Глава 5 Пролог на Халхин-Голе

Глава 5

Пролог на Халхин-Голе

Победивший в одной стране социализм отнюдь не исключает разом все войны. Наоборот, он их предполагает.

В.И. Ленин

Социализм предполагает, а капитализм располагает.

Хитрый Маркс

1

«19 августа 1939 года Сталин принял решения, которые повернули мировую историю. Когда-то откроют архивы, и мы найдем много интересного. Но главного не найдем. И вот почему. „Сколько раз я вам говорил — делайте, что хотите, но не оставляйте документов, не оставляйте следов“. Это слова самого Сталина. Он произнес их публично с трибуны XVI съезда партии… Понятно, что Сталин говорил не о себе. Сталин всегда приписывал противникам свои собственные намерения, принципы и методы. Своих противников Сталин чуть позже перестреляет. И почти всех делегатов XVI съезда перестреляет…[441] Ни один диктатор не может сравниться со Сталиным в умении заметать следы личного участия в преступлениях[442]» (с. 59<381>).

В переводе с лондонского русского на русский русский — «простите, подтвердить свои тезисы я ничем не могу, но все равно, Сталин — злой». Дальше Витек приводит доказательства того, что Сталин любил собирать своих товарищей-руководителей кулуарно и записей при этом не оставлять. И ставится Сталину в пример, кто бы вы думали — Гитлер! Вот он — молодец, обо всем стенографировался. А Сталин, конечно же, злой и потому — скрытный. Одно слово — змеюка.[443]

Однако, кто, кроме обычного суворовского кумира — Адольфа, любил все за собой записывать? А ведь немногие. Вот, к примеру, Рузвельт, чью крайнюю агрессивность я так лихо обрисовал несколькими страницами раньше, «испытывал сильную неприязнь к письменным и официальным документам. Например, в 1943 г. он дал указание Государственному департаменту не публиковать в то время протоколов заседаний Большой четверки во время Парижской мирной конференции в 1919 г. на том основании, что таких записей никогда не следует сохранять и, тем более, публиковать. Что касается деятельности самого Рузвельта, то на нем лежит полная ответственность за отсутствие официальных письменных записей в период Второй мировой войны о его наиболее важных политических, дипломатических и военных совещаниях, решениях и политике. Более того, нет никакой уверенности в том, что если бы он был жив, то одобрил бы опубликование такой важной и личной корреспонденции, как его послания к премьер-министру, при жизни многих видных его коллег и современников».[444] Вот такие дела. Между прочим, это говорят западные, а не коммунистические историки.

«Когда-то откроют архивы, и мы найдем много интересного. Но главного не найдем» (с. 59<381>). Ни за что! Ни за какие коврижки. Даже не уговаривайте. Не найдем, хоть тресни.

А кстати, что вы считаете «главным»! Подтверждения своим бредофарсам? Конечно, не найдете. Это не ищется, это делается самостоятельно, за большие зеленые деньги. Тут уж не нам вас учить. А если вам хочется найти стенограмму заседания Политбюро от 19 августа 1939 года, то вот что я вам на это скажу: «УЖЕ!!! УЖЕ НАШЛИ!!! Восемь лет как нашли!».

В 1994 году ваша апологетка, Татьяна Бушуева, в отличие от вас не поленилась сходить в напрочь закрытые и намертво засекреченные, по вашим заверениям, архивы. Причем, ее там не только не разорвали на части страшные сторожевые псы, ее там не только не расстреляли за попытку раскрыть самую страшную тайну большевиков, ее там не только не отправили валить лес на Колыму, в общем, с ней не случилось ни одного из тех многих ужасов, на которые вы постоянно намекаете.

Наоборот — ей с милой улыбкой вручили стенограмму того самого «страшного» заседания, на котором, по вашему мнению, никакой стенограммы не велось, потому что не могло. А потом эта самая Татьяна Бушуева спокойно, ни от кого не хоронясь, опубликовала эту самую стенограмму на страницах «Нового времени». И, между прочим, черный ворон не подкатил ночью к ее подъезду. И предателем ее, в отличие от вас, тоже никто не назвал. Хотите узнать, почему?

А потому что она НЕ ВРЕТ.

Итак, внимание. Барабанная дробь! Раскрываем секрет тысячелетия!!! Сейчас мы все узнаем, что же Сталин приказал. И как он скомандовал: «Вторая мировая война — начинайсь!» Смотрим:

В речи произнесенной 19 августа 1939 сформулированы все ситуации, на которые рассчитывал Сталин.

1. В случае поражения Германии Англией и Францией в затяжной войне:

«…неизбежно произойдет советизация Германии и будет создано коммунистическое правительство».

2. В случае поражения Германии Англией и Францией в скоротечной войне:

«Англия и Франция будут еще достаточно сильны, чтобы… уничтожить советскую Германию. А мы не будем в состоянии прийти на помощь… Наша задача заключается в том, чтобы Германия могла вести войну как можно дольше…»

3. В случае победы Германии над Англией и Францией в затяжной войне:

«Если Германия одержит победу, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы начать вооруженный конфликт с СССР, по крайней мере, в течение десяти лет».

И только победы Германии в скоротечной войне Сталин не рассматривал.[445]

А именно это и произошло!

Вторая мировая война официально началась в сентябре 1939 года и имела на начальном этапе характер, которого не предусматривал никто. Гитлеровские планы «блицкрига» имели фантастический успех в Польше, Дании, Норвегии, Бельгии, Нидерландах и Люксембурге, и, наконец, во Франции. К лету 1940 года в качестве противника Германии на Западе можно было считать только Англию. «Странная война», а затем и немецкий блицкриг во Франции — закончились.

Сталин получил то, на что ни в коем случае не рассчитывал. Начались лихорадочная подготовка к войне и «задабривание» Гитлера. Объем поставок Гитлеру возрос, последовали и поздравления с победой — только бы не напал. И Сталин действительно стал, по выражению Троцкого, «главным интендантом фашистской Германии», пытаясь оттянуть неизбежное нападение.

2

По сути дела обвиняемый Суворов имеет сообщить следующее:

«В августе 1939 года в Москву прибыли британская и французская военные делегации для переговоров о совместных действиях против Германии… Ни британское, ни французское правительства намерений Сталина не поняли. А сталинский замысел прост: заставить Францию и Британию объявить войну Германии… Или спровоцировать Германию на такие действия, которые вынудят Францию и Британию объявить Германии войну…

Советская сторона могла использовать в своих политических целях все, начиная со списка членов дипломатических делегаций. Если бы Франция и Британия отправили в Москву делегации высокого ранга, то Сталин мог бы сказать Гитлеру: смотри, что тут против тебя затевается, а ну подписывай со мной пакт, иначе… Если бы Британия и Франция прислали в Москву делегации рангом пониже, то Сталин мог обвинить Англию и Францию в нежелании „обуздать агрессора“: в составе советской делегации сам Нарком обороны товарищ Ворошилов, а вы кого прислали?»[446] (с. 61<382–383>).

Здесь все крутится вокруг старого дипломатического прецедента, которым советская историография очень долго хлестала по мордасам западные демократии. Суть его заключается в том, что когда нарком Ворошилов предложил главам английской и французской делегаций адмиралу Драксу и генералу Думменку подписать конкретный договор о сопротивлении Гитлеру, те с обезоруживающей улыбкой развели руками и сказали: простите, не могем. И вот тут-то выяснилось, что никаких полномочий главы английской и французской делегаций в Москву не привезли. Стенограмма не сохранила возмущенного вопля Ворошилова: «Так чего же вы сюда приперлись?» — но такой вопль, несомненно, был издан кулуарно. А вообще, наш милый автор по своему обыкновению снова все переврал.

Начнем с того, что если, исходя из следующей фразы «Сталин мог бы сказать Гитлеру:…а ну подписывай со мной пакт, иначе…» (с. 61<383>), вы решили, будто Гитлер пакт со Сталиным подписывать не хотел, то вы глубоко ошибаетесь. На самом деле Гитлер в 1939 году успел уже надоесть предложениями о сотрудничестве. Но Сталин отнесся к ним с сомнением и решил, что лучше сначала узнать, что ему смогут предложить господа французы с англичанами, для чего по сталинской, между прочим, инициативе, были проведены московские англо-франко-советские переговоры. О том, что добрые западные демократы в Москву прибыли не по собственному почину, а по сталинскому приглашению, Суворов, конечно, не упоминает. Как можно, — Сталин же злой!

Более того, не далее, как 17 апреля 1939 года Сталин сам обращался к господам англичанам и французам с просьбой заключить пакт о взаимопомощи. В Лондоне на это сказали, что они с нечистыми не дружат, и предложение отвергли. 14 мая того же года, после того как немцы расторгли англо-германское морское соглашение и польско-германскую декларацию о ненападении, Сталин снова прислал англичанам депешу с повторением старого предложения, мол, а теперь как? Англичане со вздохом согласились на те самые переговоры в Москве, но, чтобы Советы не зазнались, главой своей делегации назначили военно-морского пенсионера, а ныне — военного коменданта Лондона Дракса, в качестве транспорта выдав ему паровой пакетбот времен Крымской войны, благодаря чему он опоздал к дате начала переговоров.

И как вы думаете, что мог выбрать Сталин, когда, с одной стороны, к нему в друзья набивается почти сосед, набравший силу Гитлер, который чуть ли не ежедневно в своих личных телеграммах клянется в верности и любви до гроба, а с другой стороны, Англия и Франция, которые, во-первых, далеко, а во-вторых — присылают с большим опозданием каких-то дуболомов, ни на что не уполномоченных, но требовавших вступления СССР в войну против Германии на их стороне. Где-то это уже было. Не в Первую мировую ли? А чем кончилась для России Первая мировая?

«И советская делегация выдвинула требования: у нас нет общей границы с Германией, нашим войскам нужны проходы через Польшу» (с. 61–62<383>). Вот ведь какая агрессивная! Да только, что же ей оставалось требовать, когда англичане с французами единодушно заявляют: вступай, Сталин, в войну против Германии, когда мы скажем, а то не будет тебе никакого проекта договора (а на большее, чем проект, мы не уполномочены). «Если бы Сталин хотел мира, то зачем ему проходы в Польше?» (с. 62<384>) — удивленно вопрошает профессиональный перебежчик. Так эти проходы не Сталину нужны, а господам англичанам с французами. Им, видите ли, с Первой мировой против Германии в одиночку страшно. Но взамен они ничего не дадут. Сталин пусть, когда мы захотим, за нас воюет, а мы ему — потом решим что. Хорошо, хорошо, я согласен воевать, если уж вы так настаиваете, но как — у меня же проходов к Германии нет, закричал Ворошилов. А вот этого мы не знаем, — ответили англичане с французами, поляки вам, конечно, проходы не дадут, и воевать с ними вы не должны, мы их защитим (наверное), а вот на Гитлера — будьте добры. Нужно же нам наши гарантии Польше как-то исполнять. Самим нам некогда, вот вы и займитесь. Только Польша вас к себе не пустит… да вы как-нибудь выкрутитесь, чтоб и через Польшу не пройти, и с Гитлером в войну по нашему требованию вступить. Ворошилов ошарашенно чесал в голове.

Что оставалось товарищу Сталину? А вот что: на том самом сверхгипермегасекретном заседании Политбюро 19 августа 1939 года на основе анализа международной ситуации, выдержки из которого вы уже видели, товарищ Сталин решил, что Гитлер в руках лучше англичан и французов за горизонтом. Надо сказать, что оных господ пока с переговоров не отпускали, надеясь достигнуть соглашения на переговорах «в последний час». Возникший на этих переговорах тупик, однако, не был ликвидирован, и 23 августа СССР подписал пакт о ненападении с Германией. И, как показал дальнейший ход событий, был совершенно прав, ведь ни один союзник Англии и Франции, оказавшись в бедственном положении, не дождался от них сколь-либо действенной помощи.[447]

Теперь о сути всех этих переговоров. А суть такая. Ни Англия с Францией, ни СССР, в сущности, против договора как такового ничего не имели. Но вот с конкретным содержанием этого договора были большие проблемы. Проще говоря, обе стороны перебрасывались ответственностью. И СССР, и Англия с Францией не хотели быть в войне с Германией локомотивом этой самой войны. Все боялись того, что вот нападет Гитлер на Польшу, вот объявят они войну, а их верный союзник сделать это забудет, или задержится, или скажет — вы только погодите, я сейчас войска отмобилизирую, построю, немного модернизирую — и тут уж в бой.

«В любом случае основные боевые действия развернулись между Францией и Германией, а потом свежие советские войска через польскую территорию наносят завершающие удары в спину Германии. Британия и Франция согласны на такой вариант? Нет?» (с. 63<385>).

А странно. Потому что ничего уголовного в этом варианте нету. Смотрите сами: Гитлер нападает на Польшу (что, безусловно, считалось началом любого варианта войны с Германией). Что дальше? СССР должен через проходы в польской территории начать воевать с Вермахтом на Востоке, а Англия и Франция выступают с Запада. Но вот в чем вопрос — если Германия нападает на Польшу, то где у означенной Германии лицо? В Польше или во Франции, то бишь на Западе, или на Востоке? Суворов считает, что на Западе, вероятно, потому что Сталин в его представлении просто не может воевать «с лица», «по-честному». Значит, выход один: Гитлер должен нападать на Польшу спиной. Так вот, в этой «спине», по которой товарищ Сталин должен «наносить завершающие удары», будут основные силы вермахта, сосредоточенные для наступления, а вот храбрые Англия с Францией бесстрашно сразятся с Гитлером «лицом к лицу», то есть расколошматят в пыль хилое немецкое пограничное охранение и не отмобилизованные тыловые части. И кого должен был такой вариант не устраивать?

Еще раз повторим:

«для наступления против Польши были развернуты 44 дивизии, в основном, кадровые, в том числе, все танковые и моторизованные дивизии. Кроме того, с 1 сентября должны были отмобилизовать еще 10 дивизий, которые, однако, в военных действиях участия не принимали. Германские военно-воздушные силы сосредоточили против Польши около 2 тыс. современных самолетов».[448]

Это у нас с поляками такая «спина».

А у героических англо-французов — такое лицо:

«группа армий „Запад“ под командованием генерал-полковника Риттер фон Лееба, действовавшая на этом сильно растянутом фронте, имела в распоряжении 8 кадровых и 25 резервных и ландверных дивизий. Последние еще нужно было отмобилизовать, и их нельзя было считать полностью боеспособными ни с точки зрения технического оснащения, ни с точки зрения боевой подготовки. Западный вал (линия Зигфрида), который… частично еще строился, не являлся непреодолимым препятствием для противника, решившегося на наступление, и не мог компенсировать недостаточное количество используемых сил».[449]

Так что, выходит, Англии с Францией лень было ударить даже по такому худосочному «лицу». И, кстати, никто не обещал дать Сталину гарантий в том, что англо-французские силы на германской границе повели бы себя иначе, чем в реальности, когда случилась «странная война». И воевал бы Советский Союз с Гитлером в свое удовольствие, а господа «союзнички» с немцами между рядов колючей проволоки в футбол играли. Умело избегая «ненужных наступлений».

Так что взъелся наш предатель на товарища Сталина снова не по делу. Ему, видите ли, снова не понравилось, что Сталин в очередной раз обломал Англии и Франции их любовь к загребанию жара чужими руками. Какой бы они не подписали тогда в Москве договор, на долю СССР все равно пришлась бы большая часть вермахта. Это обуславливалось не текстом договора, а планами немцев. К тому же, учитывая, что Дракс и Думменк ни на что не были уполномочены, можно смело утверждать, что переговоры с самого начала были обречены на тухлый базар.

Однако, все это не мешает Суворову утверждать, что «ключ от начала Второй мировой войны попал на сталинский стол». Побывав перед этим на столах международной конференции 1919 года, предложившей Германии Версальский мирный договор, который и заложип бомбу под Европу. А потом на столах Чемберлена и Даладье в Мюнхене, когда они подарили Адольфу Чехословакию. А потом на столе у Гитлера, который утвердил план «Вайс» о внезапном вторжении в Польшу еще 11 апреля 1938 года.

Задолго до вашего любимого «заседания Политбюро 19 августа 1939 года».[450]

3

«Второй мировой войны могло и не быть. Выбор был за Сталиным» (с. 63<385>). Или за Чемберленом с Даладье. Или все-таки за Гитлером.

Далее в третьей части главы — аналогичный бред сивой кобылы. Суворов придумывает какие-то «две возможности», одна другой глупее, которые, якобы, были у Сталина.

«Первая. Независимо от позиции Британии, Франции и Польши объявить, что Советский Союз будет защищать польскую территорию, как свою собственную» (с. 63<385>). Это мы уже проходили. Снова СССР должен выполнять все то, что когда-то полякам Англия с Францией наобещали. Но тут Суворов поправляется: в тот раз, в главе о ТБ-7, Советскому Союзу предлагалось с целью укрепления мира захватить Польшу до Гитлера. Теперь до Суворова дошло, и он говорит, что «Красная Армия вступит на польскую территорию и будет воевать против Германии», только «Если Германия разгромит польскую армию и свергнет правительство» (с. 63–64<385>). И тогда советско-германская война начнется не в 1941 году, а в 1939, и второго фронта, кроме того легендарного «странного», у немцев не будет. Кроме того, английское правительство Чемберлена не уйдет в отставку, и вместо согласного нам помогать Черчилля[451] во главе Англии останется этот умиротворяющий лорд-феодал, скучающий по временам Якова I.

В качестве второй возможности Суворов выдвигает предложение «затягивать переговоры с Британией и Францией, и это было бы Гитлеру предупреждением: нападай на Польшу, но имей в виду — вся Европа против тебя[452]…» (с. 64<386>). Что Сталин и делал. Но вот только у разбитого корыта ему что-то не хотелось оставаться — и Польша у Гитлера, а пакта с ним нет, и англичане с французами дружить не хотят, Гитлера на него натравливают. Чтобы, дождавшись их взаимного истощения в затяжной войне, разом все свои проблемы разрешить. Товарищу Сталину такой ход событий тоже не нравился.

К тому же надо учитывать, что Иосиф Джугашвили родился в стране с несколько другими очертаниями западных границ. Что ему тоже было обидно за державу, потерявшую Финляндию, Польшу, Западные Украину и Белоруссию, а также Прибалтику и Бессарабию. И когда ему представилась возможность выбора между приращением своей территории в комплекте с сильным, но вроде бы дружественным соседом, и никакой территории с довеском в виде войны в этой самой Польше с этим самым сильным соседом, он, надо сказать, серьезно посомневавшись, решил-таки выбрать первое.

А в целом — сталинская логика такова: Гитлер хочет напасть на Польшу, союзника Англии и Франции — это проблема Англии и Франции. Если после Польши Гитлер нападет на СССР, то тогда его растянутые и переутомленные войска на советских границах встретит РККА. А скорее всего, как считал Сталин, после нападения Гитлера на Польшу западные союзники начнут-таки войну, и тут уж Сталин выступит, когда пожелает — во всей красе и блеске. Но, имея в виду возможность предательства интересов Польши западными союзниками, он не учел того, что Германия сможет после Польши так же быстро расправиться и с их сухопутными вооруженными силами. Вот тебе и весь сказ.

4

Теперь о Халхин-Голе. Читаем:

«19 августа 1939 года были приняты и другие решения исторической важности. В далекой Монголии Жуков подготовил внезапный удар по 6-й японской армии. Принципиальное согласие на внезапный удар Сталин дал раньше, но теперь, когда все подготовлено, Жукову надо получить разрешение окончательное» (с. 64<386>).

А что было до этого? Неужели ничего? Чтобы узнать это, стоит, не доверяя суворовскому лукавому молчанию, обратиться непосредственно к Жукову, который знал обстановку в Монголии значительно лучше многих лондонских лекторов.

Жуков пишет:

«В 1939 году советское правительство, выполняя взятые на себя обязательства от 12 марта 1936 года, оказало Монгольской Народной Республике военную помощь в разгроме японских войск, вторгшихся на территорию Монгольской Народной Республики…».[453]

Между прочим, кто каких союзнических обязательств не выполнял? Очевидно, Суворов с Жуковым говорят о каких-то разных СССРах.

Жуков продолжает:

«С мая по 15 сентября 1939 года на территории МНР происходили ожесточенные столкновения между советско-монгольскими и японо-манчжурскими войсками».[454]

Стоп. Подождите, как же «принципиальное согласие», а также «разрешение окончательное» на начало этой войны, по совместительству — «решение исторической важности», данное Сталиным лишь 19 августа 1939 года? А как же Жуковское «с мая»? Что же они там аж «с мая» делали? Без приказа. В кегли играли? Так, захотели — повоевали? Четыре месяца втихаря от тов. Сталина развлекались. Ась?

«…Жукову надо получить разрешение окончательное. В тот момент были и другие варианты действий. Например, советским войскам встать в глухую оборону, а подготовленное наступление отменить. Наступление — риск… В случае провала весь мир заговорит о том, что Сталин обезглавил армию, и воевать она не способна. И случае провала Жукова можно расстрелять, но его кровью военного позора не смоешь» (с. 64<386>).

Разве не странно — товарищ Сталин, по Суворову, готов, не моргнув глазом, сожрать полмира, а вот японскую 6-ю армию боится до смерти. И колеблется до последнего момента, дрожит, плачет Ворошилову в китель: а может мы капитулируем, а? Что-то перед финнами он не волновался, хотел всю Финляндию силами одного Ленинградского военного округа заколбасить. И что там за «другие варианты действий» были?[455] Однако идем дальше.

По замыслу Суворова, «в 5:45 153 советских бомбардировщика под прикрытием соответствующего количества истребителей нанесли внезапный удар по позициям японских войск. Тут же заговорила артиллерия. Артиллерийская подготовка была короткой, но небывало мощной. В ходе огневой подготовки советская авиация нанесла второй удар и в 9:00 танковые клинья вспороли японскую оборону. Замысел Жукова был прост»[456] (с. 65<386–387>). Ай-яй-яй. Капитан ГРУ, трижды невыпускник Киевского военного училища Виктор Суворов (в девичестве — Резун) несколько провирается. Жуков описывает события несколько по-другому:

«В 6 ч. 15 м. наша артиллерия открыла внезапный и мощный огонь по зенитной артиллерии и зенитным пулеметам противника. Отдельные орудия дымовыми снарядами обстреляли цели, которые должна была бомбить наша бомбардировочная авиация. В районе реки Халхин-Гол все больше и больше нарастал гул моторов подходившей авиации. В воздух поднялись 153 бомбардировщика и около 100 истребителей. Их удары были весьма мощными и вызвали подъем у бойцов и командиров. В 8 ч. 45 м. артиллерия и минометы всех калибров начали огневой налет по целям противника, доведя его до пределов наших технических возможностей. В это же время авиация нанесла удар по тылам противника. По всем телефонным проводам и радиостанциям была передана установленным кодом команда — через 15 минут начать общую атаку. В 9 ч. 00 м., когда наша авиация штурмовала противника, бомбила его артиллерию, в воздух взвились красные ракеты, означавшие движение войск в атаку. Атакующие части, прикрываемые артиллерийским огнем, стремительно ринулись вперед».[457]

Опять же, описания Жукова и Суворова настолько расходятся, что кажется, что они описывают совершенно разные операции. Непонятно, чем Суворову не понравились «около 100 истребителей», упоминаемые Жуковым. Хотя, на фоне перестановки времени артиллерийских и авиационных атак, опять же, непонятно чем мотивированной, это цветочки.

А вот и ягодки. По словам Суворова, «Жуков рисковал. Но риск себя оправдал. Жуков приказал вынести аэродромы как можно ближе к линии фронта. Это позволило самолетам брать меньше топлива, но больше бомб… Жуков вынес к самому переднему краю госпитали и базы снабжения — подача боеприпасов топлива и всего необходимого для боя осуществлялось бесперебойно и быстро… Жуков вынес свой и все другие командные пункты к переднему краю» (с. 66<387>). Да? Жаль, что Жуков об этом не знал. Вот ведь, что за страна — СССР! Даже главнокомандующий до самой смерти не знал то, что он сделал много лет назад. Так и думал бедный Жуков, что «главные трудности были связаны с вопросами материально-технического обеспечения войск. Нам приходилось подвозить все, что нужно для боя и жизни войск, за 650–700 километров. Ближайшие станции снабжения были расположены на территории Забайкальского, военного округа. Даже дрова для приготовления пищи, и те приходилось подвозить за 600 километров. Кругооборот машин составлял 1300–1100 километров, а отсюда — колоссальнейший расход бензина, который также надо было доставлять из Советского Союза».[458]

Все это задолго до Суворова в своих «Воспоминаниях и размышлениях» лично сам Жуков написал. И что особо интересно — много лет спустя Суворов эти самые мемуары читал, и даже в список использованной литературы жирными буквами пропечатал — вот, мол, я какой умный да начитанный. И даже почти дословно переписал за какой-то одному ему понятной надобностью обширный, но бытовой отрывок о том, как Жукова вызвали с разбора учений в Минске, о том, как он встречался с Хмельницким, о том, как тот его направил к Ворошилову… И к чему это? Какой из этого вывод? Какая полезная информация? Да никакой! Главное, чтобы читатель решил, что Суворов перерыл горы книг, документов и личной переписки высших чинов СССР, чтобы восстановить историческую справедливость. А выше процитированный нами отрывок — это часть из общего вывода самого Жукова по халхин-гольской главе, часть его доклада лично Сталину. Вы как хотите, а я НЕ ВЕРЮ в то, что вышеназванный Суворов этот самый доклад, приведенный в тех самых Жуковских мемуарах, не читал!!! Вместо этого он предпочитает врать о том, что Жуков только и делал, что что-то там выносил.

Итак, с выносами к переднему краю Витька-шалун напортачил. Все, что мог, перепутал, что не мог — исказил, а остальное изложил неправильно с фактической, но верно с идеологической стороны. А после, снабдив свой текст несколькими десятками хронологических ошибок, гордо снес его в печать. Теперь одни, читая, плачут от ужаса, другие от умиления, третьи от хохота, а нам с вами дальше ехать. Вперед!

О дезинформации своих и чужих у нашего лукавого автора написано более-менее правильно, впрочем, то, что «каждый исполнитель получал указания только в рамках своих обязанностей и не имел представления ни об общем замысле, ни о размахе и сроках операции» (с. 67<387>) вовсе не Жуков для пущего коварства изобрел. Представляете себе армию, где исполнители получают указания не только «в рамках своих обязанностей»? Однако, как говорили классики, ближе к делу.

А дела тут таковы: на сей раз по своим собственным словам профессиональный разведчик каркает во все воронье горло, что «Халхин-Гол — это первая в двадцатом веке молниеносная война, блицкриг в чистом виде. Это первое в истории правильное применение танков крупными массами для ударов в глубину. Это пример небывалой концентрации артиллерии на узких участках фронта. Это образец абсолютной внезапности сокрушающих ударов — за первые полтора часа сражения японская артиллерия не произвела ни единого выстрела и ни один японский самолет не поднялся в воздух» (с. 67<388>). Вот какой СССР агрессивный, как он к самураям подло подкрался. Тысячелетиями жили на территории Монгольской Народной Республики миролюбивые и добрые японцы. Скот разводили, монголов диких отстреливали… Ничего не кажется странным? Извините, а как это японцы вообще в МНР появились? Каким ветром их туда нанесло?

Для начала стоит узнать, когда началась эта «блицкригнутая» война. А началась она аккуратно в мае 1939 года вторжением Японии на территорию МНР.[459]

Наш правдивый рассказчик, начинает эту «необъявленную войну» с 20 августа 1939 года, чем на месте убивает всех «коммунистических историков», а заодно с ними и историков вообще. Теперь, после этого капитального «разоблачения», остается только сесть и задуматься: а что было в Монголии с мая 39-го? Как называется то, что японские войска, прикрываясь сфальсифицированной картой собственного производства, переходят государственную границу и начинают постреливать в недовольных последним монгольских пограничников? Не знаю, как в либеральном Лондоне, а у нас это называется вооруженная агрессия, сиречь война. С Монголией у СССР с 1936 года был заключен один из ряда тех договоров о ненападении, которых СССР, согласно Суворову, «не искал, а в случаях, когда договоры существовали, Советский Союз не выполнял своих союзнических обязательств» (Ледокол, с. 38<38>). Так вот, будучи верны этому якобы несуществующему договору, мы пришли на помощь МНР.

Объясняет Г.К. Жуков:

«Перед рассветом 3 июля старший советник монгольской армии полковник И.М. Афонин выехал к горе Баин-Цаган,[460] чтобы проверить оборону 6-й монгольской кавалерийской дивизии, и совершенно неожиданно обнаружил там японские войска, которые, скрытно переправившись под покровом ночи через реку Халхин-Гол, атаковали подразделения 6-й кавдивизии МНР. Пользуясь превосходством в силах, они перед рассветом 3 июля захватили гору Баин-Цаган и прилегающие к ней участки местности».[461]

Хочется отметить, что река Халхин-Гол протекает уже на монгольской территории. Что делали там «жертвы» Жуковского «блицкрига» — японцы — аж с мая 1939 года? Жукова дожидались?

Выходит, что бои на Халхин-Голе начались задолго до Жукова, да еще и по инициативе японцев, что доказывают тоннами вполне реальных (в отличие от суворовских) документов те, кого Суворов называет «коммунистическими историками». Но Суворов в своей успевшей уже поднадоесть манере потчует нас тщательно избранными абзацами, строчками, и буквами из Жукова. В результате всех этих ухищрений и появляется эдакая аппликация из седьмой главы «Воспоминаний и размышлений», которая сама является достаточно объективным источником информации по этому конфликту с японцами.

Кстати, здесь мы наблюдаем характерный пример того, как Суворова совсем по-ноздревски «заносит»: по его словам, Халхин-Гол — «это пример небывалой концентрации артиллерии на узких участках фронта». А как насчет «Верденской мясорубки» 1916 года, когда значительная часть фронтовой артиллерии как с немецкой, так и с французской сторон была сосредоточена чуть ли не на десяти километрах фронта? Или для «разведчиков» история вообще и военная история в частности начинается лишь 19 августа 1939 года? Посмотрим: у наших на самом острие удара по японцам при бое у Баин-Цаган — «не более 50 орудий, включая поддерживающие с восточного берега реки Халхин-Гол».[462] Да уж, воистину «пример небывалой концентрации»! Сравните с невзрачным и «бывалым» в далеком 1916 году Верденчиком — атакующие немцы «для удара по Вердену… сосредоточили 1225 орудий, из которых 666 тяжелых и 27 сверхтяжелых (38 см морская пушка стреляла на 38 км, 42 см на 14 км), а также, на фронте главного удара, 152 миномета (из них 22 тяжелых)… На 1 км фронта, например, в 18-м корпусе, занимавшем участок всего 2,5 км, приходилось 110 орудий, в том числе 36 тяжелых и 20 сверхтяжелых».[463] Не закрадывается ли смутное подозрение, что Халхин-Гол вовсе не превзошел по «небывалости» все предшествовавшие битвы? Обещали же «пример небывалой концентрации!» Ах, да — это же Суворов у нас спец по «небывалостям».

Однако вернемся к описанию боевых действий «доблестных советско-монгольских войск». Все началось с того, что миролюбивые жертвы советского блицкрига издали в 1935 году карту Монголии, на которой ее граница была, мягко говоря, слегка откорректирована добрыми японцами, причем в свою пользу.[464] К 1939 году в недрах миролюбивого японского генштаба созрело горячее желание привести реальную границу в соответствие с придуманной. А раз так — за чем же дело стало? В мае 1939 года «японцы… захватили значительную территорию за рекой Халхин-Гол».[465] При этом ни у монголов, ни у товарища Сталина не было никакой уверенности, что в Японии не лежит еще одна такая карта, но уже советского Приморья, срочно нуждающаяся в аналогичном «уточнении».

Пришлось оным товарищам соображать, как бы доказать японцам превосходство традиционной отечественной картографии над новаторской зарубежной. А пока они думали, означенные японцы, начав с приграничных провокаций, сосредоточили силы и вдарили своими танками и артиллерией при поддержке весьма недурственной, по оценкам уцелевших советских военспецов, авиации прямо по монгольским (читай — советским) аэродромам, никого о сих планах заранее не уведомив. Много советских самолетов было уничтожено внезапным ударом на земле. Но все это не было блицкригом. Всего этого вообще не было. По крайней мере, Суворову об этом ничего не известно.

Вот так японские «агнцы» появились в тылу монголов на горе Баин-Цаган. После того, как вышеупомянутый старший советник монгольской армии полковник Афонин, вместо добродушных монгольских цириков застукав на этой горе толпищу окапывающихся японцев, бегом кинулся в штаб, Жуков решил, что пора начинать внезапное агрессивное нападение посредством стремительного блицкрига. А то эти прыткие соседи так же случайно обнаружатся в свежевыкопанных окопах на берегах Байкала.

Тут-то и началось «первое в истории правильное применение танков крупными массами для ударов в глубину» (с. 67<388>). Оно состояло в том, что танковая бригада Яковлева была с размаху брошена на выковыривание означенных подозрительных артишоков в кимоно, пока они не пустили корни и не проросли колючей проволокой и плотным ружейно-пулеметным огнем. Бригада Яковлева, вступившая в бой прямо с марша и без поддержки пехоты, понесла тяжелые потери, но у Жукова просто не было другого выхода — к Баин-Цагану никто, кроме танков, так быстро подойти не мог. Но не это главное. Главное то, что Жуков прибыл в Монголию не для организации какого-то непонятного блицкрига, а для отражения блицкрига японцев и очистки от оного территории нашего единственного, но зато самого верного союзника.

Основная ошибка заморского сталинолога заключается в том, что в качестве конфликта на Халхин-Голе он рассматривает лишь вторую, наступательную часть советской операции по изгнанию японцев с территории МHP. С таким же успехом можно утверждать, что Великая Отечественная была вероломно начата внезапным ударом советских войск под командованием Жукова по немецкой 6-й армии Паулюса, оборонявшей важный транспортный узел, житницу Рейха город Сталинград. А что было до того — неважно. Может, и ничего не было. Если Жуков, по решению Иностранною отдела Суворазведки, есть злобный агрессор, то о его оборонительных боях можно умолчать, а контрудар обозвать «внезапным ударом».

5

Так что, Суворов по-прежнему будет утверждать, что Жуков «на германской границе (только в несоизмеримо большем масштабе)… повторил все то, что применил против японской армии» (с. 67), то есть, что «в начале июня 1941 года он готовил против Германии именно то, что готовил в августе 1939 года на Халхин-Голе» (с. 68<389>)? Да? Правда? Значит, на германской границе планировалась оборона против внезапно начавших наступление немецких войск, их изматывание в оборонительных боях и последующие контрудары на окружение и уничтожение прорвавшегося неприятеля, причем, без выхода за государственную границу СССР. Все как в Монголии, только в большем масштабе. Прямо по Суворову, который вдруг совершенно неожиданно угодил своими трелями прямехонько в унисон самым замшелым «кремлевским фальсификаторам» времен незабвенного Маршала Советского Союза Л.И. Брежнева. Так злые коммунисты этого никогда не скрывали. Это их любимый план начала войны, с которым, кстати, я не совсем согласен. Это и есть та самая рафинированная образцово-показательная концепция войны на западе, миролюбивостью которой восторгалось не одно поколение юных ленинцев. Иногда Виктор Суворов в своих околонаучных поисках забегает настолько далеко вперед, что оказывается глубоко позади.

Не подходит Халхин-Гол под тезис о «прологе к советской агрессии». Не лезет он туда. Не входит. Так что, Виктор Суворов, попробуйте что-нибудь другое. Например, конфликт у озера Хасан. Или войну в Испании. Или Полтавскую битву. Посередь Украины. Тут ведь главное, что? Желание, помноженное на ряд специфических навыков и возведенное в степень количества строк. Плюс скромный фиолетовый штампик — «оплатить».

6

Теперь о заседании Политбюро 19 августа 1939 года. Скрывали. И что? Просто практика такая в мире: важнейшие документы долго не рассекречивать. Вон, милые Суворову англичане продлили до две тысячи очень дальнего года срок секретности документов по смерти Гесса, и ничего. Историки скрипят зубами, ругают Альбион за скрытность, но никому из серьезных авторов и в голову не приходит строить на этом предположения, что, скажем, Гесс-то был ненастоящий в тюрьме Шпандау, или что его убили только потому, что он вознамерился миру рассказать о своих сепаратных переговорах с англичанами в 1940 г., а там, якобы, есть, о чем умалчивать.

И с нами то же самое, — может, не хотели коммунисты, чтобы Запад знал, что товарищу Сталину было глубоко все равно, замочит их Гитлер или нет? К тому же, по официальной версии, мы ведь самые добрые в мире!!! А, самое главное, какой Вождь народов любит оглашать свои стратегические просчеты? Ведь эта стенограмма — доказательство того, что, ставя на союз с Гитлером, Коба стратегически ошибся, предусмотрев все варианты развития событий, кроме возможности быстрого поражения Франции, случившегося в действительности. Однако как это вяжется с суворовскими прогнозами нашего непредсказуемого прошлого?

А что на этом заседании обсуждалось, вы уже знаете, хотя бы из начала этой главы. В свете этой публикации Т. Бушуевой все суворовские наслоения по поводу начала войны девятнадцатого августа пролетают как фанера над Воронежем, метко попадая в мусорную корзину.

Однако чему же учит нас сия глава? Нападающий на Польшу Гитлер и вероломно две недели дожидавшийся (да так и не дождавшийся) исполнения союзниками данных когда-то Польше обещаний Сталин не сцепились между собой на радость умиротворителям фюрера — в этом и есть главное обвинение, предъявляемое Отцу народов в этой главе. Как мы видели, оно совершенно неубедительно.

А что касается монгольских боев как полигона для испытания будущих технологий РККА для советско-германской войны, то даже после краткого знакомства с более сведущим, чем наш плутоватый рассказчик, источником, становится ясно, что если уж и тренировались мы в МНР на японцах Гитлера бить (что само по себе сомнительно), то отрабатывалась там вовсе не агрессия, а нечто прямо противоположное — отход, оборона и контрнаступление.