ему подают, и передает тарелки Сталину на дальний конец стола, попутно вылавливая из его похлебки все приглянувшиеся ему кусочки.

В 1941 году в самом начале поставок по ленд-лизу на переговорах советские дипломаты запросили англичан о продаже им современных истребителей. Англичане согласились — союзник как-никак. Но вот только требуемый Советами «Спитфайр» продавать отказались, он у англичан, дескать, на «секретном листе», не положено. «Харрикейн» хотите — спросили англичане? Их у нас как раз сейчас списывают, вам — в самый раз. Они, правда, «мессершмиттам» практически по всем статьям уступают, уж мы-то знаем, но ничего, у вас ведь и таких нету. Берите, дешево отдадим.

Товарищ Сталин, которому несколько надоел такой умеренно честный подход к союзнической помощи, каковая осуществлялась исключительно по остаточному после нужд армий США и Великобритании принципу, стал даже намекать американцам на то, что отношение к поставкам стране, ведущей самые тяжелые боевые действия в этой войне, неплохо бы пересмотреть. Например, демонстрируя послам и заезжим гостям советский фильм «Волга-Волга», он неизменно обращал их внимание на песенку о том,

«Как Америка России подарила пароход,

Деревянные колеса и ужасно тихий ход»,

давая тем самым понять, что такое поведение не очень-то отвечает принятым на себя Англией и США союзническим обязательствам.[630]

И вообще, что такое этот загадочный «ленд-лиз», по которому англичане с американцами осуществляли свою помощь? Того, кто считает это поставками добрых американцев англичанам и русским на дармовщинку, просто для того, чтобы им было чем воевать, ждет жестокое разочарование.

Ленд-лиз — от американского словосочетания «lend-lease» — безвалютный взаимный обмен товарами и услугами с окончательным расчетом после войны с рассрочкой на много лет. Где здесь халява? Кто вам сказал, что это помощь? Это — торговля в полном смысле слова. Вообще-то, после войны США простили все оставшиеся военные долги тем странам антигитлеровской коалиции, с которыми они торговали.

Всем. Кроме СССР. Оставшийся долг за поставки по ленд-лизу США требовали с СССР до самого его развала. Сейчас этот долг в сумме 674 млн. долларов США[631] входит в долг Российской Федерации. Так что пресловутый ленд-лиз был далеко не бескорыстным предприятием. А между прочим, это золото отбиралось у голодных детей. И это — помощь? Настоящие союзники так поступают?

Причем соглашение о ленд-лизе между США и СССР было заключено только 11 июня 1942 года. А до этого «помощь» в СССР шла исключительно за деньги — в счет нескольких ссуд, в число которых входили, например, ссуда Казначейства на 10 млн. долларов, ссуда Корпорации оборонного снабжения на 50 млн. долларов,[632] и другими заимствованиями, взятыми Советским Союзом у тех же американцев. Так-то!

И еще одно. Суворов, принижая мощь индустрии, работавшей на фюрера, говорит о ней вот что: «говорят, на Гитлера работали покоренный Люксембург, Бельгия, Голландия, Польша, и часть французской промышленности. Правильно. Это очень даже правильно. А на товарища Сталина работала Америка» (с. 152). А кто еще? Англия? Она сама у американцев на пайке сидела. Франция? Италия? Монголия? Кто?

Кроме того — еще два пункта. Что касается Гитлера: список не совсем полон. Суворов забыл Чехословакию,[633] одну из наиболее промышленно развитых европейских стран. Ее подарили Рейху англичане и французы. И Норвегию Суворов тоже забыл. С железной рудой и нефтью.[634] И Австрию.[635] Плюс — неслабенький списочек сателлитов: Румыния, Болгария, Венгрия. Были еще и союзники — Италия, Япония, Финляндия. А также сочувствующие Испания с Португалией. И, к слову, особо нейтральные: Швеция, поставлявшая огромное количество весьма качественных и необходимых руд, и Швейцария, чьи 88-мм зенитки являлись наиболее действенным средством германской противотанковой обороны. Может, вы скажете, что индустрия последних не находилась в подчинении фюрера, что он не мог давать ей заказы? Так и Сталин не мог приказывать американской промышленности, а кланялся, за что дают.

И второе. «На товарища Сталина работала Америка». Вся? Нет, не вся. А та, что не работала на себя. На свою армию и флот. А также та, что не работала на Англию, которая в 1941 году из-за сырьевого голода и немецких бомбежек практически села американцам на шею. Кстати, Великобритания получила помощи по ленд-лизу от американцев на сумму втрое большую, чем Советский Союз. А вообще ленд-лиз получали несколько десятков стран.[636] И на товарища Сталина работала только та часть Америки, которая не работала на втрое больше берущую Англию, не работала на те десятки стран-сотрапезников, и та, что не работала на себя. И, кстати, на Рейх, было с нашим союзником и такое. Это какая часть? Одна двадцатая? Или еще меньше?

Кроме того, Суворов как никогда верно подметил еще одно обстоятельство, правда, по своему обыкновению, делая из него неверные выводы.

«И была разница — на Гитлера за брюквенную похлебку под американскими бомбами работали поляк и француз, которые того и гляди, песку в подшипники сыпанут.[637] А на товарища Сталина в теплом светлом цеху за полновесный трудовой доллар вкалывал американский рабочий высокой квалификации» (с. 153).

И, тем не менее, проблемы с поставляемой техникой были именно у Сталина, который в прямом смысле слова заставлял переделывать получаемое по ленд-лизу оружие, обжегшись поначалу на импортных танках. Широко известна история той же «Эйркобры», по требованию советской стороны серьезно дорабатывавшейся. А на фюрера под американскими бомбами трудились заключенные концлагерей, поставлявшие, например, сложнейшие топливные насосы для ФАУ-2, к которым практически не было нареканий.[638] Но это детали.

Важно то, что немцы за получаемую продукцию расплачивались «брюквенной похлебкой», а вот на СССР навешивались долги в виде «полновесных трудовых долларов». Причем, Гитлер заказывал своим работникам то, что хотел, а товарищ Сталин брал, что дают.

Вот и думай потом, у кого союзники лучше.

Или вот что — венгры, итальянцы, да румыны вояки неважные? Не очень хорошо себя в боях с Советами показали? Так они хотя бы воевали «всю дорогу», то есть до тех пор, пока сопротивление наступающим советским войскам не стало бесперспективным, а не как наши союзные англосаксы — за морем отсиживались да выдавливали Роммеля из Африки, в настоящую войну вступив только 6 июня 1944 года. А американо-англо-японская война на Тихом океане нас не касается — у нас с Японией договор. Это их личное дело, от которого Союзу ни холодно, ни жарко.

Или, может, англичане с американцами воевали лучше, чем итальянцы, венгры и румыны? Итальянцев (как и испанцев) ведь, вроде, по немецким отзывам, вермахту только защищать от русских приходилось? А наши союзники что — не так, что ли? Во второй половине декабря 1944 — начале января 1945 года обескровленные, состоящие наполовину из стариков и детей немецкие дивизии в Арденнах пошли было на этих чудо-воинов, так тут же Черчилль с Рузвельтом стали просить Сталина их вызволять. Помоги, мол, спаси наших воинов от злобного Ганса. И спасали.

Между прочим, когда ругаемые Суворовым за отказ от войны с СССР японцы напали на Перл-Харбор, Гитлер, по свидетельству Кейтеля, был в диком восторге: «У меня сложилось такое впечатление, что война между Японией и Америкой избавила фюрера от кошмара».[639] Война Японии с СССР была для него в 1941 году не принципиально важна. Желательна, но не более того. Вовсе не до такой степени, как Сталину нужен был второй фронт в 1941 и 1942 годах.

Так у кого там союзники лучше?

Но Суворов, как всегда, погибает, но неожиданно долго не сдается:

«Если бы Сталин напал на Гитлера, то выступить против Сталина (пусть даже со словесным осуждением или „моральным эмбарго“) означало — выступить на стороне Гитлера» (с. 189).

Ай-яй-яй, что вы говорите… «Моральное эмбарго» СССР было объявлено американцами в связи с неудачной финской войной, и отменено лишь в начале 1941 года. А вот Гитлеру ничего подобного ими не объявлялось ни за ремилитаризацию Рейнской зоны, ни за аншлюс Австрии, ни за захват Чехословакии, ни за агрессию против Польши, ни за Холокост, наконец. Чуете разницу? А если Сталин идет в Европу и побеждает — что делать? Вот именно — Все на помощь коричневой Германии!!![640]

Так что все жалкие и совершенно ничем не доказуемые мольбы нашего беглого правдолюба о том, что, дескать, «американский президент Рузвельт помалкивал, когда Гитлер Европу крушил и концлагеря строил, но вот (представим) Гитлеру дали по зубам, вернее, по другому месту (наш удар с тыла готовился[641]), а президент США возмутился и Сталину войну объявил, т. е. войну в защиту Гитлера, в защиту порабощения Европы, в защиту СС, в защиту гестапо и концлагерей. Ну-ка прикинем, сколько часов такой президент в Белом доме продержится?» (с. 189) можно просто забыть. Сколько захочет, столько и продержится — красная чума в те годы пугала американцев гораздо больше коричневой.