Мы все — пациенты доктора Живаго
Мы все — пациенты доктора Живаго
Создатели телесериала «Доктор Живаго» проставили в титрах «по мотивам романа», что никак не спасает и не спасет их от пуристов. Переписать канонический текст прославленной книги — на это нужна недюжинная отвага. Однако риск был оправдан: роман Пастернака в большей степени, чем «Мертвые души» и «Москва — Петушки», заслуживает названия поэмы, и экранизировать его напрямую, пожалуй, безнадежно. Сценарист Юрий Арабов и режиссер Александр Прошкин прояснили и заострили сюжетные ходы, психологические конфликты, общественные концепции романа. В их строгой драматургии, за поворотами которой следить увлекательно, как в крепком детективе, прекрасно сыграли практически все — Олег Янковский (Комаровский), Чулпан Хаматова (Лара), Владимир Ильин (Громеко), Татьяна Андреева (Тоня), все фамилии не поместятся. В хороших руках восстановил пошатнувшееся после «Статского советника» и «Золотого теленка» доверие к себе Олег Меньшиков в заглавной роли.
И главное — классическое произведение подтвердило свою принадлежность к классике, главной характеристикой которой можно считать череду испытаний — прежде всего временем и переносом в иные виды искусства. Мы получили сделанный из книги полувековой давности удивительно современный фильм. Никаких иллюзий в показе тяжелой, вязкой, бесплодной, нескончаемой борьбы всех со всеми. Никаких сомнений в нужности таких грешных праведников, каким был Юрий Живаго, каким — в ретроспективе — стал Борис Пастернак.
Всю жизнь он, подобно своему герою — врачу, поклявшемуся лечить всех без разбора, — пытался быть ни за кого. Пытался прятаться в одиночестве рабочего кабинета или дачного огорода. Отягощенный интеллигентским, во многом надуманным, комплексом вины перед народом, хотел быть признанным всеми — или не замечаемым всеми, — что с точки зрения истинного художника приблизительно одно и то же. Однако над схваткой встать не позволило время, и Пастернак тяжелейшим образом переживал самоубийство Маяковского, гибель Мандельштама, страшную кончину Цветаевой. За судьбу Цветаевой, с которой у него был эпистолярный, платонический, но настоящий любовный роман, чувствовал прямую вину. Виной ощущал само свое существование — жив, на свободе, относительно благополучен.
«Доктор Живаго» — его литературная, вернее сказать, общественно-политическая судьба — стал персональной пастернаковской голгофой, путь на которую он сознательно проложил сам, пройдя все коллизии — искушения над бездной, моление о чаше, предательство друзей, преданность жен-мироносиц, и так вплоть до нобелевской казни и посмертного триумфального воскресения.
В книге «Стихи Юрия Живаго» даны отдельным приложением в конце романа. В фильме Арабов и Прошкин разбросали стихотворные строчки по сюжету — и тождественность Пастернака и Живаго предстает со всей откровенностью. И это подчеркивание кажется правильным и естественным для всех участников российской истории ХХ века — читателей Бориса Пастернака и пациентов Юрия Живаго.
2006
Данный текст является ознакомительным фрагментом.