Введение

Введение

Третья часть «Путевых картин», содержащая «Путешествие от Мюнхена до Генуи» и «Луккские воды», вышла из печати в декабре 1829 года; отдельные же фрагменты и до этого появлялись в периодических изданиях.

«Путешествие от Мюнхена до Генуи» составляет переход от немецкой темы к итальянской. Бавария с ее столицей Мюнхеном была хорошо известна Гейне. Он перебрался туда в конце 1827 года и прожил там до середины июля 1828-го. В Мюнхене у Гейне установились многочисленные знакомства светского и литературного характера. Особо нужно отметить дружбу Гейне с Ф. И. Тютчевым, который еще с 1822 года служил в Мюнхене при русском посольстве и помог Гейне теснее сблизиться с мюнхенским обществом. Дружественные отношения поддерживал Гейне в Мюнхене с прославленным архитектором Лео фон Кленце, с филологом, известным эллинистом Тиршем, с бароном Котта, известным издателем, связанным по издательским делам еще с Шиллером и Гете, в 20-х годах выпускавшим журналы и газеты прогрессивного направления. У Гейне был замысел обосноваться в баварской столице; он искал профессорского места в Мюнхенском университете, ему были даны обещания, и, уезжая в Италию, Гейне все еще ждал, что это назначение состоится. Однако Мюнхен и Бавария не могли стать ареной деятельности Гейне, и страницы «Путешествия», посвященные Мюнхену, отчетливо говорят, какая пропасть лежала между Гейне и правителями этой страны. В католической Баварии очень сильна была клерикальная иезуитская партия, новый король Людвиг I, вступивший на престол в 1825 году, находился под ее влиянием. После 1830 года оно чрезвычайно возросло, стало всепоглощающим, но и в первые годы царствования Людвига I, когда ему еще свойственны были либеральные замашки, влияние церкви было достаточно ощутимым и сказывалось повседневно. Король имел склонность к меценатству, сам сочинял стихи, покровительствовал поэтам и ученым, застраивал свою столицу новыми зданиями, создавал художественные коллекции, тратился на зодчих, скульпторов и живописцев, с помощью которых намерен был превратить Мюнхен в некие «вторые Афины». Гейне брал под подозрение аттический дух Мюнхена. Слишком явным здесь был перевес темных сил, политических и духовных, державших в подчинении многих деятелей культуры, переселившихся тогда в Мюнхен. Среди профессоров открывшегося в 1826 году Мюнхенского университета числились мистический философ Баадер, мистически настроенный исследователь «темных сторон» природы Шуберт, превратившийся к тому времени в законченного мракобеса Геррес, злобный враг свободной светской мысли теолог Деллингер, позднее стяжавший себе громкую известность как вождь так называемого старокатолического движения. Шеллинг провел в Баварии 35 лет жизни — с 1806 по 1841 год. С 1827 года он стал профессором нового университета в Мюнхене и президентом баварской Академии наук. Несомненно, что философскому развитию Шеллинга непоправимый урон нанесло его баварское окружение, что религиозно-мистические тенденции оказались для Шеллинга фатальными, с той поры как он связал свою судьбу с Баварией и с Мюнхеном. Гейне, который высоко чтил раннее философское творчество Шеллинга, не прощал ему духовного разложения, отметившего его мюнхенский период. С иезуитской партией Гейне имел прямые столкновения, в особенности с Деллингером, яростно и грубо нападавшим на Гейне в своей газете «Эос». Особой причиной вражды к Гейне явилась его деятельность в Мюнхене в качестве редактора либеральных «Политических анналов». Это издание доверил ему барон Котта, и он возглавлял его в течение первого полугодия 1882 года совместно с Линднером. Как Гейне и предвидел, «Политические анналы» сделали его в известном отношении «вожаком либералов в Баварии» (письмо к Меркелю, 1 июня 1827 г.), — при этом следует помнить, что термин «либералы» означал тогда всякую оппозицию, без различия оттенков.

В Мюнхене оказался и тупой националист Массман, проповедник физического воспитания немецкой молодежи и профессор германистики в Мюнхенском университете. Мюнхенские впечатления объясняют нам все сказанное о Мюнхене в начале «Путешествия» и в «Луккских водах» по поводу графа Платена, ибо и Платен был характерным явлением баварской культурной жизни, пользовался в мюнхенских кругах признанием как поэт и получал денежную поддержку от короля. Мюнхен как культурный центр соперничал с Берлином. Иронические параллели и сопоставления, спор о том, на стороне какой столицы преимущества, спор, который Гейне ведет с берлинским филистером в первых главах «Путешествия», в конце концов клонится к выводу, что Берлин и Мюнхен, каждый по-своему, не те города, где мог бы ощущать себя в родственной среде человек, воспитанный в духе политической свободы, в духе независимой мысли, к каким бы областям эта мысль ни относилась. Автор «Путешествия» не отдает предпочтения ни официальной Пруссии, ни официальной Баварии. Он выбирает Италию, — карбонарскую Италию.

Реальный материал итальянских глав — поездка Гейне в Италию, куда он выехал из Мюнхена и где пробыл с середины июля по конец ноября 1828 года. Маршрут Гейне был таков: Инсбрук, Штейнах, Бриксен, Триент, Ала, Верона, Брешия, Бергамо, Милан, Маренго, Генуя, Ливорно, Луккские воды, Лукка, наконец Флоренция, где он провел более шести недель.

Путешествие в Италию было одной из традиционных тем как в немецкой литературе, так и в других европейских, и издавна сложился тип книг об Италии. Путешествие в Италию принадлежало к образовательным, Италию посещали как своего рода высшую гуманитарную школу, как университет культуры. В Италии прежде всего и более всего искали памятников античности, в новом Риме искали древний, через римские древности стремились войти в соприкосновение и с античной Грецией. Ради такого изучения всего античного мира в целом предпринял свое путешествие в Италию Винкельман, самый прославленный из немецких энтузиастов античности в XVIII веке. Несколько шире интересы Гете, чье «Итальянское путешествие» (1817) Гейне постоянно имел перед собой и неоднократно упоминал в своих итальянских главах. Но и для Гете современная Италия в конце концов только территория, к которой приурочены древние памятники. Если Гете и присматривался к стране, какой она являлась в те дни, то он все же старался обнаружить в современной Италии «вечную Италию», ведущую свою внутреннюю историю от времен древнего Рима; все наиболее характерное для современной Италии оставалось за порогом его внимания. Такова была в отношении Италии традиция писателей классического направления, Винкельмана и Гете. Существовала еще традиция романтиков — Тика, Гофмана, Брентано, Эйхендорфа. Романтики всю свою активность обратили на Италию, историческим началом которой являлся Ренессанс; у Гете итальянский Ренессанс являлся только вторым, дополнительным предметом интереса. В изображении романтиков Италия превратилась в страну эстетики, в страну людей, всецело поглощенных художественным творчеством и художественными созерцаниями. У романтиков Италия — страна живописцев, поэтов и музыкантов, страна художественной жизни, захватывающей уличную толпу; итальянские празднества, карнавалы, народная «комедия масок», — таков постоянный фон романтических повестей на итальянские темы, причем романтики даже современный реальный быт Италии изображали в духе и в манере старинной импровизированной комедии, чем отменялась граница между действительностью и искусством.

Эстетическая Италия классиков и романтиков у Гейне сохранилась, но отошла на второй план. Все внимание Гейне сосредоточил на Италии, какой он ее увидел летом и осенью 1828 года. У Гейне преобладает пафос итальянской современности, причем политической, а воспоминания и размышления исторические, наблюдения эстетические и искусствоведческие у него подчинены этой главенствующей политической и гражданской теме. В немецкой литературе предшественниками Гейне были среди писателей «бури и натиска» — Гейнзе с его романом «Ардингелло», где раскрыта не Италия древних римлян, но Италия новых итальянцев с бурными ее характерами, с ее страстями личной и гражданской жизни, и более близкий к Гейне по времени писатель реалистического и демократического направления Зейме, автор книги «Прогулка в Сиракузы в 1802 году».[193] Зейме, писатель политически мыслящий, крайне внимателен к народной жизни Италии, к ее тяготам и нуждам. Любопытно, что книга Зейме упомянута в тексте «Путевых картин». Разумеется, речь может идти лишь о направлении интересов, в известной степени родственном у Гейне с этими писателями. Во всем остальном — в подробностях, в самом замысле, в писательской манере — Гейне с ними расходится.

За пределами немецкой литературы главам Гейне, посвященным Италии, предшествует Италия, какой она изображена в романе г-жи де Сталь «Коринна» (1807). Ближе всего Гейне к Байрону, к Италии, как ее понимал и чувствовал Байрон, к великолепной, но униженной, оскорбленной, страдающей Италии IV песни «Чайльд Гарольда». У г-жи де Сталь только в первых намеках разработана тема политической жизни Италии, у Байрона же эта тема утвердилась на подобающем ей месте.

Гейне застал Италию в состоянии, которое сложилось там после Венского конгресса. Страна вернулась к своей прежней раздробленности, распалась на восемь обособленных государств. Ломбардо-венецианская область отошла к Австрии, влияние Австрии ощутимо сказывалось и в других государствах Италии, герцогства Парма и Лукка прямо зависели от венского правительства, в королевстве обеих Сицилий реставрированная власть испанских Бурбонов держалась с помощью австрийских штыков. Италия страдала и от собственной национальной разорванности и от владычества иноземцев. Вместе с Реставрацией замедлилось изживание в Италии феодально-крепостнических отношений, господство в социальной и политической жизни вернулось к феодальным синьорам и к католическому духовенству. Тайные общества карбонариев, зародившиеся еще во времена господства Наполеона над Италией, боролись за государственное единство страны и против австрийской тирании. Когда Гейне приехал в Италию, там были сильны национально-патриотические настроения. В недавнем прошлом Италия пережила опыт нескольких восстаний: в Неаполе и в Сицилии — в 1820 году, в Пьемонте — в 1821 году. Движение 1820–1821 годов распространилось и на ломбардо-венецианскую область, где возникали карбонарские заговоры. Священный союз подавил итальянскую революцию, послав против восставших австрийские войска. Италия претерпела жесточайший контрреволюционный террор, но тем не менее восставшие показали пример, что можно и должно бороться с Реставрацией, и национальное движение только усилилось после всех карательных мер, на него обрушенных. Гейне во многих абзацах своих итальянских глав прямо говорит о политических делах Италии, в одном — исключенном из текста «Города Лукки» — отрывке он рассказывает о молодом карбонарии в цепях, под стражей у двух жандармов.

Повсюду и всегда Гейне отмечает австрийцев, рассыпанных по городам Италии, всюду и всегда напоминает, что Италия, собственно, подвергнута режиму оккупации. Описанная у Гейне Италия предстает как бы в рамках неволи, едва ли не везде и всюду итальянцы окружены у Гейне австрийскими солдатами. Мы почти не слышим на страницах Гейне политических речей, Гейне много и увлекательно рассказывает о живописной и праздничной народной жизни Италии, но в глубине итальянских картин Гейне скрывается накопляемое годами народное негодование против гонителей и угнетателей, угадывается колоссальная народная энергия, готовая не сегодня-завтра снова выказать себя в революционно-освободительных действиях. Энергия эта ощущается повсюду, она притаилась даже в недрах семейства забавного и плутоватого трактирщика в городишке Ала (см. главу XXII). Эту энергию гнева и сопротивления больше всего Гейне ценит в итальянцах, и ее-то он ставит в пример немцам, слишком покорно переносящим положение, предписанное их правителями. Немецкий писатель в «Путевых картинах» высказывается против немцев — оккупантов Италии, он всецело на стороне итальянского народа, добивающегося своего освобождения. Это было проявлением подлинного интернационализма. Мало того: Гейне хочет увлечь немцев образцами революционного самосознания и героизма, наблюдаемого им в Италии, он хочет объединить немцев и итальянцев против их общего врага, уже давно сплотившего собственные силы, — против Священного союза. «Чайльд-гарольдовская» тема революционного братства народов нигде не звучит так ярко в «Путевых картинах», как в итальянских главах. Интернациональные симпатии Гейне имеют корнем своим национальные немецкие интересы, — Гейне ищет в итальянцах друзей, союзников, учителей в народно-освободительной борьбе. Стендаль с раздражением писал о созерцательном, безразлично-любопытствующем отношении старых немецких авторов к мировой истории и к жизни зарубежных для них народов:

«Немец, вместо того чтобы все переносить на себя, целиком переносит все на других. Читая историю Ассирии, он ассириец; он испанец и мексиканец, когда читает приключения Кортеса. Когда он пускается размышлять, весь мир прав в его глазах; вот почему он может грезить двадцать лет сряду и не прийти ни к какому решению»

(«Рим, Неаполь и Флоренция», запись от 3 декабря 1816 г.).

Можно утверждать положительно, что Гейне кладет конец этой дурной традиции немецкой мысли и литературы. Обращаясь к Италии как лицо заинтересованное, он умеет увидеть все существенное в сегодняшнем ее дне. Его восприятие Италии отличается остротой и имеет свой характер, его сочувствие к ней обладает внутренней силой, на стороне Гейне все преимущества осмысленной дружбы и любви. Наконец, защищая Италию против Австрии, немецкий писатель Гейне обретал и моральное право на борьбу за национальные цели немецкого народа. Энгельс писал:

«Как могла, например, Германия добиваться единства и свободы, если она в то же время помогала Австрии непосредственно или через своих вассалов держать в порабощении Италию?»

(Маркс и Энгельс, Сочинения, т. XIII, ч. 1, стр. 154–155, «Какое дело рабочему классу до Польши?»).

В итальянской части «Путевых картин», где никогда не упускается мысль о Германии, где все пронизано прямыми или скрытыми параллелями между Германией и Италией, естественным образом появляются немецкие темы и характерно-немецкие фигуры, и в конце концов в «Луккских водах» они едва ли не вытесняют чужеземный материал. Маркиз Гумпелино и его слуга Гиацинт, возникнув на итальянском фоне, приносят с собой живейшие напоминания о городе Гамбурге, а вслед за ними, с главы десятой, возникают тени графа Платена, его поэзии и мюнхенского круга аристократов и клерикалов, с которым Гейне сочетает Платена. Гиацинт, Гумпелино, Платен становятся в «Луккских водах» фигурами решающего значения.

Крайне любопытно, что и Гумпелино и Гиацинт писаны с живых моделей. Гумпелино — гамбургский банкир Христиан Гумпель, вскользь и весьма ядовито упомянутый уже в «Путешествии по Гарцу» (стр. 48), а затем подробно, в духе безжалостной сатиры, без называния имени, описанный в «Книге Ле Гран» («толстый миллионер» — см. гл. XIV). Гиацинт — маленький делец и торговый посредник, агент гамбургской лотереи, носивший звучное имя Исаак Рокамора. Гейне распорядился обоими весьма независимо: переселил их в Италию, поставил в неожиданные положения, соединил их друг с другом, тогда как неизвестно, встречались ли они в действительной жизни когда-либо лицом к лицу. «Толстый миллионер» в «Книге Ле Гран», очевидно, ближе к действительному Гумпелю, чем герой «Луккских вод». Сам Гейне представляет нам своего героя в его натуральном виде, и рядом дается другой вариант, со всяческими уклонениями от того, что давали подлинные факты. Он не выдает гротеск за подлинный портрет, но сопоставляет и то и другое.

Гамбургский банкир невыгодно показан на фоне итальянского общества, куда он вхож. Итальянцы Луккских вод беззаботны и даже бесшабашны, они берегут себя для дела нации и поэтому более чем небрежны к собственным повседневным делам. Немецкий бюргер стремится предстать перед ними артистической натурой и не может скрыть, что он до мозга костей прозаичен, ни на минуту не перестает подсчитывать в уме доходы и расходы. Важнее всего то, что итальянцы презирают современный политический порядок, немецкий же бюргер низкопоклонничает перед ним, «нацепил» на себя дворянский титул и старается превзойти в лойяльности самых верных слуг режима. Маркиз Гумпелино — мещанин во дворянстве эпохи Реставрации. Эрнст Эльстер с известным основанием напоминал о герое «Сатирикона» Петрония — жирном откупщике Тримальхионе, возмечтавшем о равенстве с римской аристократией. Петрония Гейне знал и ценил.

Маркиз Гумпелино поклоняется поэзии графа Платена по тем же мотивам угодничества перед старинной аристократией, — и сам Платен и стихи Платена кажутся гамбургскому биржевику высочайшим проявлением культуры.

Граф Август фон Платен-Галлермюнде (1796–1835) был поэтом с некоторым дарованием. Но поэзия его, академическая, формально-изощренная, не могла притязать на сколько-нибудь живое значение. Платен-стихотворец весь ушел в метрические изыски, он писал античными размерами, он следовал размерам персидских поэтов, подражал Пиндару, подражал Гафизу и никак не мог сделаться поэтом немецким, способным сказать немцам-современникам нужное им слово. Даже позднее, в 30-е годы, когда он сочинял в защиту революционной Польши свои «Польские песни», и тогда он все же был верен обычному направлению своей поэзии, — в «Польских песнях» слишком много заботы о мастерстве стиха и слишком мало гражданской воодушевленнсти. Немецкие аристократы свои выступления в литературе рассматривали как благодеяние, как милость, оказанную нации. Граф Платен раздражался по поводу равнодушия немецкой публики, не ведающей, кому ей надлежит поклоняться; впрочем, от необыкновенной спеси он нередко переходил к самой малодушной оценке собственных возможностей. Постоянно он вступал в литературную полемику, третируя своих литературных современников, как мелкую рать, которая присвоила и разделила между собой лавры, по закону принадлежащие ему одному. Он сочинял в драматической форме литературные сатиры — «Роковую вилку» (1826), комедию, направленную против авторов «драм судьбы» и, наконец, «Романтического Эдипа», где были задеты Карл Иммерман и Гейне, в возмездие за эпиграммы, приложенные к «Северному морю». Эти эпиграммы привели Платена в бешенство. Он грозился «раздавить» Гейне, посмевшего, как он утверждал, оказать неуважение тому, кто «явственно более велик». Платен был столь самонадеян, что пустился в литературную полемику, даже не потрудившись узнать, кто такие его противники. Он чуть-чуть был знаком с произведениями Иммермана, названного в «Эдипе» Ниммерманом, а из Гейне так и не прочел ничего, зная о нем только по слухам. Комедия «Романтический Эдип» была опубликована в 1829 году, как раз когда Гейне был занят писанием «Луккских вод».

В «Луккских водах» Платен получил жестокий и сокрушительный отпор, причем свою полемику Гейне вынес далеко за пределы личных отношений двух литераторов. «Луккские воды» были восприняты в Германии как беспримерный литературный скандал. Из-за полемики о Платеном Гейне разошелся даже с близкими друзьями, отказавшими Гейне в сочувствии. В прессе завывали враждебные голоса. Не желали простить Гейне, зачем он, отвечая Платену, развернул в полную силу свой талант сатирика. Сам Платен провоцировал Гейне на уничтожающую личную сатиру, ибо своего «Эдипа» Платен сочинил по образцу комедий Аристофана, очень бесцеремонных в отношении реальных личностей и дерзко разоблачающих личные дела и отношения. Однако у Платена ничего, кроме педантического опыта, на этот раз в аристофановском роде, не получилось. Но он вызвал к жизни дух сатиры, его противник владел оружием сатиры превосходно, и Платен был наказан по заслугам. К тому же именно сатира аристофановского стиля была призванием Гейне. Платен хотел аристофановских бичей для Гейне, и получил их сам.

Если не всегда прав Гейне, прямо отождествляя Платена с мюнхенскими ретроградами, то он безошибочно определяет социальный характер литературной деятельности Платена. Те или другие либеральные мотивы, позднее появившиеся у Платена, ничего не меняют в оценке, которую Гейне дал его литературному направлению. Гейне убедительно доказал, что Платен — это мертвая культура, враждебная культуре демократической, и что ни в вопросах культуры, ни в вопросах эстетики нельзя с Платеном идти на мировую. Поэзия для Платена — замысловатая ненужность, для Гейне она непосредственный голос, идущий из народной жизни и обращенный к ней. После полемики Гейне неоднократно производились попытки возродить в немецком искусстве и в немецкой культуре направление Платена, в разных обликах появлялись последователи его — «платениды», как уже Гейне их именовал. Настоящий смысл спора Гейне с Платеном — борьба за демократическую культуру, за демократическое слово в поэзии, за живую и полную связь с общественной действительностью, за здоровое отношение к жизни, против моральной и физиологической изломанности Платена, против его эстетства, против его отъединенности и его неспособности проникнуть в реальную жизнь современности, в ее главные дела и в ее драматизм.

Во французском издании 1834 года конец «Луккских вод» (от XI главы и далее) опущен, а граф Платен иносказательно именуется «графом Рамлером младшим» (le comte Ramler le jeune).[194] Быть может, Гейне считал, что для французов неинтересно углубляться в его полемику с Платеном; быть может, Гейне сделал здесь некоторую уступку. Как бы то ни было, не в личных счетах с графом Платеном суть этой полемики. От принципов, которые Гейне защищает в «Луккских водах», борясь с графом Платеном, Гейне до конца жизни не отказывался.